— Ни черта не глупо.

— Вы чего тут в полутьме? Ложку мимо рта пронесете, — раздается за спиной голос отца.

— Уйди, — бросаю через плечо.

— Ишь раскомандовался. Я в своем доме. Есть что-нибудь пожрать?

— Есть.

Дарина, выскользнув из моих рук, спешит его обслужить. И меня это жутко раздражает.

— Выдохни, невменяемый, — глумится надо мной донор, после того как она сбегает, пожелав нам обоим спокойной ночи.

— Жрите молча, дядя Игорь, — отодвигаю свою тарелку. Аппетит во время еды так и не пришел.

— Мы с ней отлично ладим. Не ищи никакой подоплеки.

— Я тебя знаю, — прищуриваюсь. — В чем подвох?

— Я к ней по-отечески отношусь, дурила, — насаживает кусок котлеты на вилку.

— С чего бы вдруг? — хмыкаю недоверчиво.

Пожимает плечом.

— Алиску нашу мне напомнила. Хорошая. Добрая. Наивная. Чистая душой. Диву даюсь, какого ляда тебе так повезло…

Не мог не съязвить естественно.

Поднимаюсь со стула. Звякает посуда в раковине.

— Сын… — вынуждает остановиться, когда прохожу мимо. — Оттолкнешь девчонку снова — уйдет. Не дури мне, понял?

— Я без тебя решу, что нам делать, — отвечаю, скрипя зубами.

— Нарешал уже. И это… давай вообще с ней помягче.

— Ты кем себя возомнил? — охреневаю от подобного заявления.

— Старого послушай. У нее ж по большому счету никого кроме тебя и нет.

— Что ты несешь? — хмуро взираю на родителя.

— Захочет — расскажет.

Не двигаюсь с места. Что еще за ребусы?

— Иди давай, — возвращается к процессу принятия пищи. — И не вздумай косячить…

Марьяна Андреевна сказала, что на втором этаже в конце коридора есть свободная комната. Вот только я, похоже, ошиблась дверью. В этой, по ощущениям, явно кто-то живет. Во всяком случае я бы обязательно так подумала, если бы не одно но…

Прекрасно понимаю, что не имею права входить сюда. Однако все равно делаю шаг вперед и неплотно прикрываю за собой дверь.

Свет от включенного декорированного торшера позволяет в деталях рассмотреть девичью обитель. Почему девичью? Да потому что все здесь об этом так и кричит. Начиная от пыльно-розового цвета стен и заканчивая высаженными в ряд дорогими нарядными куклами. Коих здесь, на первый взгляд, насчитывается свыше дюжины.

Прохожу в центр комнаты. С интересом изучаю красивые переплеты стоящих на полке книг. Отмечаю про себя обилие типичной детской литературы. Сказки. Отечественные, зарубежные. Большинство экземпляров — коллекционные. Это сразу бросается в глаза.

Медленно двигаюсь к противоположной стене. Именно там в стильных рамках находится то, что изначально вызвало мой интерес. Фотографии маленького Яна и его сестры…

Вот довольная Алиса сидит на качелях, а он стоит позади, держась одной рукой за цепь.

Вот они вдвоем едут на большом велосипеде. Девчонка, сидящая впереди, зажмурившись, беззаботно раскинула руки в стороны, а озадаченный ее поведением брат вцепился пальцами в руль.

Следующий снимок. Гладь воды, в которой отражается синева неба. Не то пруд. Не то озеро. Лодка. Недовольный Ян, с веслами наперевес, щурится от ярких лучей солнца. Сестра справа от него. И на коленях она держит обалдевшую утку.

— У птицы было что-то с крылом. Алиса сказала, что мы обязаны спасти ее.

Вздрагиваю от неожиданности. Я и не заметила, что в комнате уже не одна.

— Только сама жертва не особо жаждала попасть к нам в руки. Алиса загоняла меня в тот день. На пару с этой долбаной Серой Шейкой, — ухмыляется и делает небольшую паузу. — Поймали в итоге. Притащили утку к дому. Показали родителям, вызвали ветеринара. Выходили недели за две, отпустили. Соплей было… Ревела без остановки два дня.

Нахожу взглядом еще одну фотографию. Ян стоит рядом с массивным алабаем. Алиса и вовсе оседлала пса сверху, но зверюга вроде как не против, а только за.

— Она забрала пса с собой, — голос парня звучит ровно, но я все равно слышу те едва различимые вибрации, которые выдают его истинную реакцию.

— Что значит забрала с собой? — спрашиваю настороженно.

— После того, как… Алиса исчезла, Барон только и делал, что лежал. Почти сразу перестал есть, а затем и пить. Сбежал, сорвавшись с цепи, а когда я нашел его, он был уже мертв.

Вытираю лицо. Шмыгаю носом.

— Я похоронил его на девятый день. Странно, не находишь?

Изображение снова плывет перед глазами, но я заставляю себя посмотреть на соседнюю фотографию.

Сад. Под цветущим абрикосовым деревом сидят двое. В руках кисточки, и даже лица краской испачканы. Им весело. Они улыбаются…

Когда в последний раз он делал это? Вот также. Искренне и легко.

Сморгнув слезы, опускаю взгляд на письменный стол, стоящий справа от меня. Руки сами собой тянутся к замысловатой деревянной шкатулке, но едва я успеваю открыть ее, как тут же отдергиваю пальцы. Потому что это его «не трогай» звучит довольно строго и агрессивно.

— Что ты вообще здесь забыла? — чеканит, разозлившись.

— Прости, что вошла сюда без разрешения, я не специально, — сглатываю и поворачиваюсь к нему.

— Ну да, как обычно, — цедит он.

— Я…

— Просто не трогай. Здесь. Ничего, — повторяет сухо. И я не выдерживаю.

— Почему? — удивленно на него смотрю.

— Не задавай глупых вопросов. Это Ее вещи. Никто не должен к ним прикасаться. Никто, — выдает на полном серьезе.

— Да ты только себя послушай… — изумленно открываю рот.

— Я сказал. Не трогай ничего. Что тебе не ясно, а? — уточняет ледяным тоном.

— Ладно, — выставляю вперед ладони. — Скажи мне вот что, зачем вы сделали из этой комнаты музей?

— Арсеньева, ты вечно суешь свой нос туда, куда не просят, — недовольно поджимает губы.

— Пожар ведь был в другом доме, верно? — напираю, игнорируя его негодование. — Тогда зачем понадобилось…

— Я хотел сохранить то, что у меня от нее осталось, — отвечает нехотя.

— Все, что нужно, у тебя вот здесь, — дотрагиваюсь до того места, где под ребрами бьется его сердце.

— Тебе не понять, — упрямо дергает головой.

— Не понять, — соглашаюсь, подступая ближе. — Это ненормально, Ян. Сколько лет прошло? Двенадцать, тринадцать?

— Да сколько бы не прошло, — сжимает челюсти. — Она моя сестра.

— Ты должен был отпустить Алису еще тогда… — шепчу я тихо. — А вместо этого держишь ее тут.

— Что за бред ты несешь? — устало потирает прикрытые веки.

— Бред? Да у меня мороз по коже, Ян! Человека нет в живых, но с самой первой минуты моего нахождения в этой комнате, я словно подсознательно ожидаю, что она вот-вот сюда войдет.

— Но она не войдет, — произносит надломленно.

— Так прими это! Не мучай ни себя, ни ее!

— Замолчи, — снова гневается.

— Думаешь, твоя сестра хотела бы этого? — цепляюсь за него в отчаянии. — Хотела бы видеть тебя на кладбище? Одного. В ночь. Год за годом!

— Не лезь ко мне со своими советами, — желваки от напряжения ходят туда-сюда. — Тебя это не касается!

— Перестань винить себя, Абрамов. Перестань уже себя наказывать! — срываюсь на сиплый хрип. — Это был несчастный случай! Ты сделал все, что мог. Все, что мог, Ян.

— Нет, — надсадно выпускает воздух сквозь зубы. Кадык дергается. Глаза лихорадочно блестят.

— Отпусти ее. Хватит! — обхватываю ладонями его лицо. Принимаю в себя болезненно-острый взгляд, и в эту самую секунду происходит то, чему я позже так и не найду объяснения.

Запоздало начинает играть та самая музыкальная шкатулка, которую я посмела открыть…

Дергаюсь.

Мне становится по-настоящему жутко. Настолько, что не передать никакими словами.

Замираю. Едва дышу, пока все нервные окончания подхватывают цепную реакцию.

Ян и сам на секунду теряется. Правда в отличие от меня, довольно быстро приходит в себя. Направляется к столу. Захлопывает крышку резной шкатулки и медленно проводит по ней указательным пальцем.