Даша поднимает руки вверх, ловко скручивает из волос подобие ракушки и фиксирует ее карандашом.

Случайно оголившийся при этом живот выглядит абсолютно плоским. Но, учитывая, что срок, скорее всего еще маленький…

— Ян, ну так что? — в поток моих беспокойных мыслей снова вклинивается голос Инги.

— Я позвоню тебе, — бросаю, неотрывно глядя на Арсеньеву.

Тонкая, лебединая шея так и притягивает взгляд. Сомкнуть бы на ней ладони…

— Прикинь, просыпаюсь сегодня, а эти двое в слезах, — шепотом рассказывает моя соседка по парте.

Очевидно речь идет о Даше и ее подруге Рите. Они, по ходу помирились. Вон даже сидят опять вместе.

— Арсеньева беременна. Я застукала ее с тестом в руках. Там две полоски, сама видела, — многозначительно хмыкает Вершинина. — Она, конечно, поспешила его спрятать, но итак все понятно. Звездец… Залет.

Шариковая ручка с хрустом ломается напополам, острыми краями пластмассы впиваясь в кожу.

Ну все. Вот и приговор.

«Там две полоски».

Надежда умирает последней. Умерла только что.

«Там две полоски».

Приступ удушья. Острое отчаяние растекается по сосудам. В ушах шумит. В горле будто песок. Не сглотнуть… Под ребрами болезненно скукоживается орган, именуемый сердцем. Он с чего-то вдруг «решил» мне напомнить о том, что существует не только для того, чтобы перекачивать кровь.

— На мой вопрос, собирается ли она сообщить Сергею о ребенке, Даша закатила глаза. Ну и в общем, как только они ушли, я сама ему позвонила.

Поворачиваюсь к ней и вопросительно вскидываю бровь.

— А что? — пожимает плечами. — О таких вещах молчать нельзя. Отец всегда должен быть в курсе!

Пара заканчивается, но мы с ней продолжаем сидеть на своих местах.

— И? — давлю из себя я, наблюдая за тем, как Дарина складывает вещи в сумку.

— И реакция Матвеева меня поразила. Он вообще не обрадовался. Сказал «поздравляю ее с этим» и отключился. Я, если честно, такого не ожидала.

Вот ведь мразь.

«Поздравляю ее с этим».

— Ты же говорила, что у них все серьезно, — мрачно напоминаю я.

— Мы все так думали, а оно вон как получается…

— Гнида конченая этот ваш Сережа.

— Я бы на ее месте сделала аборт, — вздыхает брюнетка, сочувствующе глядя на бывшую подругу.

— Дура совсем?

— По-твоему, лучше в девятнадцать остаться матерью-одиночкой и похерить все, что имеешь? — искренне удивляется она.

— Не вздумай лезть к ней с подобными советами. Поняла меня?

— Больно, — недовольно хмурится.

Разжимаю пальцы. Даже не заметил, как схватил ее за руку. Внутри такая сумятица творится… Мозги набекрень. Кипят и плавятся.

Инга недовольно потирает запястье.

— Ну и где найти это трусливое убожество? — интересуюсь, сжимая челюсти.

Паркуюсь на стоянке стремного колледжа, с легкостью обнаруженного при помощи навигатора. Останавливаю тамошнего люмпена, проходящего мимо. Даю ему косарь и сообщаю, кто мне нужен. Десять минут спустя это самое «кто» выходит из серого, унылого здания и направляется в мою сторону бодрым шагом.

— Это ты меня искал? — громко осведомляется он.

Подходит ближе и в качестве ответа получает четкий удар по морде.

От неожиданности валится на землю, припорошенную снегом. Прижимает ладонь к лицу и матерится.

— Поднимайся, разговор есть.

Наблюдаю за тем, как он соскребает себя с асфальта, медленно встает и с опаской косится на тачку.

Да, дружок. Если надо будет, на ней тебя в лес и вывезу.

— Что тебе надо? — сплевывая кровь, спрашивает настороженно.

— Почему вы с ней расстались?

С кем «с ней» итак понятно…

— Это совсем не твое дело, — бычится он.

— Ты ее чем-то обидел, верно? — сверлю его ненавистным взглядом.

— Засунь свои вопросы…

— Слушай ты, — резко хватаю его за куртку, придвигая к себе. — Кинуть ее решил в такой момент? Оставить одну?

— Чего? — удивленно на меня таращится.

— Мужик ты или кто? Она же совсем еще девчонка…

Зрительный контакт только дров в топку подкидывает. Взаимная неприязнь ощутима настолько, что морозный воздух вокруг сгущается.

В какой-то момент этот петух начинает хохотать. За что получает солидную затрещину.

— Тебе смешно, клоун?

— Да, мне смешно, — зло цедит он, пытаясь сбить мою руку своей.

— И что же тебя так развеселило?

Я готов его закопать прямо здесь. Отвечаю.

— Ты не по адресу явился, бешеный.

— Совсем, что ли, конченый? — прищуриваюсь, клацая зубами от гнева.

— Ну Даринка-мандаринка… Полна сюрпризов! — качает головой. — Я думал, он твой. Ребенок этот.

Презрительно морщится на последней фразе.

«Я думал, он твой. Ребенок этот».

Что за…

— Я сразу почувствовал, что между вами что-то есть. Давно она мне изменяет? — интересуется он обиженно.

— Ты че несешь, придурь… — настала моя очередь недоумевать.

Так и лупимся друг на друга, но пазл ни хрена не собирается в единую картину.

— Есть кто-то третий, — глубокомысленно заключает электрик. — Приехали, блин!

Растерянность на моем лице изрядно его забавляет.

Есть кто-то третий.

— Идиот, еще и помириться с ней хотел. Вот говорила же мне мать, что Даша…

— Лучше заткнись, — толкаю его в грудь.

— Строила из себя не пойми что. А по факту оказалась самой обычной шлю…

Договорить не успевает. Получает по печени и тут же, согнувшись, скулит от боли.

— Рот закрой свой…

За прошедшие два года я и сам по всякому отзывался об Арсеньевой, будучи наедине с собой, но совсем другое дело слышать подобные фразы от кого-то.

— Почему ты так уверен в том, что ребенок не твой?

Матвеев, усмехнувшись, оседает на землю. Никак не придет в себя, бедный.

— Да потому что… — часто дыша, прижимает руку к животу.

— Отвечай мне, — подхожу ближе, и он боязливо вскидывает голову.

— Как-то я сомневаюсь в этом, — кривит губы.

— Ты тупой? — еще секунда и ему точно конец. — Там две полоски.

— Да хоть три… — вызывающе смотрит мне в глаза. — Извини, «дружище», но в непорочное зачатие я не верю.

Смысл сказанного доходит до меня не сразу. А когда доходит, я перестаю вообще что-либо понимать…

— Ему лучше? — опираюсь спиной о подоконник.

— Да. Мультики лежит смотрит. Через пару дней нас выпишут.

— Хорошо.

— Привет тебе передает. Слышишь?

На заднем фоне раздается голосок Савелия, и я улыбаюсь.

— И от меня передай. Пусть поправляется!

— Спасибо, Даш.

Сбрасываю вызов и наконец выдыхаю с облегчением.

Слава богу, что с Савелием все в относительном порядке. Плевать, что пришлось самой звонить Роману. Не у Абрамова ведь спрашивать в самом деле…

Поглядываю на часы. До начала пары остается пять минут, а Ритка до сих пор не вышла из туалета. Весь день ее бедную выворачивает.

Мысли возвращаются в минувший вечер, закончившийся настолько страшно, что до сих пор мороз ползет по коже.

Столпившиеся люди. Савелий, лежащий на снегу. Испуганный Рома, аккуратно придерживающий тело брата, бьющееся в конвульсиях, и Ян, чье нечеловеческое спокойствие и хладнокровие просто не укладывалось в голове. Ведь пока я в отчаянии рыдала, сидя рядом, он делал укол. И ни одна мышца не дрогнула на сосредоточенном лице.

До самой больницы мальчик был исключительно в его руках. Ехали молча. Беркутов за рулем, мы сзади. Я всю дорогу сжимала маленькую Савкину ладошку в своей, а снова расплакаться позволила себе только тогда, когда Рома повез меня домой.

— Фуух, — Бобылева прикладывается лбом к холодной стене.

Я и не заметила, как она появилась.

— Держи, выпей, — достаю из сумки маленькую бутылку негазированной воды. — Ты как?

— Не могу больше…