Нет, знаете, сперва этот ее нездоровый интерес к Абрамову-старшему вызывал лишь снисходительную улыбку, однако сейчас мне начинает казаться, что Вершинина спятила. Время идет, но ничего не меняется. Она продолжает эту свою опасную игру, испытывая его нервную систему на прочность.

Меня, честно говоря, обескураживает ее поведение. Такое способна выдать порой, что хоть стой, хоть падай. Границ не признает, сигнала стоп — в упор не замечает. Прет как танк, и это по-настоящему пугает. Как и нежелание нашей известной телеведущей переключиться на кого-то другого.

— Сегодня соблазнять его буду, — решительно сообщает она, с трудом поспевая за мной на своих высоченных каблучищах.

— Нарвешься на очередную грубость, — предупреждаю я.

Церемониться с ней он точно не будет.

— Ничего, закаленная. Здрасти, — бросает девчонкам, когда заходим в раздевалку.

— Ты бы уже угомонилась, — советую, доставая спортивную сумку из своего шкафчика.

— Угомонюсь, когда Игореша проснется со мной утром в одной постели, — обольстительно улыбается.

— Ну хватит.

— Че такого-то? Это у тебя с ним высокие папские отношения, а я его в иной плоскости рассматриваю, исключительно как сексуальный объект.

Мама дорогая… Я прям не могу!

— Вот что ему мешает со мной замутить? — падает на скамейку, закидывает голову назад и задумчиво пялится в потолок.

— Даже не знаю, может, значительная разница в возрасте? — это даже не жирный намек с моей стороны. Я прямым текстом проблему обозначаю.

— Божечки-ежечки, Даш, не будь такой занудой! — беззаботно отмахивается.

— Ему сорок два, — напоминаю на всякий случай.

— И че? — прилетает невозмутимое в ответ. — Он отлично сохранился и телом, и покерфэйсом.

— Двадцать два года разницы, Вершинина! — наклоняюсь и костяшками пальцев постукиваю ее по лбу. — Ты ему в дочери годишься.

— Джэйсон Стэтхэм и Рози Хантингтон-Уайтли, Майкл Дуглас и Кэтрин Зета-Джонс, Леонардо Ди Каприо и Камила Морроне. Дональд и Меланья Трамп. Мне продолжать?

Вздыхаю. Бесполезно пытаться что-то втемяшить в эту дурную голову.

— Короче, я в душ, минут на пять, — сбегаю, прихватив с собой полотенце.

Задвигаю шпингалет и включаю воду.

Тяжело слушать откровения Инги, я ведь действительно настолько привыкла воспринимать Абрамова-старшего по-отечески, что на вот эти вот вылетающие из ее рта глупости, иначе как возмущением реагировать не могу.

«Это у тебя с ним высокие папские отношения, а я его в иной плоскости рассматриваю, исключительно как сексуальный объект».

Н-да… Совсем уже ку-ку!

Скребу губкой тело и размышляю.

Ладно, если абстрагироваться, то признаю: Абрамов-старший — мужчина видный, но елки-палки… Двадцать два года разницы — это реально слишком.

Целое поколение.

Пропасть!

Нет, я не в состоянии представить их союз, и дядя Игорь в этом вопросе со мной согласен.

Дядя Игорь…

Губы непроизвольно растягиваются в улыбку. Даже не заметила, как перешла на этот вариант обращения.

Вообще, как-то странно все вышло. Игорь Владимирович — человек очень своеобразный и тяжелый. Никогда бы не подумала, что мы с ним найдем какие-то точки соприкосновения, и уж тем более, не предполагала, что станем близко общаться.

Сказал бы мне это кто-нибудь четыре года назад, я бы рассмеялась этому кому-нибудь в лицо. Ведь самое первое знакомство у нас было то еще…

Уму непостижимо.

Даже не могу пояснить, в какой конкретно момент случилось это наше сближение. Как-то так само закрутилось. После бесконечной вереницы судов наша странная связь чудным образом окрепла. Началось все с борщей, а закончилось тем, что теперь мы иногда проводим время вместе. Допоздна засиживаемся за разговорами на кухне, обсуждаем случаи из судебной практики. Смотрим «Доктора Хауса» по телеку, поедая всякую вредную вкуснятину, и на пару развлекаем Савелия, вцепившегося в меня, что называется, намертво.

Лукавить не буду, сперва такое внимание со стороны взрослого мужчины очень пугало и озадачивало, но потом я расслабилась. Потому что вдруг отчетливо поняла — бояться мне абсолютно нечего. Как впрочем и искать подвох там, где его нет.

Все просто: Игорь Владимирович скучает по своей дочери. И я, совсем чужая девчонка, зачем-то ему нужна…

Зачем? Не берусь угадывать. Могу предположить, что его желание проявить подобие любви и заботы чем-то обосновано. Не знаю, как объяснить, но и я к нему по-своему прикипела. Отчего-то мне жутко льстит, что этот до чертиков сложный человек рядом со мной разительно преображается. Шутит, откровенничает, веселится. С посторонними людьми он совсем не такой. С ними он холоден, груб и достаточно резок.

— Даааш, — эхом вдоль стен разносится голос Вершининой.

— Чего? — выключаю кран и сдергиваю с вешалки махровое полотенце.

— Мож у Игоря кто-то появился? — спрашивает озабоченно.

И снова здравствуйте.

— Мне откуда известно? Его личную жизнь мы не обсуждаем, — шлепаю к выходу.

— А с женой что? — отходит от двери и пропускает меня в опустевшую раздевалку.

— Марьяна иногда приезжает в гости, — бросаю неопределенно.

— Зачем? Они же в разводе, — хмурит брови идеальной формы. — Только не говори, что там наблюдается потепление! Даш, а Даш?!

Со всей уверенностью могу сказать, что наблюдается.

— Инга, хватит на меня напирать! — переодеваясь, пищу недовольно. — Нас это ну совсем не касается.

— Ошибаешься! Еще как касается! Мужик-то мой! — заявляет она на полном серьезе.

Многозначительно на нее смотрю.

Че несет…

— Просто он пока не знает об этом, — добавляет, ухмыльнувшись.

— Ой дурнааая.

— Влюбленная, Дашка, влюбленная, — вздыхает, по-хулигански тиснув меня за грудь.

Первое поздравление я получаю от Савелия. С утра пораньше они с Ромой уже караулят меня у дверей общежития. С букетом, подарком и стихотворением, выученным наизусть.

Как и обещала, едем с Савкой в кафе есть мороженое, куда чуть позже совсем на минутку заглядывает хмурый Абрамов-старший.

Вопросов не задаем. Отправляемся с мелким развлекаться дальше. Смотрим мультик в кинотеатре, а потом играем в настольный футбол.

Днем по телефону меня поздравляет бывшая жена Игоря Владимировича, Марьяна, а также Ромкины родители, с которыми мы видимся в те редкие дни, когда мне удается выбраться к Савелию в загородный дом.

Что до дня рождения, я не собиралась его отмечать, о чем сообщила накануне, однако девчонки, как всегда, решили все по-своему. К вечеру накрыли стол и пригласили кое-кого из ребят, объясняя свой сговор за моей спиной тем, что двадцать — это, между прочим, первый значимый юбилей.

Закатить глаза и сдаться. Других вариантов нет.

— Так, Сашка, подержи-ка моего хулигана, пока я буду речь толкать! — Ритка поднимается со стула и передает малыша Харитошке.

— Иди ко мне, зай, — тут же с готовностью принимается нянчиться та.

— Дашка, — Бобылева поднимает вверх бокал, до краев наполненный соком, — я хочу поздравить тебя с днем рождения и сказать одну очень важную вещь…

Инга недовольно шикает на собравшихся, и ребята тут же прекращают переговариваться между собой.

— Ты — тот человек, которому я буду благодарна вечно.

— Рит… — замечаю, что в ее глазах блестят слезы.

— Не перебивай! — машет ладошкой и шмыгает носом. — Если бы ты не отговорила меня тогда, то… — бросает взволнованный взгляд на шестимесячного сына, — не родился бы на свет мой Степка.

Она все-таки плачет. И я вместе с ней.

— Спасибо тебе, Дарин, — шепчет, потянувшись ко мне.

— Ритка…

— Будь счастлива! И просто спасибо, — обнимает меня крепко-крепко, и я прикрываю глаза.

Вспоминается наш с ней поход в клинику. Это как раз начало января было, каникулы.

Оформились, сдали анализы, все обговорили с врачом. Риски, возможные осложнения сводились, по ее мнению, к минимуму. Вот только меня не отпускало горячее беспокойное чувство. Чувство, что Ритка совершает непоправимую ошибку, о которой обязательно будет потом сожалеть.