— Лисицына, у тебя все в порядке? — уточняю с порога.

Она не дает положительного ответа, поэтому я, наплевав на приличия, все-таки прохожу дальше.

— Нормально все? — замираю под аркой.

Ни хрена здесь не нормально. Девчонка Беркута лежит на полу посреди осколков от горшка, земли и ярких цветов. Вроде раньше они висели наверху…

— Какого… ты полезла на нее? — замечаю не вызывающую доверия хлипкую раскладную лестницу.

— Ты… — затравленно на меня таращится.

— Беркут не может до тебя дозвониться, — объясняю причину своего появления в их доме. И словно в подтверждение моих слов мы слышим рингтон ее телефона.

— Уронила. Он где-то под столом. Ааай. Что с ним? Что? — плачет, хватаясь за живот.

— Болит? — хмуро наблюдаю за тем, как она содрогается всем телом.

— Да.

— Надо встать.

— Нееет…

— Надо! — поднимаю ее, стараясь не обращать внимания на то, что вижу.

— Я сама. Отпусти. Не трогай… — противится. Возмущается.

— Идем.

— Нееет. Отпусти… Отпусти меня! — повторяет как заведенная.

— Слушай, думай о ребенке, — пресекаю зарождающийся протест. — Тебе надо в больницу. Какая разница, кто везет.

— Кто угодно, но не ты… — хрипит она, стыдливо прикрывая мокрое платье.

Воды отходят?

Стягиваю тонкий плед с барного стула, оборачиваю вокруг «глобуса».

— О Господи! Аааай… Больно! Крови нет? Нет же? — спрашивает, дрожа.

— Нет, но тебе, судя по всему, скоро рожать.

— Капитан Очевидность! — ворчит раздраженно. — Сууумка! В шкафу!

Догоняю, что речь о той самой, которую заранее собирают в роддом. Забираю ее, отодвинув дверь шкафа-купе, и выбираюсь вместе с Лисицыной на лестничную клетку.

— Помоги, а? — вручаю сумку ошалевшему мужику, проходящему мимо. Беру на руки девчонку, охреневающую от начавшихся схваток, и несу вниз.

Спасибо, что второй этаж. Тем не менее, под ноги как могу смотрю. Не хватало еще повторно загреметь с ней. Беркут такого не простит…

Пару минут суеты — и Лиса полулежит в машине.

— Дыши глубоко, — советую, когда она в очередной раз заходится криком.

Хер его знает. У моей Дашки все было по-другому. В первый раз ее вообще заранее в больницу положили. Во второй, схватки мы переносили более-менее спокойно. А тут…

Еще и паникер Рома без конца трезвонит.

— Что там? — его голос разносится на весь салон.

— В роддом везу. Ты сейчас вообще не в тему, — включаю поворотник и выезжаю со двора.

— Как в роддом? Нам рано, еще же две недели! — возмущается, раскудахтавшись.

— Кто вас теперь уже спрашивает?

— А как же я…? Пусть подождет меня. Пусть пока не рожает! Скажи ей!

«Пусть пока не рожает».

Ну не идиот, ли?

— Оооой… — непроизвольно пищит его зазноба.

— Алена… Алена!

— Роооом!

— Ян, что с ней?

— Собирается родить твоего сына в моем новом «Мерседесе», вот что, — констатирую равнодушно.

— Я не соби… Аааай!

— Алена! Ян! Что делать? ЧТО, БЛИН, ДЕЛАТЬ? ТЫ УМЕЕШЬ ПРИНИМАТЬ РОДЫ?

— А то. Естественно, каждый день только тем и занимаюсь, — выдаю саркастично этому кретину.

— Как там? Что там у нее? Терпит? Я уже в аэропорт еду.

— Давай все подробности потом, Беркут, — без предупреждения сбрасываю.

Сам на нерве, а тут еще этот припадочный вопросами атакует.

Роженица сопит.

— Потерпи, Лисицына, мы уже близко. На вот, — швыряю ей назад плюшевого Додо, в которого она тут же цепляется мертвой хваткой.

— Я уже давно не Лисицына, — цедит зло.

Ты смотри-ка, оскорбилась…

— Ай… Боже-боже. Это какой-то кошмар.

— Это схватки. Мне тебе объяснять, что ли? Ритмичные сокращения маточной мускулатуры, задача которых заключается в том, чтобы привести к раскрытию шейки матки…

— Замолчи, пожалуйста, — молит отчаянно.

Ухмыляюсь.

Оставшуюся часть пути она храбро пыхтит, но стоически не воет. Я, периодически поглядывая в зеркало заднего вида, проклинаю вечернее время и пробки. Вот до хрена чего доводилось делать по жизни, но принимать роды… нет.

Благо, в больнице нас принимают быстро. Тут же и врач-акушер на пороге появляется. Увозят Лису на диагностику. Видать Беркут уже всех на уши заранее поднял. Даже будучи в Пекине. Умеет он вот так. Кипишной до жути…

И вот я стою в голубом халате и наморднике рядом с рвано дышащей Лисой. Ее готовят медсестры. Падение, увы, спровоцировало преждевременные роды.

Врач рассказывает о том, что нужно делать, только девчонке настолько плохо, что она, по-моему, ни черта не слышит. Да и массаж, которому меня учили на курсах, не особо-то ей помогает.

— Может, кесарево? — интересуюсь у врачихи тихо.

Мою Дашку оба раза кесарили. Какие-то там противопоказания к естественным родам.

— Все хорошо. Алена самостоятельно справится, — убеждает меня Лаврова.

— Нам надо, чтобы все прошло идеально, — напоминаю сурово.

— Помню. Есть определенные сложности, но мы…

— Аааай. Что-то не так с ребенком? — Лисицына почему-то именно меня пытает испуганным взором.

— Все будет хорошо, — заверяю, успокаивая.

— Точно? Обещаешь? — в ее глазах стоят слезы.

— Точно.

Явно не соображает, что и у кого спрашивает.

— Сейчас экстренно начнем, — акушерка осматривает роженицу и заключает: — Пора. Вы подождете снаружи или останетесь?

— Снаружи, — собираюсь уйти, вот только Лиса выдает нежданчик.

— Нееет! — резко хватает меня за руку. — Пусть тууут бууудет!

Че?

Застывая статуей, ошалело на нее таращусь. Она, не мигая, на меня.

Невменяемая абсолютно.

— Я боюсь, — выдыхает потеряно.

Вот вам и хирург по образованию. Очкует конкретно, Даша об этом как-то упоминала.

— Еще один папаша, который хочет поприсутствовать? — буднично интересуется вошедший ассистент. — Оплачено? Заранее предупреждали?

Лаврова ничего сказать не успевает, Алена выдыхает раздраженное «да» и с очередным приступом боли стискивает мою кисть так, что я охреневаю. Хотя, безусловно, сильнее я охреневаю от того, что происходит после. Ощущения, прямо скажем, непередаваемые…

Мокрая, красная, сжимающая челюсти и плачущая жена Беркута выдает столько всего, что я даже принимать не успеваю.

«Чтоб вы все… сами рожали».

«Больше никогда».

«Не смей туда смотреть! В глаза смотри!»

«Как ты уговорил Дашу на второго?»

«Ненавижу и тебя, и дружка твоего».

«Пусть в этом своем Китае и остается, козел пернатый».

Сколько длятся роды не понимаю. Осознаю, что все закончилось, когда ко мне на руки перекочевывает орущий, сморщенный, но на вид вполне себе здоровый Артем Романович…

— Хрена се! Хрена се! У меня родился сын! Люблю тебя, Аленкин! Капец как люблю! — вопит новоявленный отец в камеру. — Я скоро буду! Уже вылетаю.

— Можешь особо не торопиться. Самое важное ты пропустил, — обиженно выдает она в ответ.

Беркут киснет и затыкается. Связь пропадает, и на этой грустной ноте видеозвонок обрывается.

— Папа пропустил твое рождение, ведь есть дела поважнее, — приговаривает, целуя ребенка.

— Да перестань, тебе же известно, что это не так, — вырывается непроизвольно.

Поднимает на меня внимательный взгляд.

— Отдыхай, — бросаю, ощутив некоторую неловкость. Хотя, казалось бы, после всего не должен.

Направляюсь к двери, касаюсь пальцами металлической ручки, но Лиса меня окликает, останавливая.

— Ян, постой, я хотела сказать тебе… спасибо. За то, что быстро приехал и отвез меня в больницу, — сглатывает, явно нервничая.

— Птицын просил, — все-таки оборачиваюсь.

— Находиться со мной в родзале Рома тебя не просил, — добавляет сконфуженно и в секунду заливается краской.

— Плюс один к моей гнилой карме, — пожимаю плечом.

— На меня напала необъяснимая паника. Я очень встревожилась. Мы же с Ромой вдвоем рожать собирались, — зачем-то начинает объясняться.