— Естественно.

Но, судя по взгляду, она не верит.

— Что?

— Ничего…

— Ты голодна? — вспоминаю, что в столовой Останкино она согласилась только на булочку и компот.

— А что, Абрамов? — хитро прищуривается. — Хочешь приготовить мне солянку?

Согласен. Звучит как нечто очень странное. Прямо-таки бред сумасшедшего.

— Тогда я тебе помогу, — расценивает мое молчание как «да».

— Еще испортишь мне всю технологию, — встаю и подхожу к холодильнику, чтобы посмотреть, есть ли в нем необходимые ингредиенты.

Вообще меня всегда дико раздражает, когда кто-то стоит над душой, но общество Арсеньевой как-то… не напрягает. Сидит себе, с выражением читает вслух «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера. Уж больно зацепила ее эта книга.

Готовлю, внимательно слушаю ее голос, но в какой-то момент отключаюсь и начинаю думать о своем.

О Ней.

О Нас.

И чем больше думаю, тем четче осознаю, что отступить все-таки не смог бы…

Да, попытался. Ведь по возвращении из Питера дал девчонке понять, что ни черта между нами не изменилось. Глупо. Нелепо. Но я снова ее оттолкнул. Потому что впервые в жизни стало не наплевать на чью-то судьбу. Впервые не хотелось причинять боль.

Дни сменяли друг друга, и было до блевоты неприятно видеть, как Беркутов лезет из кожи вон, чтобы завладеть ее вниманием.

Но я наблюдал.

Молча.

До тех пор пока удушающая ревность не вышла из берегов.

Меня ломало от того, что я не могу прикоснуться к Даше или хотя бы элементарно с ней поговорить. Я без конца прокручивал в мыслях те последние сутки, которые мы провели в Питере, и все больше сходил с ума, не понимая, какого дьявола со мной происходит.

Одна лишь мысль долбила мозг. Эта искренняя, наивная девочка была нужна мне. Потому что теперь я знал, каковы на вкус ее губы. Помнил, как она задыхалась, дрожа всем телом. Как трепетали длинные, пушистые ресницы. Как звучал ее голос.

Эгоистично, но отдать все это Роме я не мог. Особенно учитывая обстоятельства, объясняющие его нездоровый интерес к ней.

Окончательно поехав крышей, в один из вечеров подкараулил ее после тренировки. Проводил до остановки. Сел с ней в автобус, битком набитый людьми и, крепко стиснув в своих руках, заявил, что она теперь со мной. Хочет того или нет.

Идиот.

— Пахнет недурно, — заглядывает в кастрюлю и вдыхает аромат.

— Все. Теперь надо ждать пока настоится, — отодвигаю любопытную варвару в сторону и накрываю кастрюлю крышкой.

— А лимон зачем?

— Все тебе надо. Понадобится. Но уже в тарелку.

— Ясно.

— Идем. Здесь дышать нечем, — открываю фрамугу, чтобы проветрить.

В зале оживает ее телефон, оставленный на кофейном столике. Несется со всех ног, чтобы успеть ответить.

— Алло! Да, Леш!

Мужское имя вынуждает поднапрячься, но потом до меня доходит — она разговаривает с братом.

— Вернулись. Отлично съездили! В Останкино очень интересно! Пока не знаю, скоро. А ты уже дома? Давай не допоздна, ладно? Чтобы я тебя не искала.

Сбрасывает вызов и прикладывает телефон к подбородку.

— Проблемы?

— Да Лешка опять непонятно где. Родители улетели в Новосибирск на пару дней. Вот он и решил, что может весело провести выходные.

— И что? Дайте парню продышаться.

Предки у Арсеньевой чересчур беспокойные. Любители со всех сторон перекрыть кислород.

— Время еще детское, восемь. Расслабься.

— А если опять вляпается во что-нибудь…

— Не нагнетай. Ну завис у друзей, с кем не бывает.

Возвращает книжку на полку и тягостно вздыхает. Уже небось заранее себя накрутила. Но меня, не буду кривить душой, снова беспокоит только чертова рубашка. Даша смотрится в ней просто убийственно.

Внезапно гаснет свет.

— Ой. Что это? — спрашивает испуганно.

— Без понятия. Третий раз за неделю.

Встаю с дивана.

Задолбали реально.

— Где ты, Ян? Мне страшно…

— Здесь, у окна. Опять весь дом вырубили по ходу.

— Это надолго? — подходит ко мне и тоже прилипает носом к стеклу.

— Не знаю.

— Солянка при свечах, — улыбается, поднимая взгляд. — Это и правда было очень вкусно. Спасибо!

— Не думай, что все затевалось твоей похвалы ради, — отзываюсь равнодушно.

Уголок ее губ едва заметно поднимается вверх.

— Что?

— Скажи честно, ты готовил вот так кому-нибудь? — прищуривается.

— Беркутов у нас немощный, — пожимаю плечом.

Этот идиот даже хлеб не в состоянии нарезать. В прошлый раз всю кухню мне залил своей кровью. Рукожоп.

— Я про девушек, Ян, — уточняет тихо.

— Нет. Посуду вымой.

Кивает и поднимается со стула. Молча забирает свою тарелку, а затем и мою. Идет к раковине.

— А что с лицом? — спустя пару минут осведомляюсь недовольно.

Качает головой и закусывает губу.

— Арсеньева…

— Мне просто приятно, что ты сделал это для меня. Вот и все, — бормочет, выставляя чистую посуду на махровое полотенце.

Тоже мне подвиг…

Вытирает руки. Поворачивается, улыбается и пожимает плечом.

Смотрим друг на друга. Долго, внимательно, пристально…

Я снова откровенно ее разглядываю. На то и даны глаза, верно?

Маленькая. Худенькая. Хрупкая.

Такая девочка…

Ее природная женственность бьет по живому. Пробуждает инстинкты. И нет, не только самый примитивный из них. Прежде всего мне дико хочется спрятать ее ото всех.

А надо бы от самого себя…

Мой взгляд плавно перемещается по стройной фигуре снизу вверх.

Танцующее пламя свечи, стоящей на столе, красиво подсвечивает молочно-бледную кожу. Светлые волосы отливают теплым золотом. Глаза ярко блестят.

— Иди сюда, — зову ее севшим голосом.

Послушно двигается в мою сторону. Останавливается в шаге от меня, но я ловлю тонкое запястье пальцами и привлекаю к себе, вынуждая сесть ко мне на колени.

Поднимает руку и ласково убирает упавшие на лоб пряди.

Ощущаю болезненный укол под ребрами.

Есть в этом простом движении нечто давно позабытое.

— Поцелуй.

Звучит излишне требовательно.

Она робеет на несколько непозволительно долгих секунд, но затем, склонив голову вправо, осторожно прижимается губами к моей щеке.

И еще раз…

Нежно и чувственно скользит ими вдоль скулы. Спускается чуть ниже к подбородку. Слегка задевает уголок рта.

Обнимает меня за шею, немного отстраняясь.

Так по-детски… Но меня все равно кроет. Причем как-то по-особенному. Ведь то, что было до нее, начинает тлеть в памяти пеплом.

Я испытываю странное и доселе незнакомое мне чувство — рядом с ней хочется отмыться от той грязи, что тащится за мной багажом. Не для того, чтобы казаться лучше. Нет. Просто чтобы ее не испачкать. (Что я обязательно сделаю. Тут, к сожалению, без вариантов).

Да, я и Она — слишком на контрасте. Но от этого дурная кровь кипит лишь сильнее.

— Хочу твои губы… — говорю, глядя прямо в глаза.

Ее веки трепещут. Кожа горит смущением.

Вымученно выдохнув, подается вперед, но в этот самый момент раздается настойчивый стук в дверь. И если бы не скрежет замка, я бы на это даже не отреагировал.

— Кто это? — испуганно спрашивает, вскакивая с колен.

— Донор мой явился, — цежу сквозь зубы.

Телефон начинает вибрировать. Теперь названивать решил.

Выходим в гостиную. Подхожу к двери из темного дерева. Открываю студию.

— Посидишь там, ладно? Он скоро уйдет.

Не хочу, чтобы девчонка попалась ему на глаза в таком виде.

— Хорошо. Только свечку с собой возьму. Страшно.

Иду в коридор. Папаша в этот момент продолжает долбить по двери как ненормальный. Ибо попасть в квартиру так и не смог.

— Уймись, я уже открываю.

Убедившись, что Даша ушла, проворачиваю щеколду.

— Какого хера? Почему так долго?! — орет он.

— И тебе добрый вечер, отец.

Светит своим новороченным айфоном мне в морду.