Он карабкался, уже не глядя вверх, только чувствовал, что с солнцем что-то странное. Меняет цвет, раздувается, становится меньше, снова раздувается, словно горячее живое сердце, а вместе с его пульсацией по горам бегут то красные тени, то черные, иногда все погружается во тьму, а то вдруг заливает жгучим нещадным светом.

Сейчас он карабкался в белой жуткой тиши. На сотни и сотни конских переходов в любую из сторон – мертвые неподвижные горы. В степи везде тушканчики, мыши, в кустах и траве гнездятся птицы, конь едва не выбрасывает из седла, когда перед самой мордой вылетает нечто, шумно хлопая крыльями, в небе парит орел, носится всякая птичья мелочь, везде норы, холмики, выглядывают суслики… А здесь – мертвый неживой мир.

Когда он на последнем издыхании вскарабкался наверх, солнце еще висело над острыми как ножи скалами, а внизу сгустились сумерки. Солнце выглядело обычным, каким должно быть солнце. В долинах сумерки – всего лишь тень, а здесь в тени все исчезает, сами сумерки темнее самой темной беззвездной ночи, страшноватые, холодные. Придон часто растирал застывшее лицо, почти твердые уши, бил себя по груди и бокам, заставляя замерзающую прямо в жилах кровь двигаться.

Послышалось частое дыхание, кое-как вскарабкался, отвергая протянутую руку, Конст. Долго лежал, собираясь с силами. Придон уже осмотрелся, по гребню стены можно уйти как далеко влево, как и вправо, пока не отыщется подходящий спуск.

Но сердце уже похолодело от предчувствия неудачи. Отсюда вся равнина как на ладони. Пустынная, засыпанная битым льдом и ноздреватым снегом. Голая. А дальше, совсем рукой подать – вздыбленная стена из камня, что окружает всю эту Долину Дэвов. Ее хорошо видно сквозь падающий снег на горизонте. С угольно-черного неба смотрят мириады крохотных немигающих звезд… Черт, если видны звезды среди бела дня, то там не пелена падающего снега, а нечто вроде тумана. Но какой туман при таком морозе и чистой звездной ночи?

Он вскинул голову, ощутил удар солнечной дубиной по глазам. Потемнело, под опущенными веками в черноте поплыли огненные пятна. Когда открыл глаза, впереди двигались и шевелились едва заметные звездные тени. Иззубренные горы кажутся ясными и выпуклыми, потом вдруг – темной тенью, а дважды исчезли вовсе. Придон прошептал заговор, отгоняющий горных демонов, протер глаза, горы послушно проступили на прежнем месте.

Конст сел, сказал несчастным голосом:

– Обманули?

– Похоже, – пробормотал Придон. – Долина пуста. А дальше – каменный забор!

Конст внезапно вздрогнул так, что лязгнули зубы. Солнце чуть-чуть сместилось на небе, и вместе с ним сместилось нечто во всем мире. Придон ощутил, как на затылке зашевелились волосы, кожа пошла крупными пупырышками.

Ночная долина исчезла, внизу колыхались высокие зеленые травы, непривычные, невиданные, переполненные соком, а прямо посреди долины на расстоянии двух выстрелов из лука высится… крепость! Нет, не крепость в привычном понимании, а башня. Одна-единственная, но… какая! Целые скалы служат кирпичиками, получился массивный каменный столб, что уходит к облакам.

Он зябко повел плечами, внезапно словно бы передалось отчаяние строителей, что спешно громоздили эти глыбы, спеша то ли отгородиться от наседающей беды, то ли уйти от нее повыше. Что тут случилось тысячи лет тому: землю заливало кипящее море или же двигалась всепожирающая орда несокрушимых чудовищ, был ли внизу ядовитый туман или же…

Послышался дрогнувший голос Конста:

– Я даже не думал… Вот это мощь!

– Они там, – сказал Придон, он дрожал от нетерпения. – Они там… И рукоять меча – там!

– Да, – ответил Конст рассеянно, в его лице были восторг и преклонение. – Да, конечно… Как смогли? Сохранить такое было невозможно, значит – заново?

Придон не слушал, сердце колотится неистово, снова полное сил, требует схватки. Надо добыть меч. Рукоять там, больше ей негде. А как и отчего тут дэвы – он не волхв, чтобы ломать голову. Это последнее пристанище дивов…

Последнее, повторил он победно. Последнее. Строители башню строили в дикой спешке, ясно, но потом было время, чтобы привести в порядок. Или хотя бы стесать края скал, а то весь исполинский столб похож на сосновую шишку, расклеванную птицами. Значит, на стесывание сил уже не хватило. Или половина строителей все же погибла, а оставшимся не по силам что-то делать, им бы выжить, уцелеть…

Так что там остатки, смогут ли защищаться? Сейчас узнаем…

– Конст, – сказал он торопливо, – дуй в ту сторону, ищи спуск. Если найдешь, меня не жди, спускайся.

– А ты?

– Я пойду по стене налево. Найду спуск, попробую спуститься. Не найду – вернусь, пойду в твою сторону. Но ты все равно меня не жди, выбери место, затаись.

– Зачем?

– Если не вернусь, ты найдешь дорогу обратно, приведешь с собой уже войско. Ты знаешь теперь, куда. Но если вернусь…

Конст закончил оскорбленно:

– То уже с рукоятью, понятно! А я должен кричать «Слава!» и бросать вверх шапку, да?

– У тебя нет шапки, – уличил Придон. – Все, Конст, не сиди. Пошел, пошел!

Он хлопнул по узкому плечу, Конст не успел ответить, Придон повернулся и почти побежал по узкому гребню стены. Икроножные мышцы подрагивали в нетерпении, где же бой, схватка, тело зудело от желания выхватить топор и врубиться в толпу орущих врагов, от нестерпимого желания бить по головам, вбивать зубы в разинутые в крике рты, видеть, как сверкающее лезвие рассекает черепа, вскрывает животы, отсекает руки с зажатыми в ладонях рукоятями мечей…

Он всхрапнул, красная пелена ушла с глаз, но сердце стучало все так же сильно и часто. Даже не перегибаясь через край, уже видел, где и как спуститься, где-то переползая, как муравей, а кое-где даже прыгая с камня на камень, подобно горному козлу.

От дальней горной гряды, отделяющей Долину Дэвов от мира, через месиво льда метнулись страшноватые тени, похожие на исполинские наконечники копий. Из-за страшной башни выдвинулось солнце, он вздрогнул и закрылся ладонями. В его родной степи огромное и почти всегда красное, а здесь с самую крохотную монетку, белое, слепящее, с бешенством продирается сквозь стиснутые пальцы, норовит ударить острыми как иглы лучами прямо в глаз…

– Не дамся, – сказал он со злостью. – Не дамся! Я… артанин.

Спускался быстро, чутье вело так, будто здесь и родился, подошвы с высоты опускались на камни, что не шатнутся еще века, и перескакивали через глыбы, что только с виду устойчивые. Стены все поднимались, он ощутил себя на дне каменного котла раньше, чем спустился. Башня высится, как гора, уходящая вершиной за облака, а внизу все, от его колен и до башни, занято угловатыми глыбами зеленоватого льда. Сверху это казалось пышной и сочной травой, он готов был поклясться, что даже видел, как колышутся стебли…

Он осматривался ошалело, лед внезапно стал голубым и лиловым. Солнце приподнялось, сдвинулось, лучи пронзили глыбы насквозь, и Придон застыл в немом восторге. Массивные плиты льда искрятся на изломах всеми красками, вспыхивают огоньками, а внутри двигаются призрачные тени, фигуры, возникают и рушатся дворцы, замки, башни магов, храмы, мелькают скачущие всадники…

Итании бы показать, мелькнула мысль. Что она видит в своем дворце? Нет, он все-таки покажет ей большой и красочный мир, покажет все его чудеса, сокровища, необычности, дивности, пусть удивляется, ликует, ахает, радуется, пусть смотрит на него восторженными глазами, ибо он раскроет перед ней мир намного богаче куявского…

Пригибаясь, он бежал к башне, хотя умом понимал: если кто-то смотрит вниз, то не заметить его просто невозможно. От ледяных глыб несло могильным холодом, внутри двигались тени, огоньки, но Придон взглядом держал только каменную стену башни, удивительную тем, что скалы в ней держатся без всяких клиньев, растворов, но нет ощущения, что башня вот-вот развалится.

Он подпрыгнул, пальцы зацепились за край плиты. Подтянулся, влез, а если два шага влево, то можно дотянуться до следующего карниза. Он снова ухватился, втащил себя наверх, потом еще и еще. Когда рискнул посмотреть вниз, земля виднелась так далеко, словно он парил на орлиных крыльях.