На Конста он наткнулся всего через сотню шагов. Упал рядом, тяжело дыша, сказал измученным голосом:

– Там остался мой лучший друг… Его ждет отец, который отправил со мной двух сыновей… Один уже погиб, закрывая меня! Могу ли я лишить отца и второго сына?

Конст долго лежал молча, уткнувшись лицом в горячий черный песок. Прошептал едва слышно:

– Иди сам. Если можешь, неси своего друга… Я вам только помеха…

– Ты в моем отряде, – ответил Придон.

– Я… я чужой…

– Ты в моем отряде, – повторил Придон. – Теперь ты наш…

– Если ты оставишь меня… – прошептал Конст, – доберешься быстрее… Со мной можете не добраться вовсе…

– Я же не куяв, – ответил Придон. – Артане своих не бросают!

Конст повернул голову, в запавших глазах на этот раз блеснул странный огонек. Не говоря ни слова поднялся, пошел, шатаясь, обратно.

Придон помнил, что он шел, очень долго шел. Потом полз. Тащил на себе Олексу, возвращался и ловил Конста. Тот все пытался уползти и умереть, чтобы Придон мог двигаться быстрее, без обузы, а Придон чувствовал, что для него это тягчайшее оскорбление, если примет такую жертву.

Все чаще наступало затмение, когда он шел или полз в полной тьме, а затем возникало сияние, в нем проступало лицо Итании, он двигался на этот свет, и снова ноги переставали подкашиваться, а пальцы не соскальзывали с камней, за которые подтягивался.

Однажды земля начала подрагивать, затем затряслась уже сильнее, загудела, словно прямо на него несся табун диких коней. У него не было сил поднять голову, но грохот затих. И снова он помнил лишь, что надо двигаться, надо идти, ползти, надо доставить Аснерду хотя бы Олексу, там волхвы и маги, там могучие лекари, там есть все, молодые и сильные должны умирать только в бою…

Сильные руки подхватили его за плечи. Он услышал взволнованные голоса. Ему почудился голос самого Аснерда, он понял, что снова впал в беспамятство, вздохнул и позволил черноте сомкнуться над его головой.

Сейчас он лежал на широком ложе, что вынесли из шатра прямо под утреннее солнце. Ловкие руки дюжего лекаря втирали в обожженную кожу мази, целебные масла. На ночь его обложили душистыми листьями, что вобрали жар и стерли с кожи ожоги.

Аснерд наведался лишь однажды, он не отходил от Олексы. Тот не приходил в сознание, лекари боролись за его жизнь, но уверяли воеводу, что сын у него с двумя сердцами, выживет, еще и внуков своих будет учить седлать коней.

Как узнал Придон, Ютлан и Скилл не находили себе места, когда он отправился на поиски ножен. Аснерд тревоги не выказывал, напротив, хвастливо заявлял, что у него сорок сыновей, все – герои, но когда Аснерду предложили выехать навстречу Придону, оказать почет, то Аснерд в тот же день оседлал коней и пустился вскачь с десятком героев.

Он прошел по всему пути Придона, побывал на том зеленом клочке, где селянин рассказывал артанам про героев, добывавших огонь, узнал о проходе, забрал коней уехавших артан, а потом с двумя молодыми и ловкими – Придон не поверил своим ушам – сумел взобраться на горы, спустился в болото, прошел по их следам и даже вышел в сами Лихие Земли, где обнаружил массу мелкого зверья и тучи ворон, что все еще пировали на трупах кентавров.

Здесь увидели надвигающуюся черную бурю и, устрашенные, собрались было отступить и ждать у прохода к болоту, но тут сам Аснерд заметил ползущего человека. За ним – еще одного…

Сейчас ласковое солнце нежно и ласково трогало кожу Придона, ветерок шевелил быстро отрастающие волосы. Он открыл глаза, услышав знакомый стук сапог. Подходил Скилл, могучий и красивый, с радостным и встревоженным лицом. За Скиллом шел Горицвет, он улыбался своей такой не тцарской улыбкой, доброй и немного застенчивой. Придон поднялся, на это сил хватило. Скилл обхватил его, прижал к груди. Снова Придон ощутил себя маленьким, счастливым и защищенным.

А Горицвет обнял коротко, по-деловому, тут же спросил:

– Это верно?

– Я добыл ножны, – ответил Придон.

– Да в задницу эти ножны! Тот, спасенный тобой, рассказал, что ты в самом деле сумел проломить эту стену!.. Это верно? Ты сумел пройти Черные Пески… россыпь Зубов Небесных Драконов… и даже Красную Землю?.. Он сказал, но я просто не поверил, что теперь до самих земель Вантита можно дойти по прямой? Без месячного крюка?

Придон кивнул. Он вспомнил Тура, горло перехватило, как тисками.

– Может быть, – прошептал он, – ты был прав… Это было безумство – идти туда.

Горицвет кивнул, но глаза его смотрели поверх головы Придона, словно видел, как новой дорогой скачут всадники, осматривают теперь артанские земли, роются в руинах, с торжеством вытаскивают чудесные вещи дивов.

А Скилл сказал приподнято:

– Брат мой, в неведомое всегда пути прокладывают безумцы вроде тебя. Те самые пути, по которым затем пойдут караваны осмотрительных!

Придон с трудом поднялся, сел.

– Брат, – сказал он, – на мне все заживает, как на собаке. Пока я буду ехать в Куябу, все раны затянутся. Вели седлать моего коня!

Скилл долго всматривался в его исхудавшее лицо.

– Я, – сказал он негромко, – понимаю тебя. Ты слаб… но в дороге обрастешь силой. Однако…

– Что, Скилл?

Скилл улыбнулся.

– Не кричи. Уже вечер. А завтра с утра езжай. Я понимаю тебя, Придон. Понимаю.

– Спасибо, – ответил Придон с чувством. – Я люблю тебя, Скилл!

Еще притронувшись к пологу шатра, он ощутил сильный запах лечебных трав, настоев. А когда открыл, задержал дыхание: резкий бодрящий запах лез в ноздри, забивал дыхание.

Олекса раскинулся на ложе, весь перевязанный чистыми тряпицами. Слабо и виновато улыбнулся Придону.

– Прости… Это мы должны были охранять тебя. Но, выходит, ты нас спасал…

– Тур погиб, – сказал Придон горько.

Олекса сказал хрипло:

– Мы шли на то, чтобы погибнуть, но помочь тебе добыть меч. Придон, думай об Артании, а потом о себе… О нас же вообще не думай. Мы живем, чтобы Артания жила. Но и умираем затем, чтобы она – жила!

Придон в неловкости переступил с ноги на ногу.

– Отдыхай, набирайся сил. Мы еще повоюем!

Он отступил и вышел на солнечный свет и чистый, напоенный степными травами воздух. На заднем дворе подвели Луговика, помогли взобраться в седло. Сердце застучало чаще, что-то колдовское в перестуке копыт, городские врата надвинулись, над головой промельнула арка, впереди распахнулся простор.

Он придержал коня, от скачки заныли раны, пустил ровным шагом. Западная часть неба наливается пурпуром, пока что радостным, живым, без той багровости, что быстро темнеет, переходит в ночную черноту. Оттуда, из этой бурлящей пурпурности протянулись огненные нити, вонзились в сердце сладкой болью.

Копыта застучали чаще, конь перешел на легкую рысь. Над головой пронзительно прокричала мелкая быстрая птица, Придон успел увидеть только скошенные крылья. Выпрыгнул из травы и скакнул в сторону серый заяц. Зеленые стебли мерно шелестели о конские ноги, ветер шуршал в ушах, сердце стучало все громче. Сверху с облаков донесся странный звук. Тело Придона содрогнулось в радостном ожидании. Звук донесся громче, протяжнее, в него ровным и четким узором вплелся ровный стук копыт, шелест ветра и травы усилился, Придон радостно закричал и потрясенно увидел, как мир впереди колыхнулся, как будто отражение в озере от брошенного камня. Там прогнулось, по краям вспыхнула радуга, разлетелась острыми стрелами, сердце стучит громче, в ушах гремит кровь, Степь ответила многоголосым криком, с неба тоже странные звуки, Придон жадно ловил, сплетал в узор, конь перешел в галоп, перед глазами мелькает зеленое, он ощутил, что выкрикивает какие-то великие слова, способные перевернуть мир, настолько могучие, что небо могут обрушить на землю, но остановиться не мог, тело трясет от неземного восторга, он с грохотом несется через степь, кричит, поет, слезы срывает ветром и уносит мельчайшими каплями, а он крошечной долей сознания понимает, что из них вырастут дивные цветы.