Даже не зверь, мелькнула пугливая мысль, а что-то страшнее. Как будто на тебя смотрит ящерица или жаба размером с гору, что слизывает стада зубров, аки муравьев.

Итания, подумал он. Я найду обломки этого паршивого меча, принесу твоему отцу… и ты протянешь мне руку. Я вскину тебя на седло, степь загремит под конскими копытами, ибо со мной приедут сильнейшие витязи Артании, дабы твой отец видел, что не за пастуха отдает дочь!

Он поднялся, шум в голове затих, во всем теле внезапная ясность и свежесть.

– Отдохнули? – спросил он нетерпеливо. – Старик сказал, что через это болото пройти можно только здесь… Где здесь?

Олекса долго всматривался в туман. Тур, напротив, с удивлением посматривал на Придона.

– Ты уверен, – спросил он, – что сможешь двигаться? Я уж хотел было ноги вытереть, думал – мокрая тряпка лежит.

Олекса стоял к ним спиной, ноги на ширину плеч, ладонь прижал козырьком к глазам.

– Странное болото, – обронил он хмуро.

– Чем? – спросил Придон.

– Не вижу в тумане, – ответил Олекса зло. – Или у меня с глазами что-то, или же туман… не туман.

Придон сказал в нетерпении:

– Узнаем на месте.

Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед. Обострившийся слух подсказал, что Тур задвигался, вот поднимается, тяжелые шаги за спиной, от сердца отлегло, а то уже кольнул страх, что не пойдут, ибо в Артании слабые не распоряжаются сильными.

Горы, как он понял, торчат прямо из болота. Хотя нет, с внешней стороны эти болота давно высохли, как рассказал селянин, но здесь горы закрывают их от сухого знойного ветра, сюда местные демоны не позволяют занести тучи благословенного артанского песка, здесь смрад, вонь и ядовитые испарения болота…

Влажный воздух коснулся лица. Придон задержал дыхание, запах отвратителен, сделал несколько шагов, под ногами захлюпало. Он невольно выпустил спертый воздух и сделал вдох. Ноздри защипало, а в груди разлилось неприятное жжение.

Сзади плюхнуло, Тур громко выругался, Олекса сказал что-то ехидное. Придон молча двинулся вперед. Вода оказалась неприятно теплой, быстро поднялась выше голенища. Он ощутил, что вместе с гнилой водой кожи коснулись и мелкие не то рыбешки, не то болотные черви.

– Олекса, – проговорил он сдавленным голосом, – что-нибудь видишь?

– Туман, – ответил Олекса. И добавил, будто считал Придона совсем тупоумным: – Вижу туман.

Тур обогнал и двинулся впереди, в одной руке топор, другой взмахивал, как крылом, удерживая равновесие на подводных кочках, склизких корнях.

Он часто останавливался, прислушивался, потом плюнул на все предосторожности, пошел напролом. Хуже всего, этот розовый, а теперь еще и грязно-желтый туман окружал их и сверху. Двигались в странном белесом полумраке, видно не больше чем на десяток шагов, зато слышно за пару сот. Звуки странные, ни на что не похожие. Придон сперва хватался за рукоять топора, но вскоре устал, шел уже почти равнодушный к этому бормотанию, шипению, бульканью, кашлю, хрипу, стонам.

Иногда воздух дрожал от мощного рева, время от времени слышался писк, сочный хруст, словно ломались толстые молодые деревца. Или кости большого зверя в пасти еще более крупного.

Тур на ходу обернулся, лицо в зеленых потеках, на плече болотные листья. Олекса поспешно сорвал их с брата, пока те не пустили корни.

Тур сказал пораженно:

– Ничего себе безопасный проход!

– Да, – пробурчал Олекса, – тот мужик насоветовал…

Придон напомнил:

– Он не говорил, что здесь мед и цветы. Просто в других местах вообще не пройти.

Со всех сторон окружал двигающийся, но абсолютно плотный туман. Теперь не розовый и даже не желтый, а странного грязно-лилового цвета, выглядел то монолитным, как скала, то в нем возникали тени, сгущения, призрачные фигуры, что манили, завораживали, тут же исчезали, уступая место другим.

Все трое остановились перевести дух в трясине по колено. Придон первым сделал шаг, провалился до пояса. Из тумана доносился не то приглушенный рев, не то бурчание. Хотя, может быть, это лопаются пузыри болотных газов.

По эту сторону стены тумана прямо из темной жижи поднимаются струйки, а иной раз и целые клубы зловонных испарений. Налетавший ветерок размывал их, но когда не успевал, то гнилостные испарения скатывались волнами, удивительно живыми, двигались будто сами по себе. За ними исчезали лягушки, а зеленые сочные стебли превращались в желтые и высохшие, ломкие с виду.

Они стояли долго, вслушиваясь, всматриваясь в неясные тени, в выступающих болотных чудовищ, но ветерок размывал и зверей, и проступающие вдали деревья.

– У меня уже в глазах рябит, – сказал Тур. – Надо идти, пока снизу никакая тварь не подобралась.

– Или наши ноги не пустили корни, – добавил Олекса очень серьезно.

Придона передернуло с головы до ног. Он с детства слышал о народах, что в старости пускают корни и превращаются в деревья. От них даже пошло слово «укорениться», так стали говорить о тех, кто оставил славный путь воина и осел на хозяйстве.

Ломились через красный, как кровь, мир, Придону чудилось, что багровый закат не отступил, а приблизился сам, принял их в себя, и теперь бредут в этой красноватой мгле, похожей на редкий розовый, а временами грязно-лиловый туман.

Затем то ли ветер чуть развеял красную мглу, то ли подошли ближе, но навстречу из тумана выпукло выступил город… или настолько огромный дворец, что равен городу: исполинское здание, которому не подыскать сравнения, множество неимоверно высоких башен, причудливых, с парапетами, площадками, высокими остроконечными шпилями…

Именно выступил: как барельеф, как лицо бога из каменной стены, за чудо-городом мутно проступало нечто вроде огромного оранжевого шара, он почти тонул в красной мгле, но Придон всеми чувствами осознал неимоверно чудовищную массу, перед которой даже горные хребты – пылинки. Верхушка шара блестит, вся из металла, но красная мгла гуще, шар исчез, даже сам город начал колебаться, жутковато прекрасный, непостижимый, причудливый…

Тур бросил холодновато:

– Мираж.

Олекса подтвердил мрачно:

– Наше счастье, что города нет уже тысячи и тысячи лет.

– А жаль, – прошептал Придон. – Почему красота так мимолетна?

Воины посмотрели с удивлением, переглянулись. Придон усмотрел в их взглядах озабоченность. Как бы не сочли, что рехнулся. Кто рожден быть воином, тот должен быть воином! И думать только о подвигах, о новых срубленных головах врагов, а не о красотах чужих городов.

В болоте часто попадались гниющие деревья, обычно из воды торчали покрытые слизью корни. Дважды встретили странные плиты, похожие на камень, но слишком уж пористые, как творог, черного цвета. Они торчали из воды, полузатопленные, все трое обычно слышали шумные всплески, а когда подходили ближе, Тур, как лучший следопыт, старался по мокрым отпечаткам определить, что же там сидело.

Солнце начало клониться к закату, Придон уже едва волочил ноги, но Олекса вскрикнул, указал в туман, сам устремился, будто его тащили на веревке.

Тур и Придон вскоре увидели еще одну такую огромную черную плиту. Она по наклонной торчала из болота, а другим концом уходила далеко в туман. Олекса уже стоял на плите и махал рукой.

– Там какие-то заросли! – крикнул он.

– А здесь болото, – сообщил ему Тур.

– Дурень, так заросли уже на берегу!.. Болото кончилось!

Огромная плоская плита, на которую взобрался Олекса, другим концом в самом деле тонула в зарослях странных растений, похожих на трубки. Снизу на плиту пыталась взобраться плесень, карабкался мох, но блестящая, хотя и ноздреватая поверхность все еще блестела гордо и вызывающе.

Придон ускорил шаг, провалился по грудь. Отсюда бледные волны тумана казались такими плотными, что он видел только сгущения, плавающие комки, а сама плита в разрывах тумана появлялась то с одной стороны, то с другой.

Сцепив зубы, он двигался по памяти, еще дважды провалился по шею, наконец ноги уперлись в твердое. Олекса протянул руку, помог взобраться обоим.