– Она велела передать, что никто из них не сумеет согреть вам ложе так, как сделает она. И что ложе вообще воспламенится от того, что она умеет и покажет вам.

Придон с тоской обвел взглядом комнату. Снова удирать по стене и скитаться по ночному городу, рискуя получить нож в спину? Вдруг в голову пришла мысль: а что, если вообразить себя на минутку Аснердом, как бы поступил тот?

– Это бы хорошо, – ответил он медленно, стараясь, чтобы в голосе прозвучало сожаление, – но вот-вот придет благородная Пельша. Она тоже просила не брать рабынь и велела передать, что покажет такое, что не снилось даже Тельше! Так что, скажи, что мне жаль, но Тельша не успела…

Слуга скривился. Видимо, пока госпожа забавлялась бы здесь, слуги тоже нашли бы себе дело. Придон захлопнул дверь перед его носом, прислушался. Слышны удаляющиеся шаги. На цыпочках вернулся к ложу, поднял и перенес в самую дальнюю комнату. Ибо если вдруг захрапит, пусть никто не узнает, что он спит один.

Да, мелькнула мысль, Аснерда бы сюда!

Он рухнул в роскошнейшую постель и поспешно закрыл глаза. Чем быстрее придет сон, тем скорее увидит Итанию. И в ночных грезах, и утром, утром, утром…

И все-таки сон не шел долго, сердце слишком колотится, роскошное ложе слишком роскошно, устроиться ну никак, мешают то собственные ноги, то уши, то локти. Аснерд бы попользовался всеми, снова мелькнула мысль. Это нисколько не мешает старому черту любить свою жену нежно и верно.

А вот он просто не может, у него не получится. В мозгу все время стучит, что обкрадет себя, отщипнет крупинку от своей золотой горы души, что принадлежит Итании, а он хочет, чтобы Итания получила все, все! Даже не он хочет, а в нем хочет нечто великое и властное. Вся его душа так велит, сердце не принимает другого пути, он обречен, он заколдован, над ним уже смеются, но пусть это наваждение останется в нем навсегда…

Он вздрогнул, рука метнулась к рукояти топора. Лунный свет падал из окна наискось широким лучом. Из тьмы медленно выступила человеческая фигура. Лунный луч вычленил из темноты только ноги, а верхняя часть осталась в сумраке. Глаза быстро привыкли, Придон различил, что незнакомец высок, широк как в плечах, так и в поясе, и, судя по складкам одежды, под нею тяжелые доспехи.

Фигура качнулась, двинулась в сторону ложа. Придон вскочил и ухватил топор обеими руками.

– Успокойся, герой, – донеслось от незнакомца. Страх пополз по спине Придона, голос замогильный, в нем ничего человеческого. – Артания была моим врагом… очень давно. Но сейчас я пришел к тебе за помощью.

Придон напряг все мышцы, не показывать же врагу, что всего трясет, ответил сквозь зубы:

– Я бью врагов Артании везде, где вижу!

– Смелые слова, – одобрил незнакомец. Он сделал еще шаг, лунный свет упал на его лицо. Придон, уже начавший заносить топор для удара, похолодел, а рукоять едва не выскользнула из слабеющих пальцев. Лицо незнакомца было человеческое, но сквозь него смутно просвечивали камни на противоположной стене. – Ты отважен, герой, потому я прошу у тебя помощи…

Придон пробормотал заклятие, отгоняющее злых духов. Призрак покачал головой:

– Не поможет. У нас разные боги. Когда-то были одни, но теперь те заклятия забыты.

– Что ты хочешь? – прошептал Придон.

– Ты в полночь явишься в усыпальницу куявских тцаров.

Придон ахнул:

– Я?

– Ты, герой.

– Зачем?

– Тебе сообщат там. Я лишь один из посланцев своего повелителя.

Придон спросил невольно:

– А кто твой повелитель?

– Его имя известно и в Артании, – ответил призрак уклончиво. – Так что передать моему повелителю?

Придон лихорадочно раздумывал. Конечно, надо отказаться, но какой артанин откажется из страха, что сочтут трусом? Да еще сам о себе подумает, что устрашился куявского мертвяка?

– Если отыщу дорогу, – ответил он сердито. – И…

– Что?

Придон заколебался, но перед куявом, хоть и призраком, негоже выказывать страх, бросил небрежно:

– Если не просплю полночь.

Незадолго до полуночи он неслышно встал, на цыпочках подкрался к двери. От окна со двора долетает слабый непонятный скрип, едва слышные голоса, но в коридоре тихо. Он как можно тише отодвинул засов, толкнул дверь. Не поддалась, он надавил плечом. Толстая массивная доска нагрелась под его горячим плечом, но даже не скрипнула.

Так же тихо, рассерженный и встревоженный, он задвинул засов обратно в петли. Его заперли, заперли надежно. С той стороны двери. В единственное окошко все еще падает лунный свет, только сместился на другой конец комнаты, между толстыми металлическими прутьями из закаленной стали разве что просунешь руку… Да и то если это рука худосочного куява, а не настоящего артанина.

Но призрак сказал, что он выберется. Конечно, тут и призраки пришибленные, откуда им быть другими, если сами куявы мало отличаются от коров, которых пасут, но вдруг призраку что-то известно?

Прутья приятно обожгли горячие пальцы холодом. Толстые, каждый втрое толще большого пальца руки, к тому же слишком короткие, не согнуть… Все же напрягся, тянул изо всех сил, задержал дыхание, вложил последние капли, что еще оставались…

Вдруг скрипнуло. Он не поверил глазам, это подался камень. Железные штыри начали со скрипом выползать из каменных гнезд. Нажал еще, уже вернее распределяя силы. Целый каменный блок выдвинулся, повис козырьком.

Во дворе тихо, слышно, как далеко завыла собака. Внизу прохаживается страж. Если спрыгнет ему на спину, сломает, как соломинку, но ведь призрак просил, чтобы об этом… ну, его посещении, никто не узнал… Или не просил? Трудно ждать, будто призрак хоть что-то да попросит, призрак и есть призрак…

Душа еще раздумывала, а тело лезло дурной головой вперед, пальцы хватались за выступы камней. Он повис над темной каменной бездной, выждал миг, пока жидкое, как кисель, облачко наползет на сияющую луну, на руках начал подтягиваться, ноги упирались в каждый выступ, пока не ткнулся макушкой во что-то твердое.

– Дураки, – прошептал он обессиленно. – Какие же дураки!

Навес крыши выступает почти на длину стрелы. И выглядит ветхим, как вся Куявия, вместе взятая. Наверняка удержит воробья, может быть – некрупную ворону, но крепкоплечего артанина…

Он изошел потом и проклял все на свете, пока сумел сдвинуться на расстояние вытянутой руки, там навес прогнил вовсе, зато по бревну можно вскарабкаться на саму крышу.

Прошло еще с полчаса, пока сумел спуститься на землю, потом, часто припадая к земле, начал пробираться в сторону дворцового сада. На той стороне, как уже знал из разговоров, громадная усыпальница правителей Куявии. Только правителей, жен и детей хоронят на другом кладбище.

Половинка луны светила с такой яркостью, словно на небе полыхают три полных, а все звезды приблизились. Мир залит серебристым светом, но тени стали еще злее и чернее. Он ненадолго припадал к земле и замирал в каждой тени по дороге. Дорожка вела между деревьями в темноту, он нырял туда почти с облегчением, искололся и поцарапался, зато никто не видит, наконец на звездном небе начала вырисовываться темная громада из массивных черных плит. Здесь лунный свет терял силу, блеск даже не отражался от черного камня. Глаза вычленили из тьмы массивную металлическую дверь, выкованную из черной бронзы, что втрое прочнее любых сортов железа. Так вот она какая, древняя усыпальница куявских тцаров!

Из земли выдвинулись призрачные стражи, лунный свет проникал сквозь их доспехи и длинные мечи, но лица настолько строгие и решительные, что по спине пробежал предостерегающий холодок.

– Тихо, ребята, – прошептал он. – Я не ломлюсь сам… Меня пригласили.

Стражи переглянулись, редкий куяв удостаивается чести войти под эти своды, но, словно получив неслышный приказ, исчезли.

Он взялся за массивную ручку, пальцы ощутили покалывание. Челюсти сжались, но трусить поздно, он с силой потянул на себя. Огромная, тяжелая, как городские врата, дверь подалась медленно, нехотя.