— Даша! — раздался голос Воронова за дверью.

Она вздрогнула. Выключила воду, быстро вытерлась полотенцем и надела халат.

Не помогло — ее все равно трясло. Теперь уже больше от пережитого напряжения, чем от холода.

Открыла дверь и уперлась в мощную грудь Михаила. Он уже успел переодеться в сухую одежду и теперь нависал над дверью ванной своей мощной фигурой. Во взгляде карих глаз сквозила тревога.

— Почему ты плачешь?

— Я так долго шла к тебе, — всхлипнула она. — Если бы я знала, что этот путь будет усеян трупами, я бы сто раз подумала…

Почувствовала, как его сильные руки притягивают за талию, как гладят спину и плечи, как от этого растекается по телу горячий огонь. Вдохнула его запах — такой родной, такой желанный, и повисла у него на шее, продолжая плакать.

— Это война, Даша. Криминальные войны безжалостны к людям.

— Те мужчины — они подорвались в машине… сгорели заживо…

— Наемники, собиравшиеся расстрелять нас с тобой, знали, на что идут. Они не последние, Даша. На нас объявлена охота, и мы будем защищаться. У города останется только один хозяин.

— Я не хочу, чтобы кто-то умирал из-за меня… Мне не нужны деньги, из-за которых сходит с ума мачеха. Мне… мне хватает и тех гонораров, которые я получаю за съемки… Я только хочу вернуть нашего ребенка…

— Где ребенок?

— В Париже. В приюте святителя Мартина…

— Черт… Мне следовало догадаться. Это мальчик? Или девочка?

— Мальчик… Даниэль…

И снова принялась давиться всхлипываниями, не имея сил остановить истерику.

— У нас есть сын, и он растет в приюте в чужой стране?

— Да… — отчаянно закивала Дарья. — Это был единственный способ сохранить ему жизнь.

— Но как твои родственники до сих пор об этом не догадались?

— Я рожала по поддельным документам в больнице для бедных.

— Его записали на другое имя?

— Конечно. Как бы не хотелось мне прижимать его к сердцу каждый вечер, а безопасность намного важнее материнского инстинкта.

Он привлек ее к себе. Сжал в объятиях порывисто, резко.

Черт, они оба просчитались. Он со своими глупыми обидами, она со своей ненужной гордостью. А где-то там, в другой стране остался маленький мальчик, который в любой момент может стать желанной наживкой для врагов.

— Михаил Глебович! — раздался голос экономки снизу. — Ужин готов, спускайтесь. Камин в столовой затопили, там будет тепло.

— Мы придумаем, как забрать ребенка домой. А сейчас пойдем вниз. Тебе надо согреться и поесть. Выпьешь глинтвейна, станет легче, — сверля ее взглядом, проговорил Михаил.

Не принимая отказа, подхватил ее на руки, крепко прижал к груди и понес вниз по старинным ступеням.

Какая насмешка судьбы! Он думал — если она вернется в его жизнь, все будет хорошо. Но и здесь просчитался. Отныне все усложнилось. Ни он, ни она не имеют права на смерть. Они обязаны выжить ради ребенка.

Отпустив гостью у стола, Михаил принялся разливать горячий глинтвейн в стеклянные кружки.

— У нас в семье никогда не бросали детей, — покачал головой он. — Всех, даже приемных воспитывали, как своих. Семья всегда была на первом месте.

Горько вздохнул. Протянул Даше ароматный напиток и сел рядом за большой дубовый стол.

Она с наслаждением втянула в себя терпкий аромат корицы и гвоздики и пригубила глинтвейн. В голове шумело. Не было сил даже на разговоры.

— Поешь, — недовольный тем, что она не притронулась к еде, приказал Воронов. — Ты ведь с утра от всех бегаешь, вряд ли у тебя было время перекусить.

— Откуда ты знаешь, что с утра?

— Ты подстрелила машину на трассе. А в ней ехали мои люди. Они хотели отвезти тебя ко мне.

— Я же никого не убила? — испугалась Дарья. — Я не знала, кто они. Там, на дороге для меня все были врагами.

— Успокойся, ты никого не убила. И давай, ешь, а то остынет.

Они принялись за горячий ужин. Жаркое, соленья, свежий домашний хлеб — после того, как два раза за день была на волосок от смерти, Даше казалось, она еще никогда не ела ничего вкуснее.

Уютно потрескивал огонь в камине. Горячий глинтвейн расслаблял, навевая грусть.

— Теперь мне некуда идти. Если стервятники мачехи обнаружат мое местонахождение, меня снова вернут в ее особняк, — протягивая ладони к огню, задумчиво произнесла Даша. — Знаешь, все эти дни после нашей встречи в Москве мне казалось, если я доберусь до твоего дома у причала, вместе мы сможем придумать, как забрать Даниэля из приюта.

Михаил посмотрел на нее. Осторожно коснулся пальцами ее волос.

— Неужели ты думаешь, что я позволю кому-то забрать тебя отсюда? Особенно теперь, когда выяснилось, что у нас есть сын?

Накрыл ее руку своей ладонью. Даша неосознанно придвинулась ближе. Прильнула к его груди и закрыла глаза.

— Кажется, я сейчас засну…

— Я отведу тебя в спальню. Выспишься, а потом будем вести серьезные разговоры.

— Вот так просто?

Михаил усмехнулся.

— Добро пожаловать домой.

Дарья вымученно улыбнулась.

— Спасибо.

Служебная машина подвезла Нину к клубу на пять минут раньше назначенного времени, и теперь она угрюмо посматривала на яркие огни перед входом, мечтая лишь об одном — поскорее вырваться из навязанного дядей плена охранников и вздохнуть свободной грудью.

Наконец подъехал пикап, который принадлежал маме Тани.

Нина без предупреждения дернула ручку дверцы и выпрыгнула на мокрый от дождя асфальт. Поправив короткую кожаную курточку, застучала каблучками сапожек навстречу подруге.

— Сюрприз! — вывалившись из пикапа, громко крикнула Таня и повисла на шее у Нины.

Нина ошеломленно уставилась на Татьяну. Ту было не узнать. Вечно собранные в хвост русые волосы внезапно превратились в белоснежное каре.

— Мама выбила мне место у Карена Фишера!

— Как круто!

— Да, да! Это надо отметить! Идем скорее в клуб, закажем по коктейлю!

Таня радовалась, как ребенок, и Нина уверенно последовала за подругой.

Музыка в клубе оглушала. Яркие пятна света мелькали на стенах и на танцполе. В этот вечер желающих выпить и потанцевать было слишком много.

Нина в новеньких облегающих бедра джинсах и майке со сверкающей надписью «Красотка» на английском языке чувствовала себя непривычно веселой.

Танцевать в сапожках на высокой шпильке было не очень удобно, но после двух порций сладковатого коктейля Нина расслабилась. Увы, ей было не сравниться в привлекательности с лучшей подругой. Татьяна выглядела намного круче. Ее мама смогла выбить запись на прием к стилисту в лучшем салоне красоты, и Таня превратилась в ослепительную блондинку. Удлиненное каре, облегающее черное платье мини и высокие ботфорты добавили яркости, и теперь Нина чувствовала себя серой мышью на фоне подруги.

Еще бы мама Тани не добилась приема у Карена Фишера вне очереди — ведь она работала в паре с самим Филиппом Ховански, законодателем женской моды и владельцем самой крутой сети магазинов женской одежды «Хелен»!

У Нины уже три года не было мамы. Не было никого, кто мог бы позвонить в самый крутой салон красоты и записать ее на прием к модному мастеру, у которого очередь расписана на несколько месяцев вперед.

Когда-то их семью принимали в любом месте с распростертыми объятиями. Но нынешняя мэр города очень постаралась стереть из памяти горожан информацию о том, кто такие Вороновы.

После страшной трагедии ей все приходилось делать самой, поэтому она рано повзрослела. Но приобретенный навык справляться со взрослыми проблемами не мог помочь ей попасть в нужное место в городе — для этого требовались связи. Связей у опальной наследницы в городе, которым правила Елена Ховански, быть не могло.

Администратор из салона на все ее звонки неизменно отвечал, что свободного времени на ближайшие даты нет. И через неделю не будет. И даже через месяц все занято. А потом знаменитый стилист уезжает на курсы повышения квалификации.