— Посланник Вальдес, интересы Легионов…

— Да ну? Что, пока меня тут не было, научились допрашивать светлых Рыцарей?

Ответа не последовало, и Олаф внутренне усмехнулся. Не научились. Если бы вместе с ним взяли еще кого-то, имело бы смысл волноваться, а так — пленного мага можно убить, можно сломать, но успешно допросить не выйдет. Особенности присяги — что в Форпостах, что в Легионах — и издержки несовместимости магии Света и Тени.

— Не научились? А для остальных «интересов» ищите себе материал сами и не лезьте к старшим по званию. Извините этих невеж, Рыцарь, — Ротгер обернулся с Олафу, — но боюсь, еще на несколько дней нам с вами придется задержаться в Твердыне. Зато потом я буду счастлив предложить вам все гостеприимство Цитадели Хексберг.

Судя по реакции остальных, именно сейчас Олафу и надлежало испугаться по-настоящему. Кошки его знают, может, и правда стоило: Ротгер — Вальдес — очевидно ничего не помнил. Не паясничал перед посторонними, а просто не помнил, как и Руперт. Впрочем, испугаться, если что, Олаф всегда успеет, а в ближайшие дни явно ничего не произойдет.

У Вальдеса, как у любого Посланника Тени, были в Твердыне свои покои, а к ним, естественно, прилагалась темница, потому что ну как же иначе. Обычный каземат — впрочем, поудобнее походного шатра. Без окон, конечно, и дышалось тяжело, и заняться было нечем, кроме как переживать или предаваться воспоминаниям. Переживать и волноваться Олаф себе запретил: свой долг перед Форпостами он выполнил, использовать против своих его не смогут, дальше все в руках Руппи и Вернхарда. А вот воспоминаний за десяток с лишним жизней набралось предостаточно.

… На самом деле, не всегда все повторялось с такой точностью, далеко не всегда. Не всегда он проигрывал, не всегда они вообще воевали… Случалась и мирная жизнь, а случалось, что годы сражались плечом к плечу, прикрывая друг другу спину, а потом раз — и по разные стороны фронта. Не по прихоти рождения или глупости вышестоящих, а по собственному осознанному выбору, потому что у обоих — опять! — нашлись вещи важнее дружбы. Лучше уж как сейчас, когда долги отданы и терять нечего.

Олаф был уверен, что те самые «несколько дней» он никого не увидит, но на следующий же вечер дверь неожиданно распахнулась и в камеру вошел — точнее, ввалился — Вальдес с чем-то в руках. Что-то оказалось походной постелью, и, разворачивая ее на полу, Вальдес принялся объяснять, не дожидаясь, пока ошеломленный Олаф сумеет отреагировать:

— Рыцарь, вы извините, что я к вам так бесцеремонно вламываюсь, но это единственное место, где ничего не слышно! И больше ни одна сволочь посреди ночи не ворвется, а то достали, сил нет.

— Кто? — Олаф удивился, услышав собственный голос, а еще больше удивился, когда Вальдес ответил:

— Все. Подчиненные, курьеры, порученцы, покушенцы эти идиотские…

— Покушенцы?

— Олаф, все гадости, что у вас в Свете рассказывают о внутренних дрязгах в Легионах, скорее преуменьшение, чем наоборот. — Вальдес тем временем улегся. — Успеха они все равно не добьются, но вот спать мешают зверски. Я надеюсь, вы их примеру не последуете? Убить ведь не убьете, только разбудите, а это уже будет не великий подвиг, а мелкая пакость, недостойная светлого Рыцаря…

И на этом Вальдес заснул, а Олаф едва не рассмеялся вслух.

Шутка для балаганной мистерии: Посланник Тени приходит в камеру к пленнику, чтобы выспаться. Дескать, благородный Рыцарь Света ему мешать не станет, в отличие от собственных подчиненных и соратников. В Хексберг — кэртианском Хексберг — было похоже. Нет, среди ночи Вальдес к ним, конечно, не врывался, и «внутренних дрязг» такого размаха в талигойском флоте не было, но была скучная бумажная работа, и вот от нее-то, а также от всяких просителей и чересчур ретивых подчиненных, Вальдес у пленников и прятался. Там его и правда не искали, особенно поначалу, да и позже не решались дергать по пустякам. С этого — с несерьезных жалоб Ротгера, со слегка злорадного сочувствия самого Олафа — они тогда и начали разговаривать.

В Твердыне пока было не до разговоров. Ротгер честно появлялся каждую ночь на несколько часов, но сразу падал спать, иногда даже не поздоровавшись. А потом, наконец, его дела в Легионах закончились, и вскоре они уже стояли на смотровой башне Цитадели Хексберг, глядя в сторону Границы.

Свет и Тень могли воевать, могли договариваться, могли оставлять друг друга в покое — но с Пустотой шутки плохи. Поэтому Свет никогда не нападал на северные Цитадели Легионов, а Тень не трогала западные Форпосты. Сам Олаф в пограничной крепости был лишь однажды, в молодости, но сейчас Граница, казалось, вела себя спокойно. Если бы дело обстояло иначе, вряд ли бы Вальдес полез во внутренние войны, хотя… В Кэртиане на Изломе они тоже ничего не замечали, увлекшись «внутренними войнами», пока поздно не стало. Еле-еле успели опомниться.

— Вот скажите мне, Олаф, — неожиданно серьезным голосом начал Ротгер и замолчал. Совсем перестать думать о нем как Ротгере не получалось, постоянно приходилось следить за собой, чтоб не назвать его так вслух. Все же здесь у него этого имени не было.

— Скажите мне, — повторил Вальдес и на этот раз закончил фразу: — Зачем я вас сюда притащил?

— Простите?

— Не прикидывайтесь. Идиоты в Легионах не в счет, но мои собственные лейтенанты уверены: я должен был вас либо добить на месте, либо оставить в Твердыне, либо отпустить на все четыре стороны.

— Насколько я знаю, непредсказуемые поступки являются частью вашей репутации, разве нет?

Вальдес усмехнулся:

— Являются. Но я уверен, в этот раз причина была. И вы ее знаете.

Значит, либо догадался по поведению самого Олафа, либо узнал, пусть и не вспомнил. Что ж…

— Вы мне не поверите, Посланник.

— Ха. Обмануть меня и впрямь давно никому не удавалось, но я же держу пограничную крепость. Вы действительно думаете, что есть правда, в которую я могу не поверить?

Возразить было нечего. Интересно, а какие-нибудь «девочки» у Вальдеса здесь жили? Судя по всему, да.

— Это длинная история, Вальдес.

— Ничего. Вина у меня достаточно.

Пристроившаяся за выступом башни ведьма довольно улыбнулась, провожая взглядом двух магов. Как удачно вышло, что Вальдесу стало скучно именно сейчас, и вмешался он именно в эту войну Легионов! Слава ветрам, теперь ему будет с кем поговорить. А когда Пустоте надоест ждать, Рыцарь Света на северной Границе позволит им выиграть время. Год или два, не больше. Но этого хватит.

fandom Space Opera 2015

Она точно знала, что умрет здесь, среди песка и бесконечного ветра. С первого дня, когда ступила на землю Татуина — она знала. Ее тогда подташнивало после небрежной посадки и долгого перелета в темном душном и вонючем трюме, плечи оттягивал тощий рюкзачок с пожитками, а на руках она несла Анакина. Ему стало плохо при посадке, и он не мог идти сам.

Сколько прошло времени с того дня? Три стандартных года? Да, пожалуй, примерно так. Шми иногда теряла ощущение времени, и тогда начинала отмечать дни — черточками на случайно найденном листке бумаги или пластика, зарубками на стене, узелками на веревочке. Как угодно, но только держать отсчет. В памяти время было чередой хозяев, надсмотрщиков, домов, казарм, даже дворцов. Раб — это вещь, у него нет ничего своего, даже времени, но Шми упорно, год за годом, считала дни, которые складывались в месяцы и годы ее жизни. Наверное, проще было бы раствориться в общем потоке, не помнить, жить одним днем, который повторяется бесконечно…

Если бы не Анакин.