— Одна! Совсем одна в этом жестоком и опасном мире, полном мутантов, недобитых вампиров, пугливых жителей Оазисов с их жалящими палками и противных куфти, норовящих залезть в мозги. Бросили! Все бросили её, как загнанную лошадь, как лишнюю деталь, как надоевшую игрушку. А ведь как уважали, восхищались и боялись. Как радостно приветствовали у ворот Оазисов, когда она гордо ступала, неся на своем могучем крупе Владыку Небесного Огня. Где он теперь, ее любимый хозяин? Поматросил и бросил? Отобрали у неё ее рыжее солнышко, похитили, увезли на чужбину, ни следов, ни запаха не осталось. Разве что здесь еще не выветрился…

Обступившие лежавшую на развалинах Витькиной лавки и громко сетующую на горькую бабью долю Матрёну огромные рыжие тараканы согласно кивали и сочувственно поглаживали длинными усищами морду грака. Они тоже тосковали по неприбранному уюту, милому пыльному бардаку и необъятным запасам крошек. И делились с тобой одной масти, ты и я! и как весело играли в прятки на выбывание с доктором Хаши.

— А этот старый обманщик, мэтр Силантий, таким добреньким прикидывался, а сам сначала заклинание на верность Виктору наложил, а потом, когда хозяина умыкнули, заявил, мол свободна ты, всё забудь и иди куда хочешь. Даже седло снять хотели, но я не дала. Нужно же хоть что-то на память оставить.

Тараканы ещё оживлённее закивали и полезли исследовать упряжь, проверяя ее прочность на зубок. Попону они оценили так: невкусно, но тепло.

— А как забудешь такого хозяина, — продолжала жаловаться Матрёна. — Я ведь и без всякого заклятия его любила. Чисто платонически, конечно, возвышенно. Что такое платонически? Это когда желание есть, но нет возможности. А когда есть возможность, Орк, например, то нет особого желания. Тем более, что этот жеребец меня тоже бросил, смылся вместе со своим хозяином, предатель. А какие песни пел, мол, я подарю тебе новый мир, наши дети будут жить без радиации и шестиногих крокодилов. Уу, обманщик, все мужики такие!

Толстая тараканиха, тащившая на пузе раздутое, шевелящееся яйцо, поддакнула и скрылась под седлом. Оставшийся глава семейства насторожил антенны усов, повернул их в сторону появившегося из ниоткуда зеленого облачка и поспешил следом.

— Вот, мэтр, ваша воспитанница. Так и знал, что здесь её найдём. — Жизнерадостный голос Толика заставил старого мага слегка поморщиться.

— Я не глухой и не слепой, — мэтр Силантий рассеяно погладил отпавшую челюсть грака. — Пойдем с нами, девочка. Эта несносная молодежь решила сделать подарок Виктору на день рождения, да и у Элмара на тебя есть планы. И Орк скучает!

Вскочившая Матрёна одним прыжком достала до телепорта, затолкнув в него своей широкой грудью и Силантия с Толиком.

— С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! — с восторгом встретила Виктора толпа хорошо знакомых мо… эээ… лиц, прямо у утренней тренировкой с Элмаром и Александром.

— Вы бы хоть переодеться и умыться дали, — Витька виновато посмотрел на принцессу Тину, но та пожала плечами, как бы говоря, что она здесь ни при чем.

— Щас тебя умоют! — весело оскалился Диего, а Ольга привычно взвизгнула.

За спиной Виктора раздался тяжелый топот, и такой родной синий язык облизал его с головы до пят. Сбитый с ног нежностями грака, Витька успел заметить, как скрывается в щель у входа в знаменитый подземный лабиринт Гелиополиса рыжее семейство. Последним, как и положено, проследовал матерый тараканище, помахав приветственно лапками и даже, кажется, подмигнув…

fandom Life 2015

Дом принца стоял на холме, и воздух, окружавший обветшалое от времени и небрежения здание, был чище, чем на городских улицах. Румата позволил себе несколько глубоких вдохов, прежде чем войти в караульную. Он все еще жалел, что оставил Киру на попечении слуг. И дом крепкий, и прислуга тертая, а все же не следовало уходить — слишком уж тревожной была эта ночь. Но в столице что-то затевалось, а долг разведчика — быть в гуще событий. Впрочем, вряд ли что-то значимое произойдет здесь, в жилище принца. Кому нужен этот мальчишка, по слухам даже не сын своего венценосного отца! Он убедится, что все в порядке, и ближе к полуночи отыщет повод наведаться во дворец.

Начальник караула радостно поприветствовал Румату — он тоже чувствовал невнятную угрозу, пропитавшую ночь, хотя и не мог выразить словами, чего именно страшится, а на этого благородного дона можно было положиться: репутация первого мечника империи, а самое главное — поразительная для представителя дворянского сословия трезвость. Он ни разу еще не явился на дежурство в подпитии.

Румата перекинулся парой слов с заступившим на пост часом раньше доном Рипатом и прошел в спальню принца. Стоявший перед дверью гвардеец вытащил из ножен меч, благородный дон последовал его примеру, они отсалютовали друг другу, совершив все положенные церемониалом движения, и Румата занял свое место возле огромной изъеденной жучками кровати темного дерева. Мальчик вроде бы спал, но как только они остались наедине, сразу же вынырнул из-под одеяла.

— Дон Румата! Я вас так ждал! Вы обещали рассказать дальше про королеву Изольду и ее верного рыцаря Тристана, после того, как они выпили зелье.

Румата присел на край кровати — в нос шибанул кислый запах давно не менянных простыней. Что, впрочем, не было признаком плохого отношения к наследнику престола. Если сам король по полгода спит на одном и том же белье, то с чего бы принцу менять постель чаще?

— Вам давно пора спать, ваше высочество, скоро полночь, — но они оба знали, что историю Румата расскажет. Это был их маленький заговор на двоих.

Он едва успел начать старинную якобы эсторскую легенду о любви, благородстве и верности, когда в дверь без стука ворвался маленький человек с выпученными от ужаса глазами. Бок его пестрого камзола пропитался кровью, правая рука была почти что отрублена выше локтя, в глубоком разрезе виднелась белая кость, кровь струей стекала на пол, несчастный, в котором Румата с трудом распознал министра двора, человека недалекого, но бесконечно преданного королевской семье, рухнул на колени, не удержавшись на ногах.

— Принца, — прохрипел он, — спасайте принца! Заговор! Рэба! Отравил короля! — и свалился на пол, а потом затих, дернувшись несколько раз в луже собственной крови.

Мальчик подскочил на кровати, вцепился двумя руками в одеяло, натянул его по подбородок, словно тонкая шерстяная ткань могла обернуться броней и спасти его от клинков, и испуганно уставился на своего охранителя.

— Он… он умер?

— Да, — коротко отозвался Румата, принимая боевую стойку. Судя по шуму в караульной, уйти без боя они уже не успеют. Окна в опочивальне наследника были заделаны намертво — няньки опасались сквозняков. Даже разбить стекло не получится — здание давно не подновляли, и рамы стояли старинные, с мелким частым переплетом.

— Под кровать! — коротко скомандовал он.

— Но я принц! — возмутился мальчик, еще не успевший осознать, что только что стал королем.

— Живо! — это было сказано так, что он не посмел спорить.

Румата стал сбоку от распахнутой двери и плашмя стукнул правым мечом первого ворвавшегося штурмовика. Остальные толпились в дверях, мешая друг другу. Много, человек пятнадцать. Они даже не сразу смогли расступиться, чтобы пропустить офицера.

— Дон Румата Эсторский! Вы арестованы! Бросайте оружие! — пролаял незнакомый лейтенант в сером плаще. И то верно — знакомые бы не взялись, все здешние знали, на что способен Румата.

— Прочь с дороги, мразь! — в горле клокотала благородная ярость. Той частью сознания, что принадлежала сотруднику института экспериментальной истории, Антон машинально отметил, что ярость не была наигранной. Отметил, но только сильнее сжал губы.