Пока Харальд осмысливал сказанное, коридор повернул, и на них повеяло свежестью.

— Тут колодец рядом, — сказал старик и погасил фонарь. — Она по нему пробирается. Ждать будем. Это место тихое, даже когда по всему городу бегали да «Ника!»[10] кричали, здесь спокойно пересидеть можно было.

Будь здесь не Харальд, а кто-то другой, более сведущий в делах империи, он непременно подивился бы тому, что юродивый говорит о событиях полутысячелетней давности как о недавних. Однако, может, только юродивый и мог так рассуждать.

Из узкого отверстия наверху не раздавалось ни звука. Близился самый темный час ночи.

Со стороны колодца послышался плеск. В детстве Харальд видел как-то змеиное гнездо. Гадюки переплетались и беспрестанно шевелились, и хотя ему ничего не угрожало, по спине все равно пробежал холодок. Так и сейчас он звериным чутьем чувствовал, что приближается что-то чужое.

— Ты, главное, не слушай ее, — шепнул старик и ткнул жестким пальцем Харальду под ребро.

Плеск слышался все ближе. Как будто большая рыбина билась о мокрый пол, приближая себя к ним. Харальд перехватил рукоять меча и встал, готовясь к встрече. Старик за его спиной зашевелился, зашуршал, и Харальд краем глаза уловил рассыпающиеся искры. Свет — это хорошо. Свет будет бить ей в глаза.

Наконец тварь выступила из тьмы. Зашипела, увидев их, и остановилась, разглядывая. Харальд смотрел на рыбий хвост в серебряной чешуе с налипшей травой, на молочно-белую кожу живота. Тяжелая грудь обвисла до самого пояса, шея пошла складками. Лицо сирены было крупным, с радужными глазами навыкате. Рыжеватые волосы на голове давно сбились в колтуны, но их было такое изобилие, что они стояли облаком.

И тут она запела.

Харальд пошатнулся. Песня звала его, будя все постыдные желания разом. Короны плыли во мраке, только сделай шаг, только протяни руку. Его имя прославляли певцы, еще один маленький шаг вперед, и все твои мечты сбудутся прямо сейчас.

Его пробудил еще один тычок под ребра.

— Не забыл, зачем мы здесь, голубь сизый? — спросил юродивый, и Харальд потянул меч из ножен.

Она умирала тяжело и долго. Так и не сказав ни единого слова, она смотрела на него со вполне человеческой ненавистью, и уловки ее были уловками древнего и коварного существа. Харальд вспомнил историю о злом духе, обратившемся в тюленя, так что пришлось загонять его в землю ударами молота. Та же сила, то же зло, боролись с ним сейчас.

Последний удар пришелся в шею, серебристая кровь потекла без остановки, и сирена затихла на каменном полу.

— Вот и славно, вот и молодец, — старик обошел кругом тела и потыкал его ногой. Чешуя тускнела на глазах. — Не заманит больше никого, не сожрет. Ты шел бы к себе, дружок, а через три дня приходи. Да прежде скажи: деньги-то есть у тебя?

Харальд кивнул.

— Тогда слушай. На Месе[11], там, где оружием торгуют, есть лавка, на вывеске семь мечей намалеваны. Ты зайди туда, приценись. Купи нож, валяется там такой, рукоять в бирюзе. Да непременно проси ножны к нему. Хозяин начнет жалиться, что нет, да просить подождать, а ты говори, что ждать не будешь. Пусть тебе вместо этого завернет их в ту тряпку, что на верхней полке в углу лежит. И ни на что другое не соглашайся. Понял? Тогда полезай-ка вон туда, там ступеньки на свет божий.

Когда Харальд вернулся в казармы, спящий Тормод пробормотал:

— С кем ты подрался? С торговцем рыбой?

— Упал неудачно, — буркнул Харальд. Теперь, вместо того чтобы спать, надо было идти отмываться. Не то будет он зваться в веках Харальдом Рыбьеголовым, кто же пойдет за таким конунгом?

Когда он принес старику кинжал и ткань, тот, не разворачивая тяжелое полотнище, долго водил пальцами по золотым узорам.

— Долго упрямился хозяин-то? — спросил он.

— Не слишком, — коротко ответил Харальд.

Старик усмехнулся.

— Сколько мы с тобой возле этой церкви встречаемся, а ты знаешь, чья она?

Варяг покачал головой.

— То-то же. Это церковь святых Сергия и Вакха. Были они полководцами у императора, пока тот, разгневавшись, не сослал их в Сирию да не приказал казнить. Да… так вот, за Сергием, говорят, победа летала, как ручная. Солдаты перед боем норовили к его одежде прикоснуться.

Старик снова погладил расшитый шелк и поднял глаза на Харальда.

— Мне бы вдовицам или сиротам помогать, а? Так нет, увидел тебя, охлопня эдакого. Береги этот шелк, да без дела не разворачивай. Он победу приманивает. Не валяться же ему было здесь еще три сотни лет? Поторопись во дворец, воин, ждут тебя там.

В казармах Харальд услышал, что походу на болгар быть, и варяжской гвардии идти туда в числе первых.

Год спустя он сразил на поле битвы самоставленного болгарского царя и стал начальником дворцовой гвардии. Старика он больше не видел.

Харальд, конунг Норвегии, смотрел, как приближается чужой берег. Зеленая земля, ждущая того, кто возьмет ее. Кто же виноват, что правители англов не могут поладить между собой и брат идет против брата? Вот стоит Тостиг Годвинсон, опальный брат короля Гарольда, и незаметно, чтобы его что-то смущало. Харальд усмехнулся. Рано или поздно он пришел бы сюда, даже не будь договора между старыми королями. Хардекнуд Английский и Магнус Норвежский согласились, что если кто из них останется без наследника, то трон перейдет второму. Хардекнуд умер, наследники его умерли, значит, пора забрать обещанное. Ты не вовремя забрался на трон, Гаральд Годвинсон, эрл Уэссекса! С юга дразнит короля Англии Вильям-бастард, а с севера идет вся сила Норвегии. Они поладят с Вильямом, когда станут делить земли Англии. Или нет, и тогда впереди новые битвы. Как, впрочем, и всегда.

Харальд оглянулся на жену и дочерей. Олаф, сын, плыл на другом корабле, но со своими женщинами конунг расстаться не пожелал. Жена спокойно встретила его взгляд и лишь улыбнулась. Что за женщина Эллисив! Ценишь только то, что тяжело достается, а он служил ее отцу много лет, прежде чем конунг русов согласился отдать за него свою дочь. И какая еще женщина ушла бы из палат конунга после того, как он взял наложницу? Правда, наложница родила ему сыновей, чего Эллисив так и не смогла. Сколько лет они препирались и возвращались друг к другу. Ушла из дворца, но поплыла с ним в поход, взяв еще и дочерей.

Дочерьми Харальд гордился. Радовался рассудительной и спокойной Ингигерд и всегда улыбчивой и заботливой Марии. Иногда он думал: как хорошо, что Мария еще ни разу не попросила его о том, что он не хотел или не мог бы выполнить. Потому что она была его любимицей, и ему бы не хотелось отказывать ей.

Они выступили в поход следующим утром. Женщины остались на кораблях. Воины, обмениваясь шутками, ехали за вождем. Их ведет сам конунг Харальд, прозванный Суровым. Кто не слышал о нем и его знамени? Ландода, погибель земель, принесет им победу и в этот раз.

Свен оглянулся и на правах старого друга подъехал к Харальду, оттеснив надувшегося Тостига.

— Харальд, я не вижу знаменосца.

— Я оставил его у кораблей.

— А знамя?

— Оставил там же, — Харальд пожал плечами. — Сперва забыл о нем, а когда вспомнил, решил не возвращаться.

— Испытываешь судьбу?

— Моя судьба уже вершится, Свен. Я же забыл о нем, — лицо Харальда было спокойно. — Осталось узнать, к добру это или к худу.

— Так тому и быть, — Свен вдохнул свежий осенний воздух. Никому судьба не дает больше, чем он сможет вынести. Они и прежде не в каждом сражении разворачивали это знамя из тяжелого шелка с восточными узорами, и делали это только по приказу конунга. Хватит им и обычного, с вороном.

Харальд уже забыл об этом разговоре. Он просто ехал вперед. Никто не знал, что через несколько недель войска двух королей встретятся у Стамфорд-Бридж. Что английская стрела взлетит вверх, а потом вонзится в горло конунгу Харальду. Что в тот же час на корабле Мария, любимая дочь, закроет глаза, чтобы больше никогда их не открыть. Что победа короля Гарольда не принесет ему удачи: Вильям-бастард заберет его корону и жизнь меньше чем через месяц.