Мы с Марией пока ничего подобного не обнаружили. Даже намеков на условия содержания. Может быть оно всё дальше находится? Надо только углубиться посильнее.
Я внимательно осмотрел черепушку покойного. Стенки черепа изнутри выглядели так, словно все их содержимое тщательно выскребли, оставив лишь слой засохшей крови на внутренней стороне черепа.
— Методы нейроморфологии: классическая гистология, радиоавтография, иммуногистохимия, — бормотала за моей спиной Мария, — Некоторые методы молекулярного нейроимиджинга…
Я обернулся и увидел, что она читает названия на плакатах. Видимо, таким образом, через чтение научных терминов она старалась отвлечься от жуткой реальности…
Зря я всё-таки взял её с собой. Лучше бы оставалась в квартире, в безопасности.
— Ты в порядке? — спросил я.
— Да, — она кивнула, стараясь не смотреть в сторону трупа, — Прости, Вадим… не обращай на меня внимание, со мной всё будет хорошо.
Её лицо немного побледнело, но в целом она выглядела более-менее нормально. Думаю, нам лучше покинуть это помещение как можно быстрее. И не искушать судьбу. Я не настолько хорошо разбираюсь в науке, изучающей мозг и микроорганизмы, чтобы почерпнуть здесь важную информацию. Трупешник тоже не самый лучший источник знаний. Его бы отдать кому-то, кто разбирается в таких вещах, тогда будет толк. Но у меня таких друзей в составе группировки Дети Императора пока нет.
Мы вышли из комнаты и продолжили путь в глубины лаборатории дальше. Эхо наших шагов улетало далеко вперед, обгоняя нас.
— Вадим… Я устала, — спустя некоторое время сообщила Маша, тяжело дыша. Переход явно дался женщине очень непросто. Она, хотя и поддерживала себя в форме, большую часть выносливости всё же растеряла, — Можно мы передохнем одну минуточку?
— Конечно, — я кивнул, замедляя шаг. Мои опасения на счет леди Вышнегорской начали оправдываться. Вряд ли она устала физически. В этом плане у неё никаких проблем нет. Скорее всему виной стресс.
— Прости, что задерживаю, — Мария повинилась, опустив голову, — Не думала, что я такая развалюха. Думала, смогу продержаться подольше.
— Все в порядке, — я положил ей руку на плечо, вливая небольшую порцию своей духовной энергии, — Сейчас чуть-чуть отдохнем и дальше спокойно пойдем не спеша.
— Аманда была права… Я уже не та, что раньше… Растеряла всю удаль и хватку…
— Ну, мне на кухне во время небольшой нашей стычки ты смогла доставить проблем, — усмехнулся я, — Так что не недооценивай себя.
Я обнял Марию, поглаживая её по спине. Она опустила мне голову на плечо.
В этот момент мне вновь показалось, что краем уха я слышу посторонние звуки. Очень очень тихие, на самой грани.
Я нахмурился. Надо удостовериться, что тут никого нет. А для этого надо дойти до самого конца.
— Ты слышишь? — я быстро повернул голову в сторону мачехи. Та, побледнев, кивнула. Её пальцы крепко впились мне в плечо.
— Как будто чьи-то голоса… где-то вдалеке… — произнесла она.
Звуки усилились, став более разборчивыми. Голос! Мы с Марией услышали человеческий голос, вне всяких сомнений. Он правда, опять утих, но я прямо чувствовал, что это ещё не конец.
— Дмитрий бы не стал звать нас сюда, если бы не был уверен в безопасности этого места? — тихо прошептала леди Вышнегорская.
— Надеюсь на это, — прошептал я в ответ.
Мы ждали, оставаясь на месте. Через минуту снова раздался голос, вроде бы как мужской. Несвязное бормотание невозможно было разделить на отдельные слова. Единственное, что я мог предположить — неизвестному мужчине около 40–50 лет. При этом он вроде бы к кому-то обращался и что-то спрашивал.
Подобный поворот не сулил ничего хорошего. Кто это и чего тут забыл? Может быть именно эти звуки мы с Марией и услышали во время первоначального спуска?
— Может быть нам лучше уйти? — робко прошептала мне Мария. Я приложил палец к губам, прося немного тишины.
Может быть кто-то явился в лабораторию раньше нас? Но как это возможно? Стоит ли оставаться на месте или попробовать тайком прокрасться вперед?
Пока эти мысли беззвучно крутились в моей голове, до нас снова долетел ещё чей-то голос. В этот раз — очень высокий, похожий на женский. Её речь была монотонной, аккуратной, но, на удивление, вполне разборчивой. Она сказала про погоду, сообщила текущий курс валют, а дальше заиграла музыка. Э-э-э… новости? Здесь под землей ловит интернет или есть телевизионный кабель? Что интернет или телевизор забыли на глубине 50 метров в заброшенной лаборатории?
Да, скорей всего тут есть кабель, иначе я даже не знаю, как это все объяснить.
Голоса опять стихли. Как мы не вслушивались, больше ничего разобрать не удалось.
Вскоре мы продолжили путь и подошли к двум лестницам. Обе вели в разные направления, но при этом — вниз. Одна лестница сухая, красивая, вторая — мокрая и грязная. Спускались мы по чистой, противоположную даже не стали осматривать. Скорей всего она ведет в технические помещения.
По сухой лестнице мы спустились вниз на несколько этажей и оказались в новом коридоре. Здесь мы сразу натолкнулись на приоткрытую дверь с надписью:
Кабинет старшего научного сотрудника Дмитрия Владимировича Вышнегорского (без стука не входить)
— Если бы я что-то хотел оставить своему сыну, — произнес я, — То я скорей всего оставил бы это в своём кабинете. В сейфе например. Позаботившись предварительно о том, чтобы сын смог забрать мое послание.
— Логично, — согласилась Мария. Приоткрыв дверь, я вошел в кабинет, леди Вышнегорская прошмыгнула следом за мной.
Кабинет Дмитрия Вышнегорского выглядел достаточно аскетично и представлял собой небольшое помещение. Стол с писчими принадлежностями, покрытый пылью ноутбук, папки с бумагами. В углу стоял сейф. На стене висело семейное фото — то самое, где Алиса оттягивала мне уши, когда мы были совсем детьми.
Очевидно, отец предпочитал как физические хранители информации, так и электронные. И те, и другие имеют свои плюсы и минусы.
Мы принялись за обыск. Ноутбук не включался. Видимо, из-за сырости он окончательно приказал долго жить. К сейфу код подобрать ожидаемо не получилось. Я вскрыл его при помощи своей духовной силы, разрезав переднюю дверцу.
Внутри мы нашли всего одну вещь — ещё одно письмо, написанное всё тем же почерком. Развернув его, я начал читать вслух.
Здравствуй, Вадим. Надеюсь, что ты прошел по оставленному для тебя следу из «хлебных крошек» и нашел это письмо, второе по счету. Полагаю, к этому моменту ты уже понял некоторые вещи и узнал некоторые мои скрытые секреты. И, полагаю, твое мнение обо мне могло измениться не в лучшую сторону.
Да, я знаю, что творил ужасные вещи, и мне нет оправданий за содеянное. Сперва я делал все это ради Иры, но потом, когда уже лекарство было найдено, и в экспериментах уже не было необходимости, я не смог остановиться. Я понял, что случайно наткнулся на самую странную и страшную тайну нашего мира. Я не смог оставить её в покое и захотел разгадать.
Словно одержимый я рвался к своей цели, не замечая преград. Высокая стоимость оборудования, моральные ориентиры, опасность попасть в поле зрение ТСБ — ничто из этого уже не могло меня остановить.
Сейчас, глядя на себя нынешнего, я прихожу в ужас от осознания того, во что я превратился. Раньше сама мысль о том, чтобы ставить эксперименты на людях, приводила меня в ужас… Теперь же мне всё равно. Сперва я использовал преступников для опытов, а потом начал похищать обычных граждан, если у них были нужные мне биологические данные.
Прости за это долгое вступление, сын. Мне нужно было выговориться. Хотя бы так, больше я не могу носить это в себе. Знаю, в твоих глазах я теперь выгляжу настоящим монстром. То, что началось, как благая цель ради спасения дочери, превратилось в…
Если меня вычислят ТСБ и предадут казни, я, наверное, даже испытаю облегчение. Ведь отчасти я получу по заслугам. Единственное, что удерживает меня от добровольного признания — это вы, моя семья. И та правда, краешек которой я сумел приоткрыть через мои исследования.
