Далее следовали ещё десятки разных пунктов, но я не стал их читать. Из первых шести пунктов я понял, что в лаборатории отца велись работы с микроорганизмами. С бактериями и всяким таким прочим. Про протокол AFG-4575Z больше нигде ничего не говорилось.

Под объявлением находилась полка, на ней лежали запечатанные маски. «Респираторы FFP3» — гласила надпись на упаковке. Кажется, это весьма крутые маски, с высоким уровнем защиты, их используют врачи во время контактов с инфицированными больными.

— Думаю, нам лучше это надеть, — сказал я, взяв две упаковки с масками.

— Зачем? — удивилась Мария.

— Тут написано, что в лаборатории работали с микроорганизмами, — я указал на перечень правил, — Лучше перестрахуемся. Вдруг тут какой-нибудь вирус сбежал из пробирки и бродит по коридорам, выискивая жертву.

Мария повела плечами, как будто бы от холода. А может быть и в самом прямом смысле. В коридоре с каждым шагом как будто бы становилось холоднее.

Микроорганизмы не давали мне покоя. Надо понимать, что вся эта лаборатория построена ради Иры. Чтобы вылечить девочку и найти лекарство против её недуга. Именно здесь Дмитрий создал майндоцин, лекарство, которое потом начали использовать для питания рабочих зомбарей, чтобы насытить их клетки мозга. Между всем этим есть некая связь.

Было бы неплохо пообщаться с теми людьми, которые здесь работали. Хотя, подозреваю, что многих из них репрессировали так же как и самого Вышнегорского. Но кто-то же должен был уцелеть? Наверняка они знают очень многое. Только как их вычислить? Мария ничего о личностях сотрудников не знала.

— Держи масочку, Мария, — распаковав респираторы, я протянул леди Вышнегорской маску FFP3, — Правилами безопасности пренебрегать не стоит. Маски старые, но должны все еще работать.

В следующем отсеке, в который мы вошли, все стены были обклеены изображениями человеческого мозга. Мозги были разделены на отдельные части, помеченные разными цветами и подписаны. Названия на плакатах были мне категорически непонятны: стереотаксическая техника, атласы мозга, ретроградная и антероградная метка, пероксидазная техника, флуоресцентные трейсеры…

В ноздри вторгался мерзкий запах гнильцы, как будто где-то рядом в полутьме что-то сдохло… Причем довольно давно.

— Сложна, непонятна, — сказал я, двигаясь вдоль стерильно-белых столов. На них лежали неизвестные мне медицинские инструменты. На некоторых из них сохранились коричневые пятна. Кажется, засохшая кровь.

Тут явно изучался мозг. С учётом того, что майндоцин воздействовал как раз на этот орган, не было ничего удивительного в том, что большую часть своих исследований Дмитрий посвятил именно мозговой деятельности.

У меня возникло ощущение, что в лаборатории активно велись исследования как минимум в трех крупных направлениях. Исследования мозга, микроорганизмов и, возможно, всякой паранормальной хрени. Последнее не совсем точно.

Я шел мимо табличек, ощущая запах пыли, металла и неизвестных мне химических элементов. Общая картина происходящего никак не складывалась в голове. А странные заковыристые названия лишь запутывали сильнее.

«Методы структурно-функционального исследования ЦНС», «Исследование связей между структурами мозга», «Разрушение структур мозга, применение специфических нейротоксинов в эксперименте», «Общая характеристика методов нейровизуализации: лучевые методы, ядерный магнитный резонанс, оптические методы»… Все эти мудреные названия мне ничего не говорили. Где же обещанная сила, которую посулил мне Дмитрий Вышнегорский в письме? Может быть она находится в другом отсеке лаборатории? В более удаленном?

— О господи… — в шоке произнесла Мария, глядя на нечто, невидимое мне. Она стояла в дальнем углу лаборатории неподвижно, — О Бог мой Император, спаси и сохрани…

— Мария? — я тут же развернулся и направился в её сторону. Не хватало ещё только каких-то непредвиденных происшествий. Может быть мне лучше леди отправить восвояси? Дорогу она знает, должна вернуться без проблем.

Приблизившись, я увидел Марию неподвижно застывшую на месте. Она смотрела на кресло, немного похожее на кресло стоматолога. И в нем сидел человек… точнее то, что от него осталось.

Труп. В лаборатории находился человеческий труп. На нас с синюшно-лилового лица глядели чёрные провалы вместо глаз. Он выглядел довольно скверно и находился на одной из поздних стадий разложения. Влажная среда вокруг сильно поспособствовала этому. Вонища была просто нереальная, даже респираторы не спасали. По лохмотьям одежды трудно было сказать, во что он раньше был одет. К самому креслу труп был крепко привязан жгутами за руки и за ноги. Его голова была зафиксирована на месте металлическими скобами. Чёрным маркером на его черепушке была начерчена пунктирная линия. Верхняя часть макушки была аккуратно спилена и снята, аккурат по пунктирной линии. В черепной коробке зияла пустота… Её содержимое, вместе с глазами, отсутствовало. Словно его извлекли и куда-то унесли.

«Образец 305 для инъекции 45-патогена» — гласила полустершаяся надпись на грязной бирке на груди мертвеца.

Ради науки можно пожертвовать человеческими жизнями? Хотя почему можно? Нужно! Лично я, как Бог-Император, такой подход полностью одобряю.

Мне вообще весьма точно подойдет такое определение, как антигерой. У меня благие цели, но способы их достижения весьма… специфичны. И осуждаемы широкими слоями общества. Поэтому в прошлой жизни я старательно заботился о своей репутации и многие вещи держал в тайне. И устранял тех, кто вдруг узнавал слишком много.

А что касается Дмитрия Вышнегорского… Он, кажется, такой же, как и я. Цель оправдывает средства. У него был такой сильный стимул, как больная дочь. Ради спасения родного чада можно вынуть мозг у кого угодно.

— Дима… Дима ставил эксперименты на людях! — в шоке произнесла Мария, — Вот… вот почему меня сюда не пускали!

А вот леди Вышнегорская наш с Дмитрием взгляд на науку и людей не вполне разделяла. Что, впрочем, и было логично.

Если есть возможность спасти тысячу человек, но для этого придется принести в жертву сотню, то как поступить? Лично у меня нет ни малейшего сомнения на этот счёт. Человеческая жизнь бесценна. Но есть кое-что ценнее. Две человеческие жизни. Жизнь женщины ценнее жизни мужчины. А жизнь ребенка ценнее их обеих вместе взятых. Именно такими постулатами я руководствовался все свое правление. И именно поэтому моя империя пережила все возможные катаклизмы и сохранилась по сей день.

Возможно, в современном мире я кажусь с такими взглядами устаревшим. Ну и пусть. Я считаю свои взгляды самыми правильными и проверенными временем.

Я внимательно осмотрел нашу странную находку. Кем был этот человек до того, как оказался у Вышнегорского на лабораторном столе? Будучи влиятельным аристократом, Дмитрий мог заполучить себе для опытов весьма разнообразный человеческий материал. Я бы на его месте использовал бы убийц, педофилов, террористов, еретиков и прочий подобный материал, осуждённый на смертную казнь. Этих… существ, назовем их так, не жалко. Пусть послужат человечеству и искупят свои грехи в качестве подопытных кроликов.

— Господи боже Император, — причитала Мария за моей спиной. Она видела ситуацию немного иначе чем я. Но я не мог судить ее за это. В конце концов не все люди должны быть такими дальновидными и расчетливыми как я или Дмитрий Вышнегорский.

— Я не берусь оправдывать отца, — я покачал головой, — Но он делал это ради Иры… Я не уверен, что на его месте поступил бы иным образом.

— Я… понимаю… что все это он делал ради Иры… — сдавленным голосом произнесла Мария, — Но… но неужели не было иного выбора?

— Видимо, не было. Иначе он не пошёл бы по этому пути.

Если Дмитрий реально использовал заключенных из тюрьмы в качестве подопытных кроликов, они должны были где-то содержаться. Их должны были кормить. Вывозить после них, гм… отходы. Их должны были опять же охранять. Досуг им хотя бы минимальный организовать, пока ждут своей очереди, чтобы не чахли слишком быстро от тоски. У каждого комната своя желательно должна быть, для чистоты эксперимента. Чтобы своими инъекциями друг друга не позаражали.