Возможно, амазонки действительно продолжали жить там, в диких лесах Центральной и Северной Европы, только стали называть себя по-другому. Может быть, валькирии, воинственные девы со щитами из древних скандинавских мифов, и есть гордые наследницы доисторических амазонок? Эта соблазнительная идея на время заняла мой ум, и я, по крайней мере, перестала думать о Нике.

Музей Калькризе прятался среди полей и лесов, и его со всех сторон окружали высокие ели. Когда я въехала на пустую гравийную площадку парковки перед зданием, меня охватило жутковатое ощущение, что деревья наблюдают за мной, пытаясь понять, кто я такая и зачем забралась так далеко, тревожа их покой.

Всю ночь шел дождь, и хотя теперь солнце изо всех сил старалось прорваться сквозь тучи, утренний туман все еще лежал тяжелыми волнами на окружающем ландшафте, заполняя каждую низину среди дремлющих полей и цепляясь за каждую рощицу хвойных деревьев.

Почти боясь, что и музей, и его исторический парк окажутся закрытыми на зиму, я оставила машину на парковке и пешком направилась по грязной скользкой тропинке к приветливому входу. И лишь когда я вплотную подошла к зданию, то увидела велосипед, прислоненный к стене, и заметила свет внутри. Ободренная этими свидетельствами присутствия человеческой жизни, я открыла дверь – и была вознаграждена волной запаха теплого кофе.

При виде первого – и, возможно, единственного – посетителя в этот день молодой археолог по имени Феликс оказался настолько добр, что налил и мне чашку кофе и рассказал всякую всячину о музее. Мне хотелось немедленно спросить его о докторе Егер, но я чувствовала, что было бы слишком неразумно сразу раскрывать причину моего визита и что сначала нужно собрать побольше информации.

Когда я вышла наружу, чтобы быстрым шагом обойти отсыревшую археологическую экспозицию, я снова отчетливо ощутила, что ели потрескивают над моей головой и шепчутся у меня за спиной. Безусловно, местность здесь основательно изменилась за последние две тысячи лет, но все равно мне трудно было избавиться от чувства, что я шагаю – как и римские легионы задолго до меня – по коварным землям.

Мне часто приходилось путешествовать по полям сражений, читая книги по римской истории, но я и подумать не могла, что когда-нибудь окажусь в подобном месте или что след бабулиного шакала приведет меня во внутренние районы страны, населенной призраками.

Если верить истории, в девятом году нашей эры три римских легиона при поддержке вспомогательных сил, всего в количестве двадцати тысяч солдат, пали в Тевтобургском лесу на севере Германии, и Римской империи так никогда и не удалось продвинуться дальше этой границы. Латинские историки называют это событие «разгромом Квинтилия Вара», косвенным образом обвиняя римского командира в чудовищном уничтожении всей его армии.

Что мне всегда не слишком нравилось, так это то, что на самом деле никакой битвы не было, а была блестяще организованная засада, устроенная местными племенами, и римские легионеры оказались просто загнанными в такую местность, где их великолепное оружие стало бесполезным и собственно сражение, в прямом смысле этого слова, было невозможно. Двигаясь по узкой лесной дороге, римская армия растянулась до такой степени, что ее численность уже не имела значения, а солдаты, безусловно испуганные бесконечностью германских лесов, должны были ощущать себя беззащитными карликами еще до того, как их атаковали.

К тому же римские легионеры оказались не только зажаты между опасными трясинами и густыми лесными зарослями, на них еще и обрушилась гроза, их ослепил туман. Промокшие и потерявшие ориентацию, они стали легкой мишенью для местных племен, выскочивших из леса, чтобы загнать римлян в гигантскую топь.

Обойдя парк, я наконец вошла в сам музей – длинное здание ржавого цвета с высокой башней на одном его конце. Я могла бы провести там весь день, но я так спешила найти браслет амазонки и узнать, что о нем думают местные археологи, что промчалась через экспозицию за каких-нибудь двадцать минут. А потом потратила еще двадцать минут на то, чтобы вернуться и подтвердить свое грустное заключение.

Браслета в музее не было.

Снова выйдя на археологическую выставку, я заметила, что погода меняется в худшую сторону. Небо стало темным, как свинец, а деревья бешено раскачивались на крепчавшем ветру. От волнения мне даже почудилось, что они чувствуют присутствие кого-то куда более опасного, чем я, и что они – на свой странный и бессловесный манер – пытаются меня предостеречь.

Сбежав от первых капель дождя в холл, я с радостью увидела, что Феликс все еще там и по-прежнему не слишком занят.

– Может, это прозвучит немного странно, – сказала я, приподнимая рукав, – но кто-то говорил мне, что в вашем музее есть браслет, похожий вот на этот.

– В самом деле? – Феликс рассмотрел моего шакала, явно не узнавая его. – Уверен, я никогда ничего подобно не видел. Интересно…

– Я так поняла, что здесь работает одна женщина… – я посмотрела на Феликса с надеждой, – доктор Егер.

Феликс просиял:

– Кайми? Да, она раньше здесь работала. И теперь иногда заходит. – Бормоча себе под нос, он провел пальцем по ламинированному листу с телефонными номерами, лежавшему возле стойки регистрации. – Егер… Егер…

Потом последовал короткий разговор на немецком, после чего Феликс повесил телефонную трубку и широко улыбнулся мне:

– Она приглашает вас на кофе днем, в три часа, и просто горит желанием рассказать об этом браслете все, что знает.

Покинув музей, я провела несколько унылых часов в центре Брамше, покупая себе кое-что из одежды и прочие необходимые вещи. Наконец я вернулась в гостиницу, но решила войти в нее через боковую дверь, просто на тот случай, если кто-нибудь следит за приходящими и уходящими гостями.

За время моего отсутствия номер прибрали, и я быстро проверила то немногое, что оставляла здесь. Конечно, бабушкину тетрадь и «Историю амазонок» я теперь постоянно носила с собой, но украденный у Ника конверт оставила в ящике прикроватной тумбочки – и, да, он по-прежнему лежал там. Вот только… я была уверена, что положила на него туристический буклет, просто чтобы слегка прикрыть конверт. Буклет был по-прежнему там, только теперь он лежал под конвертом.

Дрожа от возбуждения, я быстро просмотрела документы, но ничего из них не пропало. Возможно ли, думала я, чтобы горничная поменяла местами эти предметы? Или я просто не помню, как именно оставила конверт?

Зайдя в ванную комнату, я убедилась, что и там все на месте, если не считать того, что горничная перевернула тюбик с зубной пастой, стоявший в стакане, вверх ногами; других следов постороннего вторжения я не заметила.

Злясь на себя за собственные фантазии, я решила больше ничего не предпринимать. До моей встречи с доктором Егер оставался всего час; если у меня снова возникнут сомнения насчет моего номера, то я всегда могу просто выехать из него.

Отъезжая от отеля на арендованной машине, я постоянно посматривала в зеркало заднего вида, проверяя, не следит ли кто за мной. Но в темноте и скуке этого дождливого ноябрьского дня все машины как будто растворялись, и «мерседес», встревоживший меня на минуту, тут же куда-то пропал.

Доктор Егер жила почти рядом с той археологической экспозицией, по которой я бродила утром. Похоже, она всю жизнь провела в одном и том же маленьком доме в лесу, и войти в этот дом представлялось мне необычной и большой честью.

– Ищите длинную боковую дорогу, ведущую к какой-то заброшенной ферме, – объяснил мне Феликс. – Езжайте по ней до самого конца и там остановитесь. Оттуда начинается тропа. Я ее никогда не видел, но доктор мне именно так сказала.

Я остановила машину там, где было велено, и дальше пошла пешком в лес, начинавшийся за ней. Когда я шагала по крутой грязной дорожке, ежась под моросящим дождем и перепрыгивая через небольшие ручейки воды, извивавшиеся среди неровностей почвы, мне пришло голову, что эта поросшая лесом линия холмов почти наверняка и была тем местом, где германские племена остановили нашествие римских легионеров, заманив их в ловушку возле огромного болота внизу.