От вопросов Ника я ощутила неловкость. Моя наставница Катерина Кент сказала мне нечто в том же роде, когда я совершила ошибку, упомянув о своем письме Резнику, но тогда я отмела ее опасения, решив, что они основаны на бездоказательных слухах.

– Ладно, хорошо, – сказала я, уступая общему, судя по всему, мнению. – Пусть этот Резник – фигура немного нестандартная…

– Слишком мягко сказано! – Ник одарил меня весьма неодобрительным взглядом. – Он настоящий мошенник! И не закрывайте на это глаза только потому, что у него случайно оказалось то, что вам интересно.

Мне ужасно хотелось напомнить Нику о том, что сам-то он работает на Фонд Акраб, но решила приберечь эту стрелу в своем колчане.

– Ну, некоторые действительно полагают, что у Резника не очень хорошие отношения с моралью, – сказала я вместо этого. – Я слышала, он в прошлом году потерял сына – тот погиб в автомобильной катастрофе, – и, конечно, почти наверняка это пошатнуло его…

– Вот только не надо употреблять слова «Резник» и «мораль» в одном и том же предложении, – возразил Ник, перебивая меня. – А что касается его сына Алекса, то уж поверьте мне: это сущий дьяволенок. Вам что-нибудь говорит выражение «снафф-видео»? – Видя, что я его поняла, Ник мрачно кивнул. – Этот урод заслужил чего-нибудь похуже, чем погибнуть в какой-то там катастрофе. Хочется верить, что ад действительно существует.

– Вы, похоже, его знали? – спросила я.

– Я знал о нем. И этого более чем достаточно. В определенных кругах его называли Костяной Пилой. Думаю, это вам о чем-то говорит.

– Да уж, – откликнулась я.

– Ну а теперь возникает куда более любопытный вопрос: с чего это Григория Резника стали интересовать какие-то там древние манускрипты? Он вовсе не интеллектуал. У вас есть этому хоть какое-то объяснение?

– И что же, вы думаете, что за взрывами стоит именно он?

Ник пожал плечами:

– Я всего лишь пытаюсь сложить вместе все части головоломки. Факс пришел из Стамбула. Резник находится в Стамбуле…

– Но он же не идиот! – На этот раз я перебила Ника, прикрываясь ладонью от пыли, поднятой встречным грузовиком. – Если он действительно отправил тот факс, разве он не мог отправить его из какого-то другого места? Из любого другого места?

– Может быть. Или тот, кто его отправил, хотел впутать в дело Резника. Но зачем?

– Я могу сообщить вам только то, – сказала я, – что «История амазонок» якобы содержит сведения о судьбе последних амазонок и об их легендарном… – я выдержала небольшую паузу, чтобы немножко драматизировать момент, – тайнике. Но это не тот тайник, где держат запасы продовольствия и все в этом роде, там спрятаны всякие… ценные вещи.

– Сокровища?

– Они самые. Конечно, даже те, кто верит в существование амазонок, считают это романтической легендой, точно так же, как и сказки о том, что амазонки якобы отрезали себе одну грудь, чтобы та не мешала им стрелять из лука и метать копье. – Я немного помолчала, чтобы еще раз все взвесить и в очередной раз решить для себя, что я совершенно не верю в тайник амазонок. – Если Резник охотится именно за этим, он не только злодей, но и сумасшедший. Весьма неудачное сочетание. Я не слишком представляю себе, как именно возникла эта абсурдная фантазия – что некая группа бедных женщин-кочевниц могла таскать с собой золотые слитки, но уверяю вас: это просто сказка.

– Равно как и сами амазонки, – добавил Ник.

– Да, так считает большинство исследователей, – кивнула я.

– Амазонки, в чьем храме мы с вами совсем недавно бродили.

Я в ошеломлении уставилась на Ника:

– Послушайте… пять дней назад вы даже слово «амазонки» не могли выговорить… Может быть, теперь самое время объяснить мне наконец, что же произошло за прошедшие несколько дней?

– А может быть, теперь самое время объяснить мне наконец, что это за браслет у вас на руке?

Испуганная внезапной атакой, я прижала ладонь к манжету, под которым прятался браслет.

– Я что-то не уверена…

– Вы что, действительно думали, что я ничего не замечу?

Я неловко поерзала на месте, но от этого лишь острее ощутила, что бежать мне некуда.

– Я не понимаю, каким боком это должно касаться вас…

– Да неужели? – бросил Ник, и вся его недавняя дружелюбность вдруг испарилась, как будто всегда была лишь маской. – Я так понимаю, вы его получили от кого-то из земляков, а? Вот только присвоение древних артефактов не вполне законно, если вы меня понимаете…

И в этот момент я начала наконец понимать, что на самом деле Ник вовсе не расспрашивает меня о браслете моей бабушки. Нет, он обвиняет меня в том, что я украла браслет из саркофага! Но получалось, что, если я начну это отрицать, все равно останется загадкой, как именно этот самый браслет оказался на моей руке… А при данных обстоятельствах мне бы хотелось избежать объяснений любым способом.

Поэтому я мгновенно приняла решение и сказала как можно более спокойным тоном:

– Но если бы я его не взяла, он был бы утрачен навеки. Разве не так? Но вы не беспокойтесь, я и не думала оставлять его себе, просто решила придержать для надежности. – Я повернула голову и снова посмотрела на профиль Ника; сейчас, когда он выслушивал мои оправдания, то выглядел еще более непроницаемым, чем обычно. – Да и в любом случае я не понимаю, почему эта вещь принадлежит вам больше, чем мне. Ее следует выставить на всеобщее обозрение…

– Ну, тогда снимите его. Я позабочусь о том, чтобы он в конце концов оказался в каком-нибудь музее. В правильном музее.

Нахмуренные брови Ника говорили о том, что британские музеи к этой категории не относятся.

Какое-то время мы оба молчали. Несмотря на прохладный ветер, я покрылась пoтом, пока мой мозг отчаянно искал какую-то возможность спасти положение. В конце концов я решила сказать правду:

– Я не могу его снять.

Ник уставился на мое запястье, ничуть не скрывая своего недоверия.

Я протянула ему руку:

– Попробуйте сами.

Я ничуть не блефовала; я знала, что и Нику ни за что не удастся снять браслет с моей руки.

Он даже не попытался этого сделать.

В ту ночь, задремав в машине, я снова увидела во сне бабулю.

Мы с ней стояли рядом на каком-то утесе, глядя на какой-то фантастический пустынный пейзаж. Я была в пижаме, а бабуля была одета в свой любимый поношенный халат, и ее седые волосы свободно падали ей на спину. Позади нас сидели в малолитражке мои родители, они громко спорили, думая, что мы их не слышим.

– Я не могу больше этого выносить, – говорила моя мать. – Сегодня утром я снова нашла в постели Дианы один из этих рисунков!

Она имела в виду мои рисунки воображаемых амазонок, большинство из которых создавались нашими с бабушкой совместными усилиями в те редкие, а потому особо драгоценные творческие моменты, когда за нами не наблюдали воображаемые мужчины в зеленых одеждах. Устроившись за бабушкиным обеденным столом, мы с ней рисовали воительниц-амазонок во всех подробностях, используя все до единого цветные карандаши, стоявшие в стаканчике.

Обычно я проявляла завидную осторожность, пряча свидетельства нашей с ней шпионской деятельности, засовывая их на самое дно платяного шкафа, но время от времени очередной рисунок до такой степени зачаровывал меня, что вечером я клала его себе под подушку. И конечно же, такой рисунок почти всегда попадал в руки моей матери, хотя она бы предпочла увидеть ругательное письмо от моей классной руководительницы, чем картинку с женщиной, сидящей верхом на коне, с боевым топором в руках.

– Ну а если бы она была мальчиком, – возразил мой отец, что случалось с ним крайне нечасто. – Ты бы стала тогда тревожиться из-за таких рисунков?

Мама застонала от раздражения. Она совсем не привыкла к тому, чтобы ей перечили, и, уж конечно, этого не должен был делать ее супруг. Они познакомились в экскурсионном автобусе в Лондоне около двенадцати лет назад; мама была американской туристкой со списком достопримечательностей в руках, она завоевывала Старый Свет, постоянно его фотографируя, а отец, рассеянный старый холостяк, просто скучал, сидя неподалеку, – он в этом автобусе оказался случайно, перепутав его с девятнадцатым маршрутом, который шел к Финсбери-парку.