Рассеянно поглядывая по сторонам, я поняла, что он имел в виду. Экспозиция в этом зале была несколько бессмысленной; в одной и той же витрине красовались предметы, относившиеся к разным временным периодам, а на ряде пьедесталов торчали бюсты, у которых практически не осталось лиц и – что было вполне понятно – под которыми не было идентификационных табличек.

– Я знаю, – снова вздохнул доктор Озлем, проследив за моим взглядом. – Но лишь на некоторых из наших витрин есть замки, так что нам приходится осторожничать с хронологией.

– Мы обычно считаем, что в Трое имеется девять слоев, то есть девять периодов, – перебила его Ребекка, обращаясь в первую очередь к Нику. – Шлиман был убежден, что Троянская война относится к весьма раннему периоду, к слою, который назван Троя-два, но в наше время многие считают, что гомеровская Троя расположена гораздо выше – в слое Троя-семь-а. К несчастью, как вы можете догадаться, после беспорядочных раскопок Шлимана от слоя семь-а мало что осталось. Но он нашел золото, – Ребекка поморщилась, неохотно выражая одобрение энтузиасту, – а это весьма поощрило многих к дальнейшим изысканиям.

– Так, значит, слой семь-а и есть гомеровская Троя? – спросил Ник.

Глаза Ребекки вспыхнули.

– Ох, – проворчала она, – если бы вы только знали…

– Да-да, – возразила я. – Они просто обязаны это знать. Прошу тебя.

– Дело в том… – Ребекка с робким почтением посмотрела на доктора Озлема. – Дело в том, что мы все зацепились за слой семь-а, потому что это выглядит наименее неправдоподобной теорией. Но я вам клянусь, никто бы не поставил на это свою голову. Да и с какой стати? – Видя, как доктор Озлем едва заметно кивнул и улыбнулся, Ребекка продолжила уже более уверенно: – Если мы ищем ту Трою, что выглядела весьма внушительно, с высокими стенами, достойными того, чтобы их воспел Гомер, то Троя-шесть – просто карлик на таком фоне. Но проблема в том, что все ищут Трою, разрушенную войной, также описанную Гомером. И в таком случае это действительно похоже на слой семь-а. Однако, по моему скромному мнению, слой семь-а – это лишь печальные остатки великолепного города, которые вряд ли стоили десятилетней осады. Более того, Троя-семь-а была разрушена, скорее всего, около тысяча сто девяностого года до нашей эры, что, по мнению многих, слишком поздно. Как бы смогли греки отправиться на войну с тысячей кораблей, когда они сами в этот период уже находились в процессе уничтожения? В этом просто нет смысла. И тогда перед нами возникает другая картина: это были последние дни той цивилизации, которую создали греки. По берегам Средиземного моря уже неслись безграмотные варвары, накатываясь на все разрушающей волной, и весь этот регион погрузился в темные века, длившиеся несколько столетий, пока греки наконец не создали свой алфавит на основе финикийского около восьмисотого года до нашей эры.

Я хлопнула в ладоши:

– Видите? Бекки все это вычислила!

– Едва ли. – Ребекка нервно пожала плечами, словно извиняясь перед доктором Озлемом. – Это просто предположение…

– Так, значит, – заговорил Ник, – если это не слой семь-а, то тогда который?

– Ага! – Ребекка подняла вверх палец, ее глаза засияли. – Как я уже сказала, если вы взглянете на все слои этого города, Троя-шесть выделяется среди прочих как наиболее впечатляющая из всех. Именно здесь имеются высокие стены, именно в тот период горожане жили с относительными удобствами. Более того, Троя-шесть была разрушена примерно на сто лет раньше Трои-семь, то есть около тысяча двести семьдесят пятого года до нашей эры, что для меня выглядит куда более убедительно. Единственная проблема тут в том, что считается, будто Троя-шесть была разрушена землетрясением, а не в результате войны. Но предположим, что на самом деле это было не землетрясение… – Ребекка очаровательно разрумянилась, подбираясь к финалу истории. – Предположим, что это были военные тараны, стенобитные орудия. Или лучше сказать – стенобитная лошадь? – Ребекка прижала ладонь к губам, как будто пытаясь сдержать избыток чувств, и с жаром оглядела всех нас, ожидая реакции.

– Понятно, – произнес Ник, неторопливо кивая. – Вы думаете, что знаменитый троянский конь на самом деле был гигантским тараном?

– Да вы сами подумайте! – продолжила Ребекка с новым всплеском энтузиазма. – Это просто не могла быть огромная пустотелая деревянная лошадь! Троянцы должны были быть просто сумасшедшими, чтобы решить: «Ого! Что за милый прощальный подарок от этих проклятых греков!» – и затащить эту штуку в город! Серьезно?

– Мне нравится ваша теория. – Мистер Телемакос кивнул. – Но я всегда был неравнодушен к безумным идеям. А ты что скажешь, Мурат? Могло Трою-шесть разрушить гигантское стенобитное орудие, а вовсе не землетрясение?

– Мне нужно об этом подумать. – Доктор Озлем слегка расправил плечи. – После более чем ста лет раскопок теорий у нас предостаточно, и я все их слышал. – Он посмотрел в окно, почти непрозрачное от пыли и испарений. – Иной раз мне хочется, чтобы все это оставалось фермерским полем. Почему мы так жаждем превратить прекрасный миф в реальность? Я не понимаю.

После того как доктор Озлем покинул нас, чтобы поговорить кое о чем со своими сотрудниками, оставившими незапертой одну из стеклянных витрин, мистер Телемакос получил возможность объяснить обстоятельства, так испортившие отношения его старого друга с археологией.

– Он двадцать лет потратил на то, чтобы вернуть троянские артефакты туда, где они были найдены. Он хотел выставить их в отданный в его распоряжение музей. – Мистер Телемакос обвел широким жестом скромный комплекс строений, окружавших нас. – И он даже вполне преуспел. Многие вещи вернулись на свою историческую родину, в том числе и эти два браслета. Но, к несчастью, уже через несколько месяцев после открытия музея выяснилось, что наиболее ценные экспонаты оказались заменены подделками… И подозрение пало на Озлема! Он восемь лет бился за то, чтобы обелить себя и избежать тюрьмы. Местные власти прекратили его преследовать только тогда, когда он заболел, три года назад. Но и по сей день у него есть враги, называющие его вором, а самые ценные вещи из тех, что здесь остались, были переданы другим музеям, с лучшей охранной системой. – Мистер Телемакос наклонился к нам. – Я боюсь, они собираются закрыть этот музей. Для него это будет настоящей катастрофой!

Я повернулась к Нику, стоявшему прямо за моей спиной со скрещенными на груди руками и весьма мрачным выражением лица.

– Сокровища, украденные нами, злобными людьми с Запада, – сказала я. – Они вернулись домой только для того, чтобы оказаться утраченными навсегда. Вы действительно этого хотите?

– О, но они не утрачены навсегда, – возразил доктор Озлем, подходя к нам с подносом, уставленным маленькими чайными чашками. – Мы знаем, где они находятся. Мятный чай, друзья мои? Боюсь, стульев у нас нет.

– А вы когда-нибудь думали о том, чтобы обратиться к Фонду Акраб? – спросил Ник, беря чашку.

Доктор Озлем взмахнул уже опустевшим подносом:

– Они же настоящие бандиты! Если они дают вам деньги, то желают полностью всем распоряжаться и приказывать вам, что делать. – Он передернул плечами. – А мне не нравится, когда мне указывают, что делать. Тем более бандиты.

Непохоже было, чтобы Ника как-то особенно оскорбило подобное обвинение. Его кривоватая улыбка заставляла предположить, что он такое уже слышал, и не раз.

– Может быть, вам именно это и нужно? – спросил он, вертя чашку, выглядевшую абсурдно маленькой в его руке. – Несколько хулиганов в вашей команде.

Ссутулившись сильнее обычного, доктор Озлем бросил на Ника такой взгляд, словно впервые его заметил и пытался понять, не собирается ли обрушиться на него какая-то очередная чума.

– Может быть. Но я слишком стар…

– Извините, – вмешалась я, пытаясь спасти доктора Озлема и вернуть всех к прежней теме, – но откуда вам знать, что эти браслеты действительно подделка?

Доктор Озлем отставил в сторону поднос и отпер стеклянную витрину.