– Моузлейн! – воскликнул Резник со слабым славянским акцентом. – Рад, что ты здесь. Мне нужно с тобой поговорить.

Он бросил на Джеймса многозначительный взгляд и, похоже, хотел добавить что-то еще, но тут заметил меня. В его глазах мелькнуло раздражение. И мне показалось, что он каким-то образом меня узнал, но дальнейшие его слова не подтвердили моих опасений.

– Отлично, – сказал Резник, переводя взгляд с меня на Ребекку и обратно. – Я вижу, ты разделяешь мое восхищение вещами редкими и прекрасными.

– Да, это так, – кивнул Джеймс с потрясающим спокойствием. Потом, представив нас Резнику – под фальшивыми именами, – он продолжил: – Я рассказывал этим очаровательным дамам, что у тебя есть несколько… необычных артефактов. И они буквально умирают от желания увидеть твою библиотеку. – Тон, которым Джеймс произнес слово «библиотека», заставлял предположить, что на самом деле он имел в виду спальню. – Надеюсь, ты их не разочаруешь.

Я заметила, как сжались пальцы Резника на бокале. Потом он улыбнулся, посмотрев сначала на Ребекку, а после на меня:

– Я не в силах отказать любопытству даже одной прекрасной женщине, а уж что говорить о двух… Если хотите, я вам покажу мой маленький… музей. – Он окинул зал небрежным взглядом. – Но давайте подождем, пока уедет посол. А потом я вас найду.

Мы провели следующий час в пустой болтовне, изображая веселье. Джеймс держался абсолютно естественно; у него было что сказать и о каждой скульптуре, и о каждом из гостей, и он заботился о том, чтобы мы ни на минуту не оставались без шампанского.

– А это сын Резника, Алекс, – сообщил в какой-то момент Джеймс, кивая на большую мраморную скульптуру, изображавшую молодого человека в позе «Давида» Микеланджело.

– Прекрасно, – сказала Ребекка. – Должно быть, он был очень молод. Как он умер?

Джеймс оглянулся, убеждаясь, что нас никто не слышит.

– Полиция сообщила, что это была автокатастрофа, но Резник им не поверил. Он убежден, что Алекса убили и что катастрофа была лишь прикрытием. Кто знает? Резнику рано или поздно придется прекратить охоту на призраков. И этот прием – хороший знак. По крайней мере, хотя бы на один вечер он отложил в сторону оружие.

Мы осмотрели еще несколько скульптур, а потом Ребекка извинилась и отправилась в дамскую комнату. И как только она исчезла из виду, Джеймс наклонился ко мне и сказал с веселой рассеянностью:

– Боюсь, Бекки огорчена отсутствием нашего телохранителя.

Я остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть три маленьких бюста, которые оказались – снова! – изображениями Алекса Резника в возрасте пяти, десяти и пятнадцати лет.

– Могу вас заверить, она была бы так же рада видеть Ника, как и вы.

– В самом деле? – Джеймс попытался заглянуть мне в глаза. – Но она выглядит немного… печальной.

Я заподозрила, что он старается разобраться в моем собственном отношении к теме разговора, но я была не в настроении ее обсуждать. После двух дней наблюдения за эгоизмом Джеймса мое терпение было на исходе.

– Бекки в последнее время приходится нелегко, и это моя вина.

– Не говорите ерунды. – Джеймс положил руку на мое обнаженное плечо. – Вы ей очень дороги.

Поскольку я никак не отреагировала, Джеймс встал прямо передо мной, загородив собой бюсты:

– Как и мне, Морган. Я не шучу.

Когда Джеймс стоял передо мной вот так, в тюрбане Аладдина, на мгновение мне показалось, что он говорит серьезно и действительно хочет завязать со мной романтические отношения. Но я снова никак не откликнулась, и Джеймс, неуверенно улыбнувшись, сказал:

– Мы ведь оба давно уже играем в эту игру, разве нет?

В его глазах светилась такая надежда, что мне поневоле стало его жаль, и не потому, что я перестала его любить, а потому, что он, похоже, совершенно не осознавал того факта, что и он меня не любит. В своем желании победить Ника Джеймс взял на себя роль защитника, и теперь – по привычке следовать правилам – он чувствовал себя обязанным произносить слова роли, забывая спросить себя, действительно ли эти слова – то, что он чувствует.

– Я всегда знал, что вы не раскрываетесь до конца, – продолжил Джеймс, беря меня за руку. – Что вы можете быть истинной королевой. Я просто не хотел начинать все это, а потом… все испортить. – Я опять промолчала, и Джеймс продолжил, уже почти сердито: – Я вас люблю, Морган. И вы это знаете. И я приехал сюда, чтобы спасти вас.

– Спасти меня? – Я выдернула руку из его пальцев. – А кто вам сказал, что меня нужно спасать?

Джеймс отшатнулся, похоже только теперь заметив, насколько я расстроена.

– Катерина Кент. И зачем бы она стала так говорить, если бы это не было правдой? Что вы ей рассказали?

Я была так ошарашена, что не сразу нашлась что ответить.

– Ничего, – произнесла я наконец. – Я отправила ей сообщение из Алжира, но ни разу не разговаривала с ней с того момента, как уехала из Оксфорда.

Джеймс нахмурился, явно раздраженный тем, что наш разговор ушел в сторону.

– Да нет же, вы должны были что-то ей сказать. Иначе откуда она узнала, что вы приедете в Трою в пятницу или в субботу?

В этот момент я увидела Ребекку, направлявшуюся к нам; выглядела она основательно набравшейся. Но я была так озадачена сообщением Джеймса о том, что Катерина откуда-то узнала о моих передвижениях, что далеко не сразу сумела сосредоточиться на драматическом рассказе подруги о карманнике, который, по-видимому, работает в этой толпе, и о женщине, которую увезли на «скорой», потому что у нее оказалась аллергия на какую-то из закусок…

Слушая Ребекку вполуха, я вдруг почувствовала, что кто-то пристально смотрит на меня через весь зал. Повернув голову, я увидела мужчину в темном костюме, без галстука, стоявшего в одиночестве у дальней стены. Когда наши взгляды встретились, по всему моему телу, с головы до пят, пробежала теплая волна радостного возбуждения.

Потому что это был Ник.

Но вместо того, чтобы приветственно кивнуть или направиться в нашу сторону, он развернулся и поднялся по лестнице на второй этаж.

– Извини… – Я отдала свой бокал Ребекке. – Я скоро вернусь.

Подобрав подол юбки, я поспешила через зал, чтобы следом за Ником подняться наверх, но успела лишь заметить, что он уже шагает по стеклянным ступеням на следующий этаж. Слегка задыхаясь, я тоже полезла на верхний этаж, половина которого представляла собой разбитый прямо на крыше сад. Видя, что во внутреннем помещении Ника нет, я осторожно шагнула через порог открытой панорамной двери, взглядом ища Ника среди высоких деревьев в кадках и цветочных горшков.

Сюда, на эту темную террасу, добрались лишь немногие из гостей, в основном мужчины, которые молча курили, наслаждаясь ошеломительным видом ночного города, единственного в мире стоявшего одной ногой на Западе, а другой – на Востоке. Мне не понадобилось много времени на то, чтобы понять, что Ника там нет, и я почувствовала, как буквально поникаю от разочарования. Ник ведь видел меня, это точно, но по какой-то причине не желал со мной говорить.

Я повернулась… и увидела его прямо за своей спиной.

– Ты! – воскликнула я с облегчением. – Почему ты вдруг ушел?

Но вместо того, чтобы ответить, Ник увлек меня в тень. Крепкая рука на моей шее, другая – на моей талии… и тут же – его губы на моих губах, впившиеся в меня с ненасытной жадностью… И куда только подевалась его уравновешенная апатичность или еще какое-то притворство; было совершенно очевидно, чего именно он хотел. И я тоже этого хотела. И в тот момент, когда он наконец меня отпустил, я вцепилась в лацканы его костюма и снова притянула к себе.

Мы уже долго находились слишком близко друг к другу, и что-то должно было произойти, начавшись с пояса целомудрия, разжигавшего мою страсть с тех самых пор, как один мастер фехтования подстрекнул меня к поездке в Барселону. И если Ник действительно был, как предсказывала Ребекка, четвертым всадником Апокалипсиса, тогда – решила я раз и навсегда с обжигающим восторгом – я была более чем готова скакать ему навстречу.