- Я же спрашивал тебя, чего ты хочешь????

На юге, на огромных территориях Хаманской пустыни простиралось могущественное государство Ашрат. Шах Хиязар был уже немолод, он сидел на резном троне из желтоватой кости африканских слонов уже почти четверть века, и повидал немало. Его небольшое государство жило спокойной, размеренной жизнью, отнимая на управление совсем немного сил и времени. В государстве не случалось совсем уж из ряда вон выходящих событий - подданные занимались каждый своим делом: крестьяне сеяли и жали, табунщики пасли скот, воры воровали а судьи исправно сажали их по степени вины - кого в зиндан, кого - на кол. Военачальники исправляли службу войны, исправно охотясь за разбойниками и подавляя мелкие восстания или мятежи в провинциях, а разбойники исправно противостояли ханским войскам, разжигая восстания или поднимая мятежи, а так же не давали пастухам и табунщикам ощутить рай на земле. Шах Хиязар по молодости собирался совершенно истребить преступников, объявив закон о неминуемой смертной казни за многие преступления, на что его отец выразился коротко, но емко: "Молодо - зелено". Хиязар и сам много раз возглавлял поимку особо опасных преступников, каждый раз их казнь превращалась в маленький спектакль, где подданные могли видеть величие правосудия и заботу его о простых правоверных. Правоверные расходились по домам, слава о законолюбивом, но кровавом шахе расходилась волнами от столицы. Но преступники не переводились, а шах набирался опыта в государственных делах и постепенно наложницы его гарема стали видеть своего господина реже, а волосы шаха уподобились горным вершинам. Опыт сурово ткнул Хиязара в действительность - пока есть государство, будут преступники. И Хиязар умерил пыл - смертная казнь была возложена на усмотрение самих судей, впрочем, с одной оговоркой - чересчур ретивые сами могли лишиться головы. И жизнь потекла размерено - ко всеобщему удовлетворению.

Увы, шахский трон, ежедневные заботы и развлечения становились для Хиязара привычкой. Они уже не будили юношескую кровь - немало вытекло ее в молодости. Не заставляли заботы тело взвиться в приятной истоме - тело уже не то, да и отточенный годами ум уже не искал себе задач свыше сил. Наследники шаха благопристойны, и чувствовал шах, в очередной раз выслушивая доклады о проделках старшего царевича что к этой пристойности примешивается изрядная доля той звериной непосредственности и природного буйства, что так еще были памятны шаху! Передавать трон шах не спешил, но опять же, не по причине глубочайших государственных интересов, коими оправдывался, а в силу привычки. Тяжело смотреть со стороны на занятый трон, когда занимал его почти тридцать лет!

Вечер грозил перетечь в скуку. Скука - главный враг всемогущих. Хиязар проводил вечер в неглубоком бассейне с горячей водой. Только что его погрузневшее тело обильно растерли мягкие и сильные руки, и сейчас Хиязар привычно наслаждался тысячам тонких уколов по всему телу, расслабившись в горячем бассейне. Аромат масел для притирания свивался с запахом горячей воды, навевая мысль об уюте и домашнем покое.

Однако наслаждение не было полным. Тонкая, едва ощутимая противная боль в затылке с самого обеда донимала шаха. И сейчас, на выходе из купальни, Хиязар почувствовал ее вновь. Именно поэтому слуги сегодня особенно предупредительны - шах за ужином отмел сразу три перемены блюд. Настроение правителя под вечер было далеко не лучшим. После ужина шах выслушивал донесения начальников стражи, и особенно его заинтересовал доклад начальника дворцовой охраны:

- Еще же видели чужеземца, который рисовал Ваш дворец и громко им восторгался...

- Для кого рисовал? - более по инерции спросил шах

- Для себя... - растерялся дворцовый охранник.

- Как, для себя? Ты уверен, что для себя? Да кто тебе сказхал... - шах закашлялся.

- Прикажете доставить? - осведомился побледневший начальник охраны.

- Немедленно! - ткнул пальцем в провинившегося шах.

Шах в старом и любимом шелковом халате занял место на невысоком резном троне. Придворные - человек десять - разместились по стенам. Янычары заняли места у подножия трона. Оглядев привычный и уютный тронный зал Хиязар кивнул и хлопнул в ладоши. В зал вошли трое нукеров, а между ними - гость сегодняшнего вечера.

Был он высок, выше многих в этом зале, с лицом северного жителя - крупные глаза твердо глядели вперед. Короткие усики украшали пришельца, щеки же - чисто выбриты. Одежда его была потрепана и неказиста, но шах, сам немало поездивший в молодости сразу оценил ее удобство, практичность и надежность.

- Чего ты хочешь от меня, сиятельный шах?

Звонкий, не по-молодому, но достаточно звучный голос, которым незнакомец сразу же взял быка за рога, мгновенный анализ обстановки, и - ни малейших следов страха. Интерес кольнул шаха в затылок, выбив, наконец, ноющую боль. Шах вдруг почувствовал себя молодым - на коне, во главе отряда, с саблей в руке...

- С чего бы старому шаху чего-то хотеть от тебя?

- Владыка изрядной части этого света, повелитель жизни и смерти для своих подданных, властный в думах и чаяниях, я стою перед тобой. Приведен же я твоими вернейшими слугами, а не сам просил встречи. Вывод однозначен.

- Неглуп ты, путник. Вот и потешь мой слух рассказами - не часто меня ими балуют. Говорят, очень ты любишь дворцы?

-Ненавижу! Ненавижу я, сиятельный шах, эту клетку, полную золота и камня, людской плоти и людских желаний. А потому стараюсь держаться от них подальше.

К незнакомцу обратился главный визирь Хиязара:

- Ты интересно рассуждаешь, пришелец. Не сочти за обиду, но ты весь день сегодня крутишься возле дворца. Не вяжется это с твоими словами о ненависти к дворцам. Имеет ли блистательный шах право узнать, зачем?

- Имеет. И ты имеешь. Этот дворец - прекраснейшее творение древних зодчих, которое я видел в жизни. Узрев с северной дороги это чудо, я немедленно направился к нему, что бы лучше рассмотреть и насладиться вблизи тончайшей резьбой и ажурностью сводов. Более всего меня восхитила семиугольная южная беседка. Я не видел в своих странствиях более прекрасного места для размышлений и любовных утех.

Последние слова пришельца заставили покраснеть почти половину присутствующих. В том числе и парочку янычар. Северянин же продолжал:

- Я не принадлежу к числу художников. Десять раз я пытался зарисовать вязь под крышей левого минарета, но получается простая копия. Видимо, эта вязь неотделима от самого минарета, и иначе не смотрится.

- Гордость наполняет сердце от слов твоих, чужеземец. Радость ласкает уши...

- Я не принадлежу к породе льстецов. И ты гордишься лишь обладанием, человек. Я же горжусь полету мысли, которая заставила сотни рабов трудиться много лет, что бы я сегодня имел возможность поговорить с вами.

Некоторое время все осмысливали тонкости столь витиеватой фразы. Затем последовал новый вопрос пришельцу:

- Разве грешно нам, живущим сейчас, обладать достоянием предков? Разве не завещано нам отцами - хранить и умножать?

- А много ли ты умножил? Хотя... Да, ты же казначей. Действительно, многое ты умножил, и велики богатства подвалов дворца...

- И именно поэтому, чужеземец, я имею все основания подозревать тебя. Не замыслил ли ты дерзкое нападение на сокровищницы?

Теперь улыбались все, кроме пришельца и янычар. Сокровищница шаха, во-первых, располагалась не во дворце, а во-вторых охрана ее так же была продумана древними. Поэтому два десятка охранников даже не знали, что именно они охраняют, но попасть внутрь можно было лишь по ЛИЧНОМУ указу шаха. Это знали все - некоторые - на своей шкуре.

Однако же, чужеземец либо был простоват, либо принял правила игры. Он ответил:

- Я хотел бы украсть из здешних мест половину сокровищ, что бы раздать их тем, кто в них нуждается. Увы мне - не в силах этого сделать я, хотя бы потому, что долго искать тех, кто нуждается в них.