Стражник бросил беспокойный взгляд на своего товарища, но тот сделал вид, будто ничего не слышит, увлекшись пляской канатоходца.

— То я заставлю тебя подождать, как ты — меня. Я старый человек, и у меня есть дела поважнее, чем стоять тут навытяжку перед твоим копьем.

Лицо Ансельмо, насколько его можно было рассмотреть под шлемом, стало красным, как кислое вино, которым угощались комедианты. И все же он не убрал копье в сторону.

— Понимаешь, Чернильный Шелкопряд, в замке сейчас гости, — тихо сказал он.

— Гости? Ты о чем?

Но Ансельмо было уже не до старого поэта.

Ворота за его спиной со скрежетом отворились, словно изнывая под собственной тяжестью. Мегги оттащила Деспину в сторону, Фенолио схватил Иво за руку. На внешний двор выехали солдаты, закованные в броню всадники в серебристых плащах такого же цвета, как поножи. Герб, вышитый у них на груди, не был гербом Жирного Герцога. На нем извивалась тонким телом змея, нацелившаяся на добычу, — Мегги сразу узнала герб Змееглава.

Жизнь на внешнем дворе замерла. Настала мертвая тишина. О комедиантах забыли, даже канатоходец застыл на своем канате. Все оцепенело глядели на всадников. Матери крепко держали детей, мужчины втягивали головы в плечи — даже те из них, кто был одет в роскошные одежды. Реза точно описала Мегги герб Змееглава — ей нередко случалось видеть его вблизи. Посланцы Дворца Ночи были желанными гостями в крепости Каприкорна. Поговаривали, что не одна усадьба, подожженная молодцами Каприкорна, сгорела по приказу Змееглава.

Когда латники проезжали мимо них, Мегги крепче прижала к себе Деспину. Блестящие панцири сверкали на солнце — утверждали, что их не может пробить даже дротик, пущенный из арбалета, не говоря уж о стреле из обычного лука. Впереди ехали двое, один в таких же латах, как его свита, с развевающимися ярко-рыжими волосами и в шубе из лисьих хвостов, другой в зеленом плаще, расшитом серебром, каким мог бы гордиться любой князь. И все же первое, что всякому бросалось в глаза, был не великолепный плащ, а нос этого всадника — не из плоти и крови, как у всех людей, а из серебра.

— Ты только посмотри на эту парочку! — шепнул Фенолио Мегги, пока необычные всадники скакали бок о бок сквозь примолкшую толпу. — Обоих выдумал я, и оба были прежде доверенными людьми Каприкорна. Твоя мама тебе о них, наверное, рассказывала. Огненный Лис был сперва заместителем Каприкорна, а Свистун — его придворным музыкантом. Но серебряный нос ему придумал не я, как и то обстоятельство, что они сумели удрать от Козимо, когда он взял штурмом крепость Каприкорна, и теперь служат Змееглаву.

На внешнем дворе по-прежнему было неправдоподобно тихо. Слышалось только цоканье подков, фырканье лошадей и бряцание доспехов, оружия и шпор — странно громкое, словно звуки бьются между высоких стен, как пойманные птицы.

Сам Змееглав въехал на площадь одним из последних. Не узнать его было невозможно. «Он похож на мясника, — рассказывала Реза, — на мясника в княжеском уборе, у которого на грубой роже написана страсть к убийству». Его белый конь, такой же мощный и топорно сколоченный, как хозяин, был весь закрыт свисающей попоной, расшитой змеиным гербом. Сам Змееглав был одет в черный плащ, вытканный серебряными цветами. У него было загорелое лицо, редкие седые волосы и на удивление маленький рот — безгубая щель на гладко выбритом грубом лице. Все в нем было плотным, мясистым: ноги, руки, жирный затылок, широкий нос. Он не носил украшений, как богатые подданные Жирного Герцога, стоявшие на дворе: ни тяжелой цепи на шее, ни усыпанных камнями перстней на толстых пальцах. Только на крыле носа сверкал красный, как капля крови, драгоценный камень, да на среднем пальце правой руки надет был поверх перчатки серебряный перстень, которым он запечатывал смертные приговоры. Узкие глаза под морщинистыми веками, как у саламандры, беспокойно озирали двор. Их взгляд словно прилипал на мгновение ко всему, что видел, как клейкий язык ящерицы; он скользил по комедиантам, по почтительно склонившим головы богатым купцам возле украшенного цветами пустого помоста. Казалось, от саламандровых глаз не укрылось ничто: они вбирали в себя каждого испуганно жавшегося к материнской юбке ребенка, каждую красивую женщину, каждого мужчину, поднявшего на Змееглава враждебный взгляд. Но только один раз он придержал коня.

— Смотри-ка, предводитель комедиантов! Последний раз я видел тебя у позорного столба на дворе моего замка. Когда нам снова ждать тебя в гости?

Голос Змееглава гулко разносился по замершему двору. Это был очень низкий голос, словно выходивший из самых темных глубин его жирного тела. Мегги невольно прижалась к Фенолио. Но Черный Принц поклонился так низко, что поклон выглядел издевательством:

— Я от души сожалею, — сказал он так громко, что его услышали все стоявшие на дворе, — но моему медведю не по душе пришлось ваше гостеприимство. Он говорит, что позорный столб узковат для его шеи.

Мегги увидела, как Змееглав скривил рот в злобной усмешке.

— Что ж, к следующему твоему посещению я подготовлю веревку подходящего размера и прочную еловую виселицу, которая выдержит даже такого жирного старого медведя, как твой.

Черный Принц повернулся к своему медведю и сделал вид, что обсуждает с ним что-то.

— Я очень сожалею, — сказал он, — медведь говорит, что любит юг, но сейчас там темновато от вашей тени, и он придет к вам не раньше, чем Перепел почтит вас своим визитом.

По толпе прошел глухой гул и мгновенно смолк, когда Змееглав повернулся в седле и обвел присутствующих саламандровым взглядом.

— Кроме того, — звонко продолжал Принц, — мой медведь интересуется, почему это Свистун не трусит за вашим конем на серебряной цепи, как было бы прилично ручному шпильману?

Свистун круто повернул коня, но не успел он подскочить к Черному Принцу, как Змееглав поднял руку.

— Я сообщу тебе, когда Перепел побывает у меня в гостях! — сказал он, пока Среброносый неохотно возвращался на свое место. — Поверь, тебе не придется долго ждать. Виселица уже заказана плотнику.

Он пришпорил коня, и латники тронулись за ним. Прошла, казалось, целая вечность, пока последний из них исчез в воротах.

— Скачи-скачи! — прошептал Фенолио, пока двор замка постепенно снова наполнялся веселым шумом. — Он уже осматривается тут, как в своих владениях, думает, он может раздуться в моем мире, как нарыв, и играть роль, которую я ему не предназначал…

Копье стражника прервало его на полуслове.

— Эй, поэт! — сказал Ансельмо. — Теперь можешь проходить. Давай пошевеливайся!

— Пошевеливайся? — возмущенно отозвался Фенолио. — Так ты разговариваешь с придворным поэтом Герцога? А вы лучше побудьте здесь, — сказал он детям. — Только не объедайтесь пирогами. Не подходите к огнеглотателю слишком близко, а то он бестолковый, может и обжечь, и не приставайте к медведю Принца. Ясно?

Малыши кивнули и тут же помчались к ближайшему лотку с пирогами.

Фенолио взял Мегги за руку и с гордо поднятой головой проследовал мимо стражника.

— Фенолио, — тихо спросила Мегги, когда ворота за ними закрылись и шум внешнего двора смолк, — кто этот Перепел?

За большими воротами было прохладно, словно здесь свила себе гнездо зима. Широкий двор затеняли деревья, пахло розами и другими цветами, названий которых Мегги не знала, а в каменном бассейне, круглом, как луна, отражалась часть замка с покоями Жирного Герцога.

— Да нет его вовсе! — ответил Фенолио, нетерпеливо таща ее за собой. — Я тебе потом все объясню. Пойдем. Мы должны наконец отнести Жирному Герцогу мои стихи, а то завтра я уже не буду придворным поэтом.

21

ГЕРЦОГ ВЗДОХОВ