Конечно, существует большое число черепах, называемых «скрытошейными», поскольку, пряча голову под панцирь, они укладывают шею в виде буквы S. Это самый большой по численности подотряд черепах, в который входит гигант этой группы, кожистая черепаха.

Но этот чемпион, если он живет в море, не превышает 2 метров 75 сантиметров в длину и не выдерживает сравнения даже с самым маленьким китом; из этого следует, что вряд ли он мог послужить основанием для легенды о громадном животном. Самая большая ископаемая черепаха, которую мы знаем, архелон, которая обитала некогда во внутреннем море на территории нынешнего Канзаса, не превышала 4 метров в длину. Если бы она и дожила случайно до времени написания «Физиологуса», это не прояснило бы вопроса.

Но совсем не обязательно «змеечерепаха» должна быть в самом деле черепахой, подобно тому как летучая мышь совсем не является мышью, а «ухающий кот» (в буквальном переводе с французского) ― совсем не кот, а сова. Пользующийся уважением автор XI века Хьюг де Сен-Виктор говорит об «аспидочерепахе», что «одна часть морского зверя была похожа на черепаху, а другая ― на змею».

Если так посмотреть на дело, то этот морской гигант мог быть плезиозавром, корпус которого и ласты как у морской черепахи, а длинная шея похожа на змеиную. Он мог выделять также сильный мускусный запах, как многие рептилии. Но этот колосс юрского периода исчез, по-видимому, с лица Земли много миллионов лет назад. Если только он не стал прототипом вечно живого «морского змея». Это объяснило бы также описание живого острова Святого Брандана как змееподобного животного. Но это, как говорил Редьярд Киплинг, совсем другая история (о которой речь впереди).

И последнее объяснение приходит на ум: не означает ли это название «черепаха со змеями», то есть «черепаха с шевелюрой в виде змей» или «черепаха со змееподобными конечностями»? Такое название неплохо подошло бы каракатице или кальмару: овальный и твердый корпус каракатицы не исключает сходство со щитом черепахи, а конечности головоногих очень напоминают змеиное гнездо. И наконец, как мы знаем, некоторые из этих моллюсков сильно пахнут мускусом и перед обедом широко раскрывают венчик своих щупалец.

Конечно, к этой версии следует относиться со всей осторожностью, и сам автор не вполне уверен в законности ее предложения. Но различные записи XVII века говорят в ее защиту. Одним словом, не исключено, что легенда об острове-животном, которое привлекает добычу своим запахом, была навеяна вначале головоногими гигантами. Одно несомненно: в глазах скандинавов это одно из главных действующих лиц этой истории.

Подведем итоги. В начале нашей эры греческий «Физиологус», который стремился вывести мораль из чудес природы, говорил, с одной стороны, о чудовище (ketos), называвшемся аспидочерепахой, которое можно было принять за остров из―за его величины, и, с другой стороны, о китах, также громадных, которые извергают к небесам водяные столбы. Некоторые не очень добросовестные переводчики или копиисты игнорировали название «аспидочерепаха», так как оно казалось им непонятным или нелепым, и вместо того, чтобы говорить о некоем cetus как о чудовище вообще, они называли конкретное животное cetus, возможно подразумевая кашалота. Но аспидочерепаха, безусловно, не была китообразным. Позднее, когда латинский вариант был переведен на живой французский язык, слово cetus было передано как «кит», а параграфы, первоначально посвященные киту, были сочтены менее интересными или второстепенными либо были включены в главу о cetus.

Так, путем ошибок и сокращений, совершалось превращение загадочной аспидочерепахи в кита.

Возможно, корни этой легенды лежат в индусской мифологии (поскольку все индоевропейские языки произошли из санскрита), а на санскрите слово «остров» звучит как «черепаха» (буквально «выпуклый», «горбатый», «приподнятый»). Это послужило затравкой для легенды, которую потом разные народы переделывали по своему вкусу, чтобы подчеркнуть громадные размеры чудовищ, плавающих в их родных морях.

В некоторых странах Европы ученые не позволяли себе обманываться из-за ошибок, допущенных переписчиками и переводчиками древних текстов. Например, в Скандинавии в период средневековой ночи научный дух не пришел в такой упадок, как на остальном континенте. В то время как повсюду на Западе не давали себе труда наблюдать природу, «поскольку все уже содержится в Аристотеле», северные народы, менее подверженные влиянию средиземноморской культуры, держали глаза широко открытыми. Поэтому они были первыми, включившими в современную им науку информацию о новых явлениях, наблюдавшихся ими.

Конечно, когда в Скандинавии появилась легенда об острове-животном, она имела сначала классическую форму.

В каталоге замечательных животных, составленном в XVII веке датским врачом Олафом Уормом и являвшемся синтезом современных ему знаний, среди двадцати четырех различных «китообразных» двадцать вторым числилось громадное чудовище, очень редко наблюдаемое, известное под именем hafgufe:

«Те, кто его видел, рассказывали, что тело его больше походит на остров, чем на животное. Поскольку никогда не видели трупа этого животного, по всей вероятности, в природе существует только два экземпляра этой породы».

Этот текст скуп на детали, но, к счастью, сохранились более обширные комментарии об этом hafgufe соотечественника и современника Уорма: «Анатомическая история» (1657) Томаса Бартолена, человека, который первым описал лимфатическую систему.

Знаменитый анатом из Копенгагена, ученик Марка-Аврелия Северино сообщает сначала, что животное это называют еще «морским паром», а затем рассказывает уже известную нам историю о епископе Брандане. И наконец, Бартолен склоняется перед премудростью провидения, которое, ввиду недостатка на земле пищи и места для такого громадного животного предусмотрело только два экземпляра этой породы, стерильных, но бессмертных. В целях экономии предусмотрено одноразовое кормление этих животных в год. После длительного переваривания этой пищи раздается громкое урчание в животе у животного и разносится аромат такой приятный, что со всех сторон к нему собираются рыбы. Но чудовище тут же открывает свою пасть, громадную, «как залив или пролив», и обманутые животные спешат быть проглоченными…

Эта легенда осталась неизменной в скандинавской мифологии в течение полутора тысяч лет, несмотря на метаморфозы ее главного героя во всем остальном мире. Она так же бессмертна, как сам hafgufe.

Германский натуралист конца XVII века Христиан Франц Паулинус, автор многих трактатов по ботанике и зоологии, ссылаясь на сведения, полученные им от его ученых друзей в Скандинавии, подробно описывает внешний вид и повадки «острова-животного», но утверждает при этом, что это гигантский краб, хватающий людей с приблизившегося судна своими чудовищными клешнями и пожирающий их.

Но был ли это действительно краб? Более чем сомнительно. Гигантские крабы в зоологической литературе встречаются так же редко, как и в природе. Вот разве что Элиан сообщает, что, когда Александр Македонский плыл в Красном море, он видел крабов, панцирь которых имел в окружности 3 метра 30 сантиметров.

Действительно, известны крабы, величина которых приближается к вышеупомянутому. Гигантский морской паук, или «краб на ходулях», живущий в Японском море, имеет панцирь максимум 1 метр 50 сантиметров в окружности, но конечности его так длинны, что в распластанном виде он потянет на 4 метра. Но даже при таких размерах ему далеко до настоящих морских гигантов, таких, как киты. Ни один хвастун не отважится утверждать, что он высаживался на спину такого краба.

Зато в рассказах плававших по морям в Средние века арабских мореплавателей от Ормузского пролива до Китая можно встретить гораздо более устрашающих крабов. Они высовывают из воды свои гигантские клешни, похожие на рифы, и сжимают ими корабли, неосторожно приблизившиеся к ним.