Это вес, названный информаторами аббата Пернетти. Пусть рогачи весят 150 фунтов, кажется, говорит аббат Молина, но морские животные большей величины это фантазии матросов!

Но не только матросы делали такие заявления. В «Британской зоологии» (1777) английский натуралист Томас Пеннент приводит удивительные подробности о головоногом, которого он называет вместе с Линнеем Sepia octopodia и который является, несомненно, осьминогом:

«В жарких широтах встречаются животные громадных размеров. Один из моих друзей, прилежный наблюдатель природы, который долгое время жил на островах Индийского океана, сообщает мне, что, по словам туземцев, там встречаются экземпляры, центральная часть которых составляет две морские сажени (3,65 м), а каждое щупальце в длину равно 9 морским саженям (16,5 м). Индусы очень их боятся, когда плавают в своих маленьких лодках: из страха, что животное перебросит свое щупальце через борт и потопит лодку, они никогда не плавают без топора, которым можно отрубить это щупальце».

Эта информация может относиться как к кальмару (и даже в большей степени к кальмару), так и к осьминогу.

В 1784 году вниманию публики были представлены некоторые более точные факты. В своем исследовании о происхождении амбры (1783) доктор Шведиавер привел удивительные сведения, полученные им от капитана-китобоя из Новой Англии, искренность которого вне подозрений. Этот честный и здравомыслящий человек, как представляет его сэр Джозеф Бэнкс, долгие годы занимался китобойным промыслом в австралийских морях. Лет десять назад, по его словам, он поймал кашалота, у которого в пасти застряло что-то большое, что он сначала не распознал, но что потом оказалось щупальцем Sepia octopodia длиной около 27 футов (8,23 м). И это была еще не вся длина, так как один конец был разрушен желудочным соком кашалота.

«Если, ― комментирует Шведиавер, ― мы примем к сведению громадную длину этого щупальца, мы перестанем удивляться словам рыбаков, будто каракатица является самой большой океанской рыбой».

Предложение Линнея считать Sepia octopodia (каракатицу с восемью ногами) осьминогом кажется абсолютным нонсенсом, поскольку каракатица является, собственно говоря, десятиногом, то есть головоногим с десятью конечностями. Но Линней зачислил почти всех головоногих в один род. В данном случае термин «каракатица» выбран все же не совсем неудачно. Вполне возможно, что это щупальце принадлежало десятиногу, то есть кальмару, а не осьминогу. Кашалот и кальмар являются извечными врагами. В этом нет ничего удивительного, ибо оба они хищники и охотничьи угодья у них одни и те же ― все водное пространство; осьминоги же, напротив, живут на дне.

Кальмары и кашалоты ведут в водных глубинах битвы не на жизнь, а на смерть. Остатки рогачей в изобилии находят в пищеварительных трактах пойманных китов, а на шкуре кашалотов видны ряды круглых шрамов, оставленных зубчатыми присосками их противников. Были люди, имевшие редкую возможность присутствовать при некоторых моментах этих смертельных дуэлей. Среди них можно назвать английского писателя Фрэнка Буллена, который в 1875 году в возрасте 18 лет оказался на китобойном судне. В своей знаменитой книге «Плавание „Кашалота“» он оставил нам описание такой сцены, происходившей в одиннадцать часов вечера на выходе из Малаккского пролива:

«Море так сильно волновалось там, где его освещала луна, что я едва не поднял тревогу. Я часто слышал о вулканических островах, которые внезапно поднимались из воды и исчезали в мгновение ока, а поскольку мы находились недалеко от Суматры, с ее цепью активных вулканов, меня охватила тревога. Я взял бинокль и навел его на то место, где кипела вода. Я сразу же понял, что мои страхи по поводу вулканов и подводных землетрясений напрасны, но те стихийные силы, которые я увидел, вполне извиняли мою ошибку.

Громадный кашалот вел смертельный бой с гигантским кальмаром, почти не уступающим ему по величине, бесконечные щупальца которого опутывали его целиком. Голова кашалота была как сетью покрыта переплетающимися щупальцами; и это было вполне понятно, поскольку он держал в своих челюстях туловище моллюска и методично перекусывал его пополам.

Рядом с цилиндрической головой кашалота я видел голову гигантского кальмара, которая может присниться только в кошмарном сне. Насколько я мог судить, она была величиной с нашу большую бочку на 350 галлонов (590 л) и, вероятно, даже больше. Глаза были такие громадные и темные, что на фоне светлой головы производили удивительное впечатление. Они были менее фута в диаметре, с опаловыми переливами, как куриная кожа.

Происходящее привлекло акул, которые, как шакалы возле льва, намеревались принять участие в пире и с нетерпением ожидали смерти моллюска…»

В ноябрьском номере за 1952 год журнала «Французский охотник» капитан дальнего плавания Макс П. Робен рассказывает, как он оказался свидетелем похожей схватки между кашалотом и громадным спрутом, 8―10 метров длиной.

Сообщение о спруте сначала кажется ошибкой.

Царствуя на необъятных просторах океана, кашалот, по-видимому, никак не может войти в контакт с осьминогом, прячущимся в расселинах прибрежных скал или в придонных водах.

Но на это можно возразить, что большой зубастый кит имеет обыкновение нырять, и, как стало недавно известно, на невероятно большую глубину. Всего четверть века назад все натуралисты считали, что киты не могут погружаться глубже ста метров. Некоторые признавали, хотя и неохотно, что они способны выдерживать громадное давление в морских глубинах. Но все были согласны в том, что киты должны были бы умирать от газовой эмболии при выныривании, той самой «кессонной болезни», от которой страдают водолазы, слишком быстро поднимающиеся на поверхность.

Киты ― это животные, дышащие воздухом, которые под водой существуют на скудном пайке того воздушного запаса, который содержат их легкие. Поэтому трудно было себе представить, что они могут погружаться на большую глубину. В этом случае им пришлось бы выбирать: подниматься затем на поверхность с благоразумной медлительностью и погибнуть от удушья или выныривать на большой скорости и умереть от эмболии.

Только один зоолог не разделял это мнение. Это был немецкий исследователь Вилли Кюкенталь, тогда профессор в Бреслау, который хладнокровно утверждал в 1900 году: «Кашалот может нырять на глубину в тысячу метров».

Если бы кашалоты не были до такой степени лакомы до кальмаров, что принимали иногда подводные телефонные кабели за их щупальца, то Кюкенталя можно было бы принять за фантазера, если не за сумасшедшего.

Несколько лет назад действительно капитан Харн со специального судна «Гардиан» был вынужден поднять поврежденный кабель длиной около 500 метров у экваториального берега с глубины 1680 футов (512 м). Каково же было его удивление, когда на конце своей импровизированной удочки он увидел 10-метрового кашалота: кабель обвился вокруг его нижней челюсти!

Вместо того чтобы признать, что кашалоты могут погружаться глубже 500 метров, были за уши притянуты несколько гипотез. Самая незамысловатая из них сводилась к тому, что труп кашалота совершенно случайно упал на кабель.

Но в апреле 1932 года повторился похожий эпизод, и на этот раз при еще более необычных обстоятельствах. Поступил сигнал о повреждении кабеля, соединявшего Бальбоа, в зоне Панамского канала, с Эсмеральдой, в Эквадоре. Когда подняли кабель в открытом море у берегов Колумбии с глубины 3240 футов (987 м), то увидели мертвого кашалота запутавшегося в нем как котенка в клубке пряжи. Кабель опутывал не только его нижнюю челюсть, но все тело, и хвостовой плавник тоже. Чтобы так запутаться, кит-лакомка должен был очень постараться, с яростью отбиваясь от схватившего его лжекальмара.