Далее Джулиано Феррьери сообщает, что человека, который дал этому недугу образное название «шок будущего», зовут Элвин Тоффлер, статья в «Эуропео» и написана ради того, чтобы познакомить массового читателя с мыслями этого американского социолога.
«Раньше, — утверждает Тоффлер, — новые стадии эволюции общества совершались относительно медленно, позволяя человеку сознательно адаптироваться в новых неспешно меняющихся условиях бытия, сейчас же из-за быстроты, с которой меняется мир — вещи, идеи, шкала ценностей, — подобная бессознательная адаптация невозможна…»
Отсюда и «шок будущего», то есть растерянность человека перед лавиной ошеломляющих его перемен.
Я полагаю целесообразным познакомить читателей этой книги подробнее с аргументацией Элвина Тоффлера, она не только весьма любопытна для более полного уяснения современных западных умонастроений, но и сообщит размышлениям о сегодняшних «странностях ума и сердца», о шкале ценностей, о тех или иных социальных ролях — размышлениям, которые составят содержание дальнейшего нашего повествования, актуальность и полемическую остроту.
«…Со дня моего рождения по сей день, — говорит американский социолог в беседе с итальянским публицистом, — в мире совершилось почти столько же крупных перемен, сколько их было за все время от появления человека на земле и до дня моего рождения, на земле до сих пор существовало 800 поколений. Первые шестьсот пятьдесят из них жили в пещерах. Лишь семьдесят последних поколений умели писать, и только последние шесть — после изобретения печатного станка — умели читать (я имею в виду чтение как явление массового порядка). Два последних поколения широко пользуются электромоторами. Подавляющее большинство материальных благ которыми мы сегодня пользуемся, появилось на свет за время нашей с вами жизни. Это известно давно Такова азбука наук, изучающих физическую и главным образом социальную эволюцию человека. Но до си пор почему-то очень мало внимания обращали на тот факт, что восьмисотое поколение людей на земле то есть наше с вами поколение, живет в совершенно ином эволюционном ритме, чем все минувшие поколения. Человек стал чаще менять работу (в США в среднем каждые 4,4 года), квартиру или местожительство (каждые 4 года). В годы моей юности у каждого был „лучший друг“, душевная связь с которым сохранялась на долгие годы, а иногда и на всю жизнь. Сегодняшняя молодежь меняет „лучших друзей“ несколько раз в году. Чувство обладания, чувство собственности в отношениях между людьми сейчас считается обременительным. В изменяющемся мире меняются мужчины и женщины. Сегодня каждый из нас совсем не тот, каким он был десять лет назад и его подруга или жена изменилась не меньше. А теперь сопоставим минувшие времена, когда человек, его личность почти не менялись в течение всей его жизни, которая, кстати, была короче нашей, с временами нынешними, когда человек живет дольше, а личность его непрестанно меняется…»
Остановимся, чтобы понять: в чем же сокровенное ядро открытий американского социолога, обогатившего человечество формулой «шок будущего»?
Личность меняется, по Элвину Тоффлеру, с той же быстротой, что и модели автомашин и стили одежды. Но тогда абсолютно непонятно, почему мы добродушно посмеиваемся, рассматривая на выставках допотопные автомобили или костюмы, отражающие моды далеких эпох, и радуемся как чему-то интимно-сегодняшнему мадоннам Рафаэля, читаем с разрывающимся от боли сердцем страницы Флобера и Л. Толстого, не стыдимся слез на органных концертах Баха? Видимо, что-то, может быть самое-самое, как говорят дети, не изменилось…
Человек — не автомобиль и не костюм; он меняется иначе, менее эффектно и однозначно, меняется не по капризам моды и не с безвольной уступчивостью резким переменам, вызванным развитием науки и техники; его душевная и духовная жизнь, усложняясь и утончаясь, не утрачивает, к счастью, этических ценностей, накопленных в течение тысячелетий. А утратив их, человек перестал бы быть человеком настолько, что ему и не понадобились бы ни автомашины новейших моделей, ни ультрасовременная одежда…
Говоря о том, что 800-е поколение на земле живет в совершенно ином эволюционном ритме, устрашая нас «шоком будущего», Элвин Тоффлер упускает из виду, что за нашим, 800-м, стоит 799 минувших поколений — они и делают этот «шок» в 799 раз менее опасным, чем он ему кажется. Потому что мы — «восьмисотое» несем в себе их чувства, надежды тоску по истине, боль, беспокойство духа. Мы несем в себе ту «нравственную информацию», которая могущественнее «шока».
И если в констатации ряда особенностей нашей действительно беспримерной эпохи можно и согласиться с американским социологом, то меры лечения которые он рекомендует, вызывают серьезные возражения именно потому, что Тоффлер опрокидывает традиционные нравственные ценности и зовет к созиданию неких таинственных, новых. Более того он хочет, чтобы каждый человек созидал собственные нравственные нормы, что похоже на абсурд этического солипсизма. Надежду на то, что выход из кризиса будет найден, он видит не в способности сохранения всего богатства достигнутого развития (по формуле Карла Маркса), а в сверхъестественном даре адаптации к любым переменам.
«Необходимы, — говорит он, — курсы развития индивидуальных способностей адаптации к будущему… Я вовсе не отрицаю пользы изучения иных времен нашей культуры, пусть все это останется в информационном плане и будет усвоено».
Иными словами пусть Эсхил, Рембрандт, Пушкин будут жить не в ткани наших душ, а в «блоках памяти», как могут они существовать и в «блоках памяти» электронно-вычислительных машин.
Для чего же нужны «курсы развития индивидуальных способностей адаптации к будущему»? Для того, оказывается, — и это, пожалуй, самое удивительное в логике Тоффлера, — чтобы будущее едва возникнув, становилось обыденным. Но ведь обыденное — в том пошлом понимании, которое сообщает ему социолог, — убивает лучшее в человеке не менее надежно, чем быстрая смена перемен и впечатлений, не уравновешенная «богатством достигнутого развития». Мир должен потрясать новизной непрерывно, как потрясает он героев Шекспира. Потрясать и побуждать к героическим действиям. Желтые нарциссы увядать не должны…
Возможно, читатель в этом месте мысленно спросит автора: но разве мы, «800-е поколение», действительно не отличаемся резко от тех, кто жил до нас, разве бурные перемены, обновляющие непрестанно облик планеты, не отражаются на нашем мышлении, на наших чувствах? Разве мы не иначе мыслим и чувствуем, чем люди… даже XIX века? Это далеко не праздные вопросы, они занимают сегодня умы философов-марксистов во всем мире. Размышляют над ними и «обыкновенные», от философии далекие люди; человек, как и в любую из эпох, хочет понять и самого себя, и окружающий его, действительно бурно сегодня меняющийся мир.
Волнуют эти вопросы и советских людей. Не так давно в «Литературной газете» — за «круглым столом», а потом и на страницах — шла дискуссия под несколько наивным названием: «Бледнеют ли наши чувства?»
В первой главе этой книги я рассказал о диспуте в кафе «Под интегралом», попытавшись дать «фрагмент интеллектуальной жизни наших дней». Познакомлю сейчас читателей с «фрагментом эмоциональной жизни». Как и в любом эмоциональном поиске, тут мало четких выводов и гораздо больше «импрессионистических мазков», но в самой их беглости, размытости, известной неопределенности — печать сегодняшнего поиска…
Бледнеют ли наши чувства в век бурного развития науки и техники?
8
«Человека формирует время. Сейчас эпоха требует от нас прежде всего деловитости. А раз так нечего пенять на то, что люди стали рациональнее и суше, чем их отцы и деды. Эмоции — штука накладная. Причем они обходятся дорого не только для самого человека, но и для всех, кто его окружает. Времена тургеневских барышень миновали, и те кто этого не понимает, плетутся в хвосте у времени».
