Тип Эйдена получает удовольствие от истерик. Это его движущая сила.

Я повышаю тон.

— Я извинилась, как ты и просил.

— Извинения отклонены. — он размышляет. — Ты из всех людей не имеешь права играть со мной в игры.

Ты из всех людей? Что, блин, это должно означать?

— Ты сказал, что отпустишь меня. Это несправедливо.

— Кто сказал что-нибудь о справедливости, а?

Как я должна выиграть, если он продолжит менять правила?

В моей голове мелькает идея. Это то, чему я научилась из старых китайских военных книг.

Загнанный в угол, использует механизм атаки противника.

— Чего ты хочешь, Эйден? — я смягчаю свой тон. — Скажи мне.

Должно быть что-то, чего он хочет. Если он задал мне этот вопрос, то у него уже должен быть на это ответ.

— Дай-ка я угадаю. — он невесело улыбается. — Ты исполнишь это?

— Если ты меня отпустишь.

Это опасная игра, и он может снова решить играть не по правилам.

— Ты никогда не плачешь.

Он наблюдает за мной, скользя большим пальцем взад и вперед по моему клитору.

Я сжимаю губы, чтобы звук не вырвался наружу, пытаясь пробиться сквозь него. Я хочу, чтобы он остановился, но я также хочу чего-то другого.

Чего, я не знаю.

— Почему ты никогда не плачешь, Холодное Сердце? — спрашивает он почти нежным тоном.

Я хочу сказать ему, что я действительно плачу, только не перед ним или кем-либо из его приспешников, но я держу эту информацию при себе.

Если я поведусь, игра окончена.

— Эти глаза должны быть полны гребаных слез.

— Эйден, серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?

— Заплачь, и я отпущу тебя, — невозмутимо говорит он. — Но ты должна быть убедительной.

Мои губы приоткрываются. Он это серьезно?

— Я не буду плакать.

Он крепче давит на клитор, и я всхлипываю. Боль пронзает мое сердце вместе с чем-то еще, о чем я не хочу думать.

— Хм. Я буду великодушен и дам тебе право на два хода. Или заплачь, или мы можем стоять здесь весь день, и я посмотрю, как далеко я смогу зайти в твоем отчете о сексуальном насилии.

Я заглядываю ему через плечо, отчаянно пытаясь найти кого-нибудь. Но я должна была знать лучше. Ким целенаправленно выбирает это место, потому что никто не забредает так далеко в сад за школой.

Когда я снова смотрю на Эйдена, он наблюдает за мной со странной смесью эмоций. Интерес? Любопытство? Ненависть? Не могу сказать, что это, но мне нужно, чтобы этот чертов психопат находился как можно дальше от меня.

Если слёзы оттолкнут его, то так тому и быть.

— Тебе нужно, чтобы я сосчитал до трех? — он спрашивает.

— Слезы не появляются по требованию.

Я не могу не огрызнуться. Я слишком зла и взволнована, чтобы просто заплакать.

— Позволь мне помочь.

Все еще сжимая мою сердцевину, он использует мои скованные руки, отталкивая меня назад, пока мои груди не упираются ему в лицо.

Он смотрит на шрам так, словно это человек, которого он ненавидит.

— Это должно было убить тебя. — его теплое дыхание щекочет мою кожу, и по ней пробегают мурашки. — Ты должна была умереть, Холодное Сердце.

В носу покалывает, а под глазами нарастает давление.

Несколькими словами он вернул меня к моему детскому облику. К страху. К беспомощности. К неизвестности.

Он прав. Эта операция на сердце чуть не убила меня. Но это не причина моих непролитых слез.

Это воспоминания, связанные с операцией — или ее отсутствием.

Причина, по которой я так сильно ненавижу этот шрам, не в операции или неэстетичном внешнем виде.

Это потому, что шрам: напоминание о том, что все, что было до него, пустота.

Все, что у меня осталось: это кошмары, фобии и отдаленное напоминание о том, что у меня когда-то были родители.

Шрам символизирует ту недостающую часть меня.

Прежде чем я успеваю запечатать эти эмоции в темную коробку, Эйден кусает плоть моей груди. Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в кожу, а затем он сосет и кусает шрам с такой враждебностью, что у меня перехватывает дыхание.

И ужасом.

Словно он хочет откусить кожу.

Дать волю этим воспоминаниям.

Кошмарам.

Дыму и пламени.

И крови... так много гребаной крови.

— Эйден, о-остановись.

Он не слышит меня.

Он продолжает пировать на моей коже, как каннибал.

Все будет раскрыто.

Все.

Этого не может произойти.

— Остановись!

Мои губы дрожат, а по щекам текут слезы.

Эйден поднимает голову. Он смотрит на мое лицо, на мои слезы и выражение ненависти, которое, должно быть, написано на моем лице.

Черты его лица ничего не выражают.

Закрытость.

Бесстрастие.

— Хорошая девочка.

Наконец он отпускает меня. Пространство между моими ногами кажется каким-то странным, когда он убирает руку. Мои плечи болят от того, как он сцепил мои запястья за спиной.

Я ожидала, что он отступит и оставит меня в покое.

Но Эйден никогда не ведет себя так, как ты от него ожидаешь.

Его верхняя часть тела наклоняется, и он высовывает язык.

Эйден слизывает слезы, стекающие по моей правой щеке. Моя кожа становится горячей и холодной одновременно.

Он переходит к левой щеке, не торопясь пробуя мои слезы на вкус.

Отстраняясь, он не выглядит таким потрясенным, как я себя ощущаю.

Однако его дьявольская маска сползает.

Я впервые вижу настоящего Эйдена.

Того, которого он прячет за улыбками. Истинную сущность.

Если ухмылка на его лице и маниакальный взгляд в его глазах являются каким-либо признаком, то чертов псих наслаждался слизыванием моих слез.

Звонок телефона, выводит меня из ступора.

Он проверяет его и вздыхает, словно кто-то портит ему удовольствие.

Он бросает на меня последний, непроницаемый взгляд.

— Будь умной и перестань совершать глупые ходы.

Еще больше слез продолжает стекать по моим щекам, когда я смотрю, как его глупая высокая фигура исчезает за деревьями.

Я поворачиваюсь в противоположную сторону и бегу.

От бега под дождем у меня перехватывает дыхание.

Разрушая.

Разбивая.

Почти уничтожая.

Когда я прихожу домой, моя промокшая одежда прилипает к коже. Лоферы мокрые. Пальцы на ногах замерзли и окоченели.

Непослушные пряди волос прилипают к вискам и лбу, стекая по всему телу.

Я стою в нашем маленьком саду, переводя дыхание, и прижимаю дрожащую ладонь к груди.

Мое сердцебиение становится неровным и сбивается с ритма, как будто протестуя. Я закрываю глаза и откидываю голову назад, позволяя дождю обрушиться на меня.

Намочить меня.

Смыть меня.

Капли падают на закрытые веки почти как успокаивающая ласка.

Я всегда любила дождь.

Дождь скрывал все.

Никто не видел слез. Никто не замечал ни стыда, ни унижения.

Это только я, облака и льющаяся вода.

Но в этом и то дело в дожде, разве нет? Это всего лишь маскировка, временное решение.

Он может промыть только снаружи. Он не может просочиться под мою кожу и смыть мои дрожащие внутренности.

Стирание моих воспоминаний тоже не вариант.

Не прошло и часа с тех пор, как Эйден держал меня в своих руках — всю меня.

Я все еще чувствую это.

Его дыхание.

Его близость.

Его безумные глаза.

Я запираю это глубоко в темноте своей головы и иду ко входу. Мне нужно переодеться, пока я не простудилась.

Наш дом расположен в уютном районе для представителей высшего среднего класса. Он двухэтажный, и в нем больше комнат, чем нам необходимо. Мы втроем сделали все возможное, чтобы это место было, как можно более уютное. Посадили апельсиновое дерево. Несколько роз. Мы с дядей занимались садоводством — но в последнее время у него нет на это времени.

Мои движения онемели, когда я набираю код и вхожу внутрь.