Я и побежала. Я помчалась за уборную, к деревне, так быстро, как только могли меня нести измученные ноги. Слева от меня находилась прачечная, а справа — белые стены медпункта. Я поскользнулась в грязи, заставила себя встать и ввалилась в медпункт. Потом я бегом поднялась по лестнице в палату. Там никого не было, кроме Су Хи. Пока я бежала к ней, дзори шлепали о плитку пола, и этот звук эхом отдавался от стен. Я схватила сестру за руку.

— Су Хи, — выпалила я, запыхавшись, — нас расстреливают! Надо бежать!

Су Хи была белая как мел, глаза у нее ввалились.

— Не могу, — слабо выговорила она.

Я сильнее дернула ее за руку.

— Надо! Иначе нас убьют! — Су Хи поморщилась от боли, и я отпустила ее руку.

Стоя над Су Хи с гребнем в руках, я увидела, что сестра слишком слаба, чтобы двигаться. Тогда я поняла, что это и правда конец. Я легла на холодный плиточный пол рядом с сестрой и подвинула голову поближе к ней.

— Ладно, — сказала я, — тогда мы умрем вместе.

Су Хи вздохнула. Заметно было, что ей больно.

— Чжэ Хи, ты должна уйти без меня.

Я покачала головой:

— Нет, Су Хи, я не могу. — На меня снизошел покой. Я была готова умереть.

Су Хи с трудом приподнялась на локте.

— Можешь, Чжэ Хи. У тебя гребень с драконом. Ты родилась в год Дракона. Ты выживешь. Гребень тебя защитит.

Я разжала руку и посмотрела на гребень.

— Я не верю в его силу, — призналась я. — Маме он не помог, и нас от всего этого не спас.

— Ты еще можешь спастись, — настойчиво повторила Су Хи, — и рассказать всем о том, что здесь случилось.

— Я не хочу, чтобы кто-то об этом узнал, — возразила я.

— Тогда, — сказала Су Хи, — японцам это сойдет с рук.

С лестничной площадки на другом конце палаты послышались шаги и отрывистые мужские голоса. Су Хи тронула меня за плечо.

— Тебе надо идти, — прошептала она. — Пожалуйста, уходи ради меня. Ради всех нас.

Я посмотрела на длинный коридор, потом снова обернулась к сестре. В ее запавших глазах была грусть. Мне очень хотелось остаться с ней; хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

Шаги стали громче.

— Ох, Су Хи! — пробормотала я.

— До свиданья, сестричка, — сказала она, снова откидываясь на циновку. — Иди же. Быстрее!

Я протянула руку и погладила сестру по волосам. Бросив на нее последний взгляд, я подавила рвущийся из груди плач и, держа в руке гребень, побежала к двери.

Ноги у меня больше не болели, голова не гудела. Я спустилась по лестнице и выскочила на улицу. Там под дождем двигалась бесцветная череда солдат. Ни рядового Исиды, ни лейтенанта Танаки видно не было. Я срезала путь между двумя зданиями, и с крыш на меня закапала дождевая вода. Я пробежала через двор, потом свернула в щель между еще двумя зданиями. Добежав до полоски травы, отделявшей деревню от пшеничного поля, я глянула налево, потом направо и помчалась в поле.

Где-то у меня за спиной лейтенант Танака закричал:

— Вон она! Стреляй! Стреляй же!

Прозвучал выстрел из ружья; возле ног разлетелись в стороны кусочки засохшей грязи. Я побежала еще быстрее, что есть сил, и добралась до пшеничного поля. Громыхнул еще один выстрел. Пуля задела стебли пшеницы рядом со мной. Я выбежала на поле.

Дзори застревали в грязи, так что я их сбросила. Я бежала и бежала, но жесткие и острые стебли пшеницы больно ранили мне ноги. Я упала на четвереньки и поползла, не выпуская гребня. За мной шлепали по грязи ботинки. Я ползла что есть сил, но то и дело поскальзывалась в грязи. Шаги становились ближе. Оглянувшись через плечо, я увидела, как рядовой Исида с ружьем в руках изучает пшеничное поле, ища меня. Наконец он заметил меня и подбежал. Я упала в холодную грязь и перекатилась на спину. Рядовой прицелился в меня из ружья.

Я подняла перед собой гребень. Дождь барабанил мне в лицо и заливал глаза. Я сморгнула дождевые капли и встретилась взглядом с рядовым Исидой.

— Рядовой, — сказала я, — вы, японцы, уже столько раз меня убивали. Хоть раз оставьте меня в живых.

Он продолжал целиться. Со ствола ружья и с козырька фуражки капал дождь. Несколько секунд Исида глядел на меня испуганным взглядом, потом прошептал:

— Они меня расстреляют, если узнают. Прячься тут, пока мы не уйдем. — Он перевел ствол сантиметров на пять влево и дважды выстрелил в землю, так что в лицо мне полетели ошметки грязи. Потом рядовой побежал обратно в деревню.

Мне трудно было дышать. В ушах звенело от ружейных выстрелов, и я не понимала толком, жива ли еще. Наконец звон в ушах утих, и я слышала только, как рядом стучат по земле капли дождя. Я подтянула руки и ноги к груди. Хотелось плакать, но я так долго себе этого не позволяла, что забыла, как это делается. Слезы так и не пришли.

Темнота. Дождь прекратился, воздух был неподвижен. Я лежала на боку в холодной липкой грязи, подтянув к себе колени и дрожа от холода. Черные тучи рассеялись, и на безлунном небе появились яркие звезды. Единственное, что я слышала, — лай собаки где-то в деревне.

Я заставила себя встать на колени, потом с трудом поднялась на ноги. В деревне не видно было света, не чувствовалось никакого движения. Я крепко сжала в кулаке гребень с двухголовым драконом.

Босиком я побрела через пшеничное поле, потом по траве к деревне. Бедра опять стало жечь болью после порки, которую устроил мне лейтенант Танака, так что идти было трудно. Сильно ныли синяки на лице от ударов полковника Мацумото. По опустевшим улицам Донфена я проковыляла к медпункту. Я заставила себя подняться по темной лестнице в палату и подошла к постели Су Хи. Откинула белую занавеску из простыни. Постель была пуста.

Я выбралась из медпункта и пошла к станции утешения. Бараки полностью сгорели. Среди их тлеющих остовов плясали последние одинокие огоньки. Я увидела трупы одиннадцати девушек, неподвижно лежащие неровной линией, словно кучки грязи.

Я стояла во дворе, и во мне кипел и бурлил плач, который я так долго загоняла внутрь. Камень у меня внутри треснул. Я закрыла глаза, упала на колени, закинула голову назад и раскрыла рот. Вот тогда-то и вырвался наружу весь скопившийся во мне плач.

Я стояла на коленях на грязной земле, глядя в небо, и тысяча моих плачей летели к тысяче звезд в безлунной маньчжурской ночи. Я плакала о своей невинности и о каждом слове «шлюха», брошенном в мой адрес. Я плакала о мертвых девушках, которые были мне сестрами. Я плакала о матери и отце. И плакала о Су Хи. Рыдания рвали мне внутренности, рвали легкие и сердце, а потом внутри ничего не осталось, и я упала, опустошенная, на землю.

Светило солнце. Пахло горелым деревом. Подо мной хлюпала влажная липкая грязь. Где-то неподалеку каркала ворона. Все вокруг было неподвижно, как смерть.

Я вздохнула и открыла глаза. Судя по положению солнца на небе, полдень еще не наступил. Ветра не было. Кое-где от обугленных остатков бараков в воздух поднимались тонкие струйки дыма. На мертвом теле Ми Со сидела ворона и клевала ей глаза. Где-то у меня за спиной послышался звук подъезжающего грузовика. Потом дверца грузовика открылась, и я услышала шаги. Ворона каркнула, взмахнула крыльями и улетела. До меня донеслись голоса людей, переговаривающихся на незнакомом языке.

Потом меня слегка пнул сапог, каких я раньше никогда не видела: грязный и сильно поношенный. Голос произнес что-то непонятное. Сапог снова пнул меня, и ребра заныли от боли. Я подняла голову и глянула туда, откуда донесся голос. И увидела лицо человека.

У него были голубые глаза.

Август 2008 года. Сеул, Южная Корея

Миссис Хон смотрит на меня так, будто хочет сказать: «Ну я же предупреждала!» Я гляжу в свою пустую чашку. Я как-то не очень представляла, чего ждать, когда соглашалась послушать про гребень с двухголовым драконом. Может, что-нибудь про богатых предков или про поиски сокровищ. А еще я надеялась, что мне чем-то поможет история бабушки. И уж конечно, я не ожидала ничего подобного тому, что мне рассказали.