Он посмотрел на меня поверх очков; все остальные тоже подняли головы.

— А, ты та самая девушка с невероятной способностью к языкам. Японский и китайский, как я понял. Ну, на этих языках у нас работы немного. Сейчас важнее всего английский. Ты его знаешь?

— Нет, господин, не знаю, — ответила я, не поднимая головы. — Но мама всегда говорила, у меня хорошие способности к языкам. — Мужчины за столами переглянулись, и я пожалела о своих словах.

Господин Чхи снял очки.

— Английский устроен совсем по-другому, и вряд ли ты его скоро выучишь. Но мне велели найти для тебя место, поэтому я дам тебе английский словарь и еще кое-какие книги, чтобы ты взялась за дело. Может, если будешь усердно работать, через несколько лет от тебя будет толк. А пока займешься японскими документами. — Он указал мне на стол поодаль: — Вот тут лежат документы на японском. Переведи их на корейский и сообщи мне, когда закончишь. Если ты и правда такая умная, справишься часа за три. Потом можешь идти домой.

— Спасибо, — сказала я, снова кланяясь.

Господин Чхи надел очки и переключил внимание на мужчин, за столами которых стоял, дав понять, что со мной он закончил. Я пошла к столу, на который мне указали, украдкой оглядев других людей в зале. Я думала, все они начнут смотреть на меня, на то, как я одета и как причесана, но, похоже, никому не было до этого дела.

Я взяла один из документов, которые мне предстояло перевести. Это были государственные бумаги, ничего общего с книгами, которые мы читали дома, или теми, которые давал мне полковник Мацумото. Язык там употреблялся пышный и высокопарный, и я забеспокоилась: не ожидала, что мне дадут такие важные тексты. Взяв лист бумаги и карандаш, я приступила к делу, решив постараться изо всех сил. Иногда мне попадались слова, которых я не знала; их я обвела кружком, а потом выписала в блокнот, чтобы выучить.

Несмотря на высокопарный стиль и незнакомые выражения, перевод дался мне легко, и у меня ушло на него меньше двух часов. Я принесла переведенные документы господину Чхи. Он велел оставить их на том же столе, а потом вернулся к своим делам и больше ничего не сказал. Я решила, что на сегодня моя работа закончена, и спустилась на первый этаж, чтобы пойти домой.

Когда я через огромный вестибюль вышла на улицы Пхеньяна, было немногим позже полудня. Я чувствовала себя виноватой за собственную свободу и подумала, что надо, наверное, скорее вернуться в квартиру, как я делала в Донфене, возвращаясь на станцию утешения от полковника. Но тут никто мне ничего не запрещал. Я могла идти куда хотела. Был чудесный осенний день, а Пхеньян казался незнакомым и великолепным, так что я решила прогуляться и разглядеть его поближе. Свобода наполняла меня радостным возбуждением, но одновременно немного пугала.

Я пошла вдоль бульвара, проезжая часть которого была забита машинами, грузовиками, велосипедами и рикшами. Они везли коробки, мешки и самые разные вещи, подобных которым я никогда не видела. Транспорт громыхал и ревел, несясь в обе стороны. Грузовики дымили, в воздухе сильно пахло выхлопными газами. По тротуарам туда-сюда торопливо шагали люди. Я заметила мужчин в костюмах, как у господина Чхи, и женщин в нарядных пальто и платьях. Все куда-то неслись точно так же, как и в здании временного правительства. Интересно, подумала я, что за важные дела заставляют их двигаться чуть ли не бегом. Они напоминали муравьев, за которыми я наблюдала в желтой грязи двора станции утешения.

У магазинов на бульваре были большие окна с надписями — кое-где уже на корейском, кое-где японскими иероглифами, которые спешно счищали, заменяя корейскими буквами.

Мне попалась булочная, где видов хлеба было больше, чем я встречала в жизни. Потом я увидела магазин одежды и долго смотрела на платья и туфли, которые наверняка никогда не смогу себе позволить. Попался мне и книжный магазин, в котором продавали сотни томов. Очень приятно было думать о том, что на свете столько книг и все их можно прочесть.

Я свернула за угол и замерла на месте. Передо мной выросло здание, лампочек на котором было больше, чем, как я раньше думала, найдется во всем Пхеньяне. Здание занимало полквартала, у него была крыша как у пагоды и навес, надпись на котором крупными корейскими буквами гласила: «Унесенные ветром». Множество народу стояло в очереди на вход. Я подошла к фасаду здания. На стене висел плакат с мужчиной, обнимавшим женщину. И тут я поняла, что передо мной кинотеатр.

Я, конечно, слышала раньше про кино, но там, где я выросла, мне не довелось его посмотреть. Папа один раз ходил в Синыйчжу в кино и рассказал нам о нем. Его история показалась мне невероятной, и я сразу захотела попасть в кинотеатр. Полковник Мацумото тоже упоминал о фильмах, но на станции утешения я не смела и мечтать, что когда-нибудь смогу их посмотреть.

А теперь передо мной стоял кинотеатр, и он оказался великолепнее, чем в самых смелых мечтах: от одного взгляда на него у меня дух захватывало. Я попыталась представить, сколько чудес и новых невиданных миров ждут меня внутри. У входа я увидела табличку с надписью, что входной билет стоит десять вон. С таким же успехом он мог стоить миллион, потому что денег у меня не было вообще. Я снова посмотрела на плакат. На нем указывалось, что фильм идет на английском с корейскими субтитрами. Я вспомнила слова господина Чхи, что мне надо выучить английский, и обещала себе, что обязательно достану денег на первый в своей жизни поход в кино.

Я заставила себя уйти от кинотеатра и двинулась дальше по улице. Хотелось еще полюбоваться на Пхеньян. Я прошла квартал, потом второй и третий, разглядывая витрины и спешащих мимо людей. Мне казалось, что я попала в самый прекрасный город в мире.

Внезапно впереди меня на тротуаре началась какая-то свалка. Я увидела, как корейские солдаты, на рукавах у которых были красные повязки с белой звездой, выпихнули из здания на улицу мужчину. Он прикрыл голову руками. Солдат взмахнул дубинкой и с силой ударил его; мужчина вскрикнул и упал на землю. Вокруг меня люди разбегались, затыкая уши, — но только не я. Я стояла на месте и смотрела на избиение, как научил меня лейтенант Танака.

Солдат снова и снова колотил лежащего мужчину. Звук ударов дубинкой по телу, ужас в глазах избиваемого и его страшные крики заставили великолепный Пхеньян растаять, и я снова оказалась во дворе станции утешения. Наконец другой солдат ухватил мужчину за руку и рывком поднял на ноги. Лицо у мужчины было залито кровью, он нетвердо держался на ногах. Его провели по улице мимо меня. Солдат с дубинкой бросил в мою сторону злой взгляд, и на мгновение мне показалось, что передо мной снова лейтенант Танака.

А когда они ушли, я бросилась прочь по улицам Пхеньяна и бежала всю дорогу до дома.

Два года спустя

Я в очередной раз задержалась вечером на работе, в здании штаб-квартиры временного правительства. Я сидела за столом и переводила на корейский английские документы для встречи, которая проходила двумя этажами выше. Встречались делегации Юга Кореи, находившегося под контролем американцев, и Севера, который контролировали русские. Две стороны пытались урегулировать разногласия и объединить Корею под властью одного правительства. Встреча длилась уже третий день, и, если верить Чжин Мо, одному из делегатов Севера, дела шли так себе. Мой стол стоял в центре отдела переводов. На этаже уже было темно, освещалась только часть помещения вокруг меня. Господин Чхи ходил взад-вперед у меня за спиной, читая вслух наши переводы.

Я уже успела узнать, что господин Чхи получил высшее образование в Англии и до войны жил в Лондоне. Когда началась Вторая мировая, он не смог вернуться в Корею и на время бомбежек застрял в Лондоне. Когда война закончилась, он приехал обратно к семье в Пхеньян. Как образованному человеку, хорошо говорившему по-английски, временное правительство поручило ему руководить отделом переводов.