— А теперь мне нужны ответы, — говорит он. — Еще раз спрашиваю: это она дала вам гребень?

Я чувствую давящее присутствие Брюса за спиной и понимаю, что вот-вот расплачусь.

— Я… я… — повторяю я, запинаясь.

Мистер Кван стучит кулаком по столу так, что чашки подскакивают, а вместе с ними и я.

— Отвечайте! — рявкает он. — Вы знаете, где гребень, и я хочу, чтобы вы мне это сообщили. Сейчас же!

На глаза у меня наворачиваются слезы. Мне трудно дышать. Если эти люди захотят причинить мне боль, я никак не смогу их остановить. Я делаю глубокий вдох и готовлюсь рассказать им все, что они хотят знать.

И тут вдруг миссис Хон вскакивает и толкает мистера Квана к двери.

— Убирайтесь! — кричит она. — Сию секунду убирайтесь из моей квартиры!

Мистер Кван делает шаг назад. Он явно удивлен ее гневом.

— Мэм, не мешайте нам. Мы здесь как официальные лица.

Миссис Хон гневно надвигается на него.

— Думаете, я вас боюсь? — Она вся кипит от возмущения. — Что вы можете мне такого сделать, чего со мной еще не делали? Ничего! Я всю свою жизнь страдала за Корею, могу и еще пострадать. — Она продолжает напирать на него, пока не оказывается с ним практически нос к носу. — У нее гребня нет, а мою квартиру вы обыскали. А теперь идите и ищите, у кого гребень, а не угрожайте мне и моей внучке!

Несколько мгновений мистер Кван и миссис Хон смотрят друг на друга в упор. Потом он дважды моргает, а еще через пару долгих секунд поворачивается ко мне и спрашивает, какие у меня планы на остаток дня. Я говорю ему, что, когда закончу с визитом к бабушке, планирую купить селадоновый горшок, а потом ехать в отель, чтобы сесть на автобус до аэропорта.

— Хорошо, — говорит он. — Не вздумайте пропустить свой рейс, а то я вас арестую. Все понятно?

Я уверяю его, что мне все прекрасно понятно. Мне сильно полегчало от мысли, что неприятности откладываются. Мистер Кван бросает еще один взгляд на миссис Хон — она не отступила ни на шаг. Агент поворачивается, чтобы уйти, но внезапно останавливается.

— Кстати, селадоновые горшки лучше покупать в универмаге «Косни», не в уличных лавочках. Качество гораздо выше. Несмотря на более высокую цену, оно того стоит.

— Я… э-э-э… учту, — говорю я. Он вежливо улыбается, и незваные гости уходят.

Миссис Хон возвращается к столу. Несколько секунд назад она была полна гнева, но сейчас он испарился. Она заботливо спрашивает, все ли у меня хорошо.

Я качаю головой. Сердце отчаянно колотится. Квартира будто сжимается вокруг меня, я задыхаюсь.

— Они… они собирались сделать мне больно, — еле выговариваю я. — Мне надо идти. — Я хватаю сумку и вскакиваю из-за стола.

— Останься, — просит миссис Хон. — Все будет в порядке.

— Все уже и так не в порядке! — восклицаю я. — Я ухожу, с меня хватит. — Я направляюсь к двери.

— Если ты сейчас уйдешь, Чжа Ён, ты докажешь, что я ошибалась на твой счет, — говорит бабушка.

Ошибалась на мой счет? Да она вообще ничего обо мне не знает. И честно говоря, я тоже о ней ничего не знаю. Я снова поворачиваюсь к миссис Хон.

— Слушайте, меня зовут Анна, и уж простите, что мне страшно, но я не готова со всем этим иметь дело. — Борясь со слезами, я шагаю к двери и обуваюсь.

Когда я берусь за ручку двери, миссис Хон говорит:

— Именно страх мешает тебе стать тем, кем тебе суждено стать.

Я сжимаю ручку изо всех сил, но не поворачиваю.

— Разве ты не хочешь узнать, кто ты на самом деле, Анна? — говорит она мягко.

Кем мне суждено стать? Хороший вопрос, миссис Хон. Кто я: Анна-наоборот или правильная Анна? Я американка — или кореянка, которую вижу в зеркале?

Она зовет меня обратно за стол.

— Ты здесь в безопасности, — говорит она.

Я отпускаю ручку двери и медленно разуваюсь. Потом иду к столу и сажусь рядом с ней. Миссис Хон совершенно невозмутима. Меня это слегка успокаивает, но не до конца. Она показывает на цветок в чаше на подоконнике.

— На солнце он особенно прекрасен, ты согласна? — спрашивает она.

— Ну пожалуй, — говорю я.

— Каждые два-три дня я покупаю на рынке новый, хотя мне это не по средствам. Посмотри, как солнце подчеркивает переливы цвета. Можно различить прожилки в каждом лепестке.

Настолько внимательно я не вглядывалась.

— Когда-то этот цветок был семечком, — продолжает она. — Он был погребен в холодной темной земле. В один прекрасный день, когда почва стала теплая и влажная, маленькое семечко пробилось сквозь оболочку и потянулось к свету, которого не могло видеть. Представь себе его мужество! Оно не знало, что его ждет на поверхности. Обжигающее солнце? Нож садовника? Тяжелое копыто коровы? Но семечко отважно тянулось вверх, чтобы однажды стать прекрасным цветком. — Она указывает пальцем на меня. — Тебе нужно быть мужественной, как семечко, Анна. Иначе так и останешься под землей, сгниешь и умрешь. Неважно, насколько ты умная, насколько красивая, сколько у тебя денег и друзей. Без мужества ты никогда не расцветешь, как тебе суждено расцвести.

— С мужеством у меня не очень.

Она приподнимает бровь.

— У тебя его больше, чем ты думаешь. Чтобы прийти сюда сегодня, тебе потребовалось много мужества. И ты не сказала этому ужасному человеку то, что он хотел услышать.

— Я уже готова была ему все сказать, — признаюсь я.

— Может быть. Но не сказала же. — Она идет в угол, оборудованный под кухню, и начинает наводить порядок после обыска. — Скажи мне, Анна, — говорит она, ставя посуду на место, — ты знаешь, что это за цветок?

Я смотрю на чашу на подоконнике.

— Похоже на гибискус, — говорю я. — У нас такой куст во дворе есть.

— Молодец, правильно. Он родственник гибискуса, тоже из семейства мальвовых. — Она достает тряпку и тщательно вытирает кухонную стойку. — В Корее его называют мугунхва. Ты когда-нибудь о таком слышала?

— Кажется, кто-то из экскурсоводов говорил нам, что он используется в корейской архитектуре. Что-то насчет дома Ли.

Она стоит у плиты, которую разобрали полицейские. Обыскав плиту, они ее снова собрали, но миссис Хон перепроверяет каждую деталь, а заодно и моет с таким усердием, с каким большинство чистят плиту раз в год или два.

— А еще что-нибудь вам экскурсовод сказал? — спрашивает она.

— Не помню, — говорю я. Мне никак не удается справиться с тревогой. Я не хочу обсуждать цветок мугунхва или дом Ли. Я боюсь, что сейчас опять ворвутся мистер Кван и Брюс Уиллис и арестуют меня. Все, о чем я мечтаю, — это убраться отсюда подальше.

Миссис Хон, все еще стоящая у плиты, поворачивается ко мне и хмурится.

— Надо быть внимательнее, — говорит она. — Мугунхва был символом корейской династии Чосон. Дом Ли правил Кореей с четырнадцатого века до тех пор, пока в 1910 году японцы не аннексировали нашу страну и не превратили Корею в зависимое государство.

— Да, японцы просто ужасно себя повели, — киваю я.

— И американцы тоже, — добавляет миссис Хон.

— Американцы?

Она с расстроенным видом оглядывает квартиру.

— Придется потом убрать тут как следует.

— Вы серьезно? — удивляюсь я. — По-моему, у вас и так чисто. Идеально чисто, я бы сказала.

Миссис Хон вздыхает, ставит на плиту еще один чайник с поричха, возвращается к столу и садится напротив меня.

— Чжа Ён, на всем протяжении нашей истории нас эксплуатировали крупные державы, включая Америку. Ты помнишь, как закончилась Русско-японская война?

— Нет, я не изучала историю.

— А стоило бы, — говорит она. — В 1905 году США организовали заключение мирного договора. Но чтобы заставить японцев подписать договор и чтобы Токио не оспаривал у американцев владение Филиппинами, ваш президент Рузвельт тайно разрешил японцам оккупировать Корею. Так они и поступили. Они захватили нашу страну и объявили, что Корея теперь часть Японии. И Америка никак не отреагировала из-за секретного соглашения. В результате мой народ тридцать пять лет подвергался чудовищному угнетению — например, когда японские солдаты насиловали кореянок.