— Я езжу сюда по вторникам, — сказала я. — Вход бесплатный, и можно ходить и смотреть сколько хочешь. Кое-какие предметы здесь напоминают мне о детстве.

Я повела Су Бо по коридору, где были выставлены сокровища и оружие Кореи. Мы остановились возле витрины, в которой лежал меч с ножнами, украшенными тщательно проработанной гравировкой и золотой кромкой по краю.

— Видишь этот меч? — сказала я. — Посмотри на гравировку.

Су Бо принялась рассматривать ножны.

— Ой, тут такой же дракон, как на твоем гребне!

Я кивнула.

— Все верно. Прочитай, что написано на табличке. Вслух.

Су Бо наклонилась поближе и прочитала: «В 1967 году этот меч обнаружили в стене дома, когда-то принадлежавшего богатому торговцу. Историки считают, что двухголовый дракон, у которого одна голова смотрит на восток, а другая на запад, защищает Корею и тех, кто служит стране. Некоторые полагают, что символическое значение двухголового дракона придумала императрица Мёнсон, хотя доказательств тому нет. Во время оккупации Кореи японцы уничтожали все предметы с двухголовым драконом, которые удавалось найти. Этот меч — единственный известный сохранившийся предмет с таким символом».

Су Бо отошла от витрины.

— Мама, что это значит?

— Еще до твоего рождения твой отец объяснил мне, что означает этот дракон. Я не знала, правда ли это, но много лет хранила гребень. Увидев ножны, я поняла, что твой отец был прав. — Я указала на меч. — И еще вот на что обрати внимание. Сколько пальцев на лапах у дракона?

Су Бо наклонилась ближе к витрине.

— Четыре. У него по четыре пальца на лапах.

— Правильно. — Я пригладила ей волосы и кивнула в сторону выхода: — Пойдем. У тебя усталый вид. Поищем, где можно посидеть.

Мы вышли во двор и присели на ступени пагоды с пятью ярусами крыш. К югу открывался вид на Сеул, на огромные новые офисные и жилые здания. Над городом висела легкая дымка. По территории дворцового комплекса мимо нас прогуливались люди.

Я подождала, пока туристы пройдут, полезла в карман платья и достала сверток. Развязав веревочку, я развернула коричневую ткань. Внутри лежал гребень с двухголовым драконом.

— Он до сих пор у тебя! — воскликнула Су Бо. — Я думала, ты его давным-давно продала.

— Историю про аристократку из Сеула я не придумала, — сказала я. — Этот гребень мы с сестрой получили от матери. Ей его дала наша бабушка, а той — ее мать. Сделали его по заказу прабабушки моей матери, твоей прапрапрабабушки.

— А кем она была?

— Посмотри на дракона, — попросила я. — Сколько пальцев у него на лапах?

Су Бо осмотрела гребень.

— Пять, — сказала она.

— Верно, — сказала я. — Дракон с пятью пальцами на лапах. — Я повернулась к Су Бо: — Я не знала, что это значит, пока однажды не спросила экскурсовода, почему у дракона на мече по четыре пальца на каждой лапе. Она ответила, что у большинства драконов на сохранившихся предметах только три пальца. Торговец, владевший мечом, был очень важной особой, и это определили именно по тому, что на лапах у дракона их по четыре. Я спросила: а что, если пальцев пять? И она сказала, что пять пальцев на лапах дракона было только у вещей, принадлежавших императору и императрице.

Су Бо озадаченно склонила голову набок.

— То есть…

— Да, Су Бо. Этот гребень доказывает, что мы потомки императрицы Мёнсон, которая придумала двухголового дракона. Через этот гребень она завещала нам служить Корее.

Су Бо задумалась, переваривая новую информацию, а потом спросила:

— Мама, но чем я могу послужить Корее?

Я взяла дочку за руку.

— Су Бо, ты моя радость. За всю мою жизнь с самого детства только ты принесла мне счастье. Если я тебя потеряю, мое сердце будет разбито. Но мы королевской крови, дочка, и наш главный долг — долг перед всей страной. Я думаю, тебе на роду было написано родить этого ребенка. Дракон тебя защитит. — Я завернула гребень в ткань и протянула Су Бо.

Она взяла сверток и уставилась на него.

— Мама, ты правда веришь в силу дракона? Веришь, что он меня защитит?

Этот вопрос определял мою жизнь сорок лет. Верила ли я, что гребень с двухголовым драконом, наследие величайшей императрицы Кореи, в состоянии защитить тех, кто им владеет? Верила ли я, что я одно из звеньев в династической цепи, что мой долг передать гребень дочери? Я знала ответ. С гребнем я выжила там, где другие погибли, точно как говорили мама, Су Хи и Чжин Мо. Судя по всему, дракон и правда меня защитил, и мне оставалось только верить, что он защитит и Су Бо.

— Да, — ответила я, — я верю в гребень с двухголовым драконом.

Су Бо кивнула.

— Тогда я оставлю ребенка, — сказала она.

Мы долго сидели молча, окруженные величием дворца Кёнбок. Нас окружали духи Кореи. Я молилась им, чтобы они уберегли мою дочь.

Наконец я встала и протянула руку Су Бо. Нам пора было домой, чтобы она могла отдохнуть. Держась за руки, мы через ворота Кванхвамун вышли обратно в огромный Сеул.

Меня пугало, насколько быстро слабеет Су Бо по мере развития беременности. Эмбрион словно высасывал из нее жизнь, и я уже сомневалась, правильно ли поступила, отговорив дочь от аборта. Врачи тоже очень забеспокоились и принялись настаивать, чтобы Су Бо прервала беременность. Дочка отказалась. Она много спала и заставляла себя есть, даже когда не хотелось. В нашей квартире в доме 315 каждое утро и каждый вечер она делала дыхательные упражнения, которым ее научили медсестры. Она читала книги о том, как родить здорового ребенка. Я ею очень гордилась. Но и беспокоилась за нее тоже.

Как-то вечером мы поужинали рисом и овощами, и у Су Бо начались схватки. Пока она держалась за живот и пыталась правильно дышать, как во время упражнений, я побежала в вестибюль к платному телефону и вызвала такси. Оно приехало меньше чем через пять минут.

Чуть раньше в тот день прошел проливной дождь, и пока я помогала Су Бо сесть в такси, в черных лужах мерцали отражения огней города. Дождь принес с собой прохладу, и повсюду пахло чистотой. Я надеялась, что это хороший знак для Су Бо. Пока такси ехало в больницу по полным машин улицам, Су Бо морщилась от болезненных схваток. Я взяла ее за руку.

— Доктор тебе даст что-нибудь от боли, — сказала я.

— Да ничего, мама, — отозвалась Су Бо, — это хорошая боль.

Когда такси подъехало к дверям приемного покоя, у Су Бо отошли воды. В них было много крови. Медсестра помогла дочери сесть в кресло-каталку. Увидев, насколько слаба Су Бо, медсестра немедленно вызвала врача, потом отвела меня в сторону и спросила, давно ли у Су Бо схватки.

Тревога на лице девушки в белом халате наполнила меня страхом.

— Меньше часа, — сказала я. — Мы поехали в больницу, как только они начались.

— Ей не должно быть настолько больно, — заметила медсестра. — И столько крови тоже не должно быть.

Су Бо вкатили в родильную палату, отделанную голубой плиткой и освещенную целой панелью ламп. Медсестра переодела Су Бо в больничную рубашку и уложила в специальную кровать с упорами для ног. Ей сделали обезболивающий укол и укрыли голубой простыней. Я стояла у постели дочери и держала ее за руку.

У Су Бо начались очередные схватки, и тут появился врач. Он спросил о ее состоянии.

— Ей очень больно, — сказала медсестра, — хотя первые схватки начались меньше часа назад. Давление и пульс очень высокие.

Врач взял Су Бо за руку и стал проверять пульс.

— Что у нее со здоровьем? — спросил он.

— У нее слабое сердце, — ответила я.

Врач отпустил руку Су Бо.

— Это точно, — сказал он серьезно. Он велел медсестре позвать на помощь и попросить, чтобы доставили кардиомонитор. — Быстро! — скомандовал он.

Девушка выбежала, а врач поднял голубую простыню и заглянул между худыми ногами Су Бо.

— У младенца тазовое предлежание, — сказал он, — а мать потеряла слишком много крови, чтобы делать кесарево.