— Можешь проверить: на «катере» полный порядок, — ответил Костя.
— Значит, бабка Алёна хорошо хозяйничает. Доволен ты ею?
— Какая от неё помощь! — отмахнулся Костя. — Брюзжит да на ревматизм жалуется. Ей на печку пора.
— Где же тогда «порядок»? — Марина недоверчиво покачала головой. — И откуда у тебя прыть такая? Везде поспеваешь…
— Меня хватит!
С этого дня Косте и его приятелям стали начислять в бригаде трудодни.
По утрам ребята приходили на усадьбу второй бригады, получали наряд на работу, брали инвентарь и вместе с колхозниками, важные и довольные, шагали в поле.
Частенько Ручьёв и его приятели ходили с Мариной осматривать хлеба, массивы чёрных паров, семенники клевера и по дороге расспрашивали бригадира о земле, о семенах, об удобрениях.
— Неужто это вас так занимает? — удивлялась Марина и, как умела, принималась объяснять. Потом спохватывалась: — Потерпите до осени. Откроем в колхозе мичуринскую школу — вот и приходите туда.
— А нас запишут? — допытывался Костя. — Вы за нас словечко замолвите?
— Да уж придётся, — улыбалась Марина.
По вечерам девчата второй бригады, по обыкновению, возвращались домой с песнями.
Костя отдал своей команде строжайший приказ: петь всем на совесть, голосов не жалеть. Васе Новосёлову, первому школьному запевале, это пришлось по душе. Он быстро спелся с девчатами, обучил их новым песням, и в Высокове стали поговаривать, что Марина не иначе как готовит свою бригаду в хоровой колхозный кружок.
Алёша тоже пел с удовольствием, хотя девчата и зажимали порой уши от его пронзительного голоса. Только бедный Паша Кивачёв мучительно переживал Костин приказ.
— Опять молчишь? — сердился на него Костя.
— Так у меня голос ещё не народился…
— А ты подпевай!
— Песен не знаю…
— Учись! Ты понимаешь, это же тактика… нужно!
— Понимаю, — уныло соглашался Паша.
Как-то раз, когда вторая бригада возвращалась с работы, её встретили на краю деревни Фёдор Семёнович и Галина Никитична.
Подняв вверх лопаты, Костина компания отсалютовала учителям и с песней прошла дальше.
— А хорошо ребята с колхозниками спелись! — потирая щёку, сказал Фёдор Семёнович. — Ишь, как складно выводят.
— А вы знаете, кто у ребят запевала? — спросила Галина Никитична.
Фёдор Семёнович прислушался к пению:
— Как будто Вася Новосёлов. Да, да, он!
— Нет! Главный запевала Костя Ручьёв.
— Не спорь, Галина! Я голоса всех ребят отлично знаю..
— Я не о голосах…
Галина Никитична рассказала учителю о споре ребят на «школьной горе», о желании Кости Ручьёва работать и учиться в бригаде Марины Балашовой.
— Эге, — усмехнулся Фёдор Семёнович, — школьная-то жизнь тебя уже захватила!
— У меня Костины слова из головы не выходят, — призналась учительница. — И, наверное, не только в Высокове, а в любом селе такие разговоры услышишь. Ребята к жизни тянутся… Может, Костя в чём и неправ, а отмахнуться от его слов нельзя.
Фёдор Семёнович задумался.
Он вернулся из города полный сил и здоровья. Окрепшая рука твёрдо держала топор, пилу, лопату. Учитель целыми днями бродил около школы, придумывая всё новые и новые дела: здесь надо починить садовую скамейку, там выкопать яму или перестлать мостик…
Клавдия Львовна сердилась, требовала, чтобы муж берёг оперированную руку, но он был неумолим.
Затем Фёдор Семёнович решил пополнить запасы сена для козы. Жена сказала, что школьники ещё летом накосили сена вполне достаточно, но Фёдор Семёнович не послушался и, наточив косу, отправился в лес сенокосничать.
Клавдия Львовна пожаловалась Мите Епифанцеву, и вслед за учителем в лес пришло с десяток юных косарей.
Учитель попытался было прогнать их домой, но Митя твёрдо заявил, что ребята выполняют просьбу Клавдии Львовны и никуда отсюда не уйдут. За одно утро школьники вместе с учителем накосили на забытых лесных полянах столько травы, что Фёдору Семёновичу поневоле пришлось прекратить сенокос.
Истосковавшись за лето по школе, по ребятам, по земле, учитель ни минуты не мог сидеть без работы. Он закончил в школе ремонт, хлопотал о дровах на зиму, часто отлучался в колхоз. То бродил с землеустроителем по полям, то заглядывал в кузницу или на стройку электростанции, то до поздней ночи заседал в правлении колхоза.
Обычно утром из дому Фёдор Семёнович выходил в белой полотняной фуражке, в чистой рубахе, а возвращался к вечеру запылённый, в масляных пятнах или в известковых брызгах. Клавдия Львовна с досадой выговаривала мужу, что нельзя же в таком растерзанном виде показываться перед учениками, да и вообще он уже далеко не мальчишка, должен жить степенно, по строгому режиму и беречь своё здоровье.
Звучно фыркая под умывальником и посмеиваясь, Фёдор Семёнович отвечал, что за рабочий костюм ребята его не осудят, а лучшего режима дня ему не пропишет ни один врач.
После долгой разлуки со школой всё радовало Фёдора Семёновича: и плодовый сад, и пришкольный участок, и опытные делянки, и грядки. Учитель часами возился на пасеке, около ульев, осматривал посевы, беседовал со школьниками.
Внешне всё выглядело благополучно: сад полон плодов, на грядках вызревают опытные арбузы и дыни, дневники у юннатов в полном порядке.
Но день шёл за днём, и Фёдор Семёнович всё более настораживался. Целый ряд опытных делянок был запущен. Многие юннаты не показывались на пришкольном участке.
Учитель всё чаще и чаще встречал школьников в поле. Они работали в колхозных бригадах наравне со взрослыми, и кое-кто из ребят уже хвалился кругленьким числом заработанных трудодней.
Фёдор Семёнович встревожился и поделился своими сомнениями с Яковом Ефимовичем: не попросить ли им бригадиров, чтобы те не слишком соблазняли школьников трудоднями и не отрывали их от пришкольного участка?
— По-моему, школьников не трудодни манят, — сказал Яков Ефимович, — а дела наши… Значит, у ребят сил много накопилось, тесно им на пришкольном клочке земли… Да и то сказать, не всегда ребята довольны учением в школе. У нас на колхозном поле машинная техника, передовая агрономия, а ребята у вас на грядках с лопатой да цапкой копаются, никаких масштабов не видят. Вот их и тянет на простор…
Фёдор Семёнович не нашёл что возразить. Он и сам давно замечал, что школьное обучение отстаёт от запросов жизни.
Колхозу нужны были грамотные люди, мастера сельского хозяйства, а многие юноши и девушки, закончив десятилетку, спешили уйти в город и больше не возвращались в деревню.
Те же из выпускников, кто оставался работать в колхозе, порой очень слабо разбирались в земледелии, и им приходилось учиться заново у опытных хлеборобов.
«Наук превзошли много, а как хлеб да картошку выращивать, понятия не имеют», — нередко жаловались бригадиры на молодых колхозников.
Яков Ефимович лукаво взглянул на директора школы и усмехнулся:
— А вы слыхали, как на днях ваши десятиклассники оконфузились?
— Что такое? — насторожился Фёдор Семёнович.
— Послал бригадир трёх ребят на склад за минеральными удобрениями, а они и привезли вместо калийной соли две тонны суперфосфата. Ну, бригадир их и просмеял: чему, мол, вас только в школе учат?
— Это Марии Антоновны вина, нашей преподавательницы химии, — недовольно заметил Фёдор Семёнович. — Очень уж она колхозных дел сторонится…
Разговор с Яковом Ефимовичем ещё больше встревожил директора школы. Он понял, что учителям теперь придётся серьёзно подумать о том, как обучать ребят.
Встретив как-то раз на улице преподавательницу химии, Фёдор Семёнович не утерпел и рассказал ей, как оконфузились десятиклассники, не сумев отличить калийную соль от суперфосфата.
— Это уж на вашей совести, Мария Антоновна, учтите!
Преподавательница химии, высокая и сутулая женщина в очках, с недоумением пожала плечами и ответила, что она ведёт занятия строго по программе, которая, как известно, не рассчитана на подготовку специалистов по удобрению полей.
