Однако же, если верить записке Козлова, реально существовали и другие джинны. Свое название они получили не потому, что были похожи на сказочные фигуры из огня и дыма, которые можно было запрятать в артефакт, хотя бы и в глиняный кувшин. Тех джиннов все равно мог увидеть лишь опытный чародей и не на первом слое Сумрака. Нет, эти джинны были из плоти и крови и звались так потому, что, как все экзоты, обладали узконаправленной способностью.

Если у пророков была способность предсказывать будущее мира, то у джиннов – исполнять желания. Правда, не все, а только ограниченный класс. Тоже как всегда у экзотов.

Какой именно класс желаний могла исполнить Голубева, в докладной записке сообщалось очень расплывчато.

Только сейчас Дмитрий вспомнил услышанный краем уха разговор в учительской. Говорили про новую девочку и что она необычная. Тогда он не понял, про какую такую новую девочку, тут все были необычные. И подавляющее большинство прошло через детские комнаты Дневного или Ночного Дозора.

Как ни странно, будучи Светлым, Дреер куда лучше знал городскую резиденцию Темных, чем своих. Все педагоги, кроме Инквизиторов, не имеющие прописки, обязаны были встать на учет в Дозорах. Хотя на интернат полномочия магической полиции не распространялись, правило оставалось незыблемым. Поэтому Дмитрий, как только появился в городе, отправился на регистрацию в местный Дневной. В столицах регистрационные посты дежурили бы уже на вокзале. А тут маялись от скуки только два патрульных разного «цвета», которые и указали адрес.

Где находится офис Ночного Дозора, словесник тоже представлял, однако никогда еще не переступал его порога.

Офисы как будто зеркально отражали друг друга. Оба располагались в самом центре города, на соседних улицах по разные стороны от главного проспекта. Оба занимали двухэтажные здания постройки начала двадцатого столетия. Естественно, под землю уходили еще несколько скрытых от человеческих глаз этажей, не запланированных архитектором.

Но местные Темные кардинально реконструировали занятый ими особняк, что наверняка имел историческую ценность. Вышло ультрасовременно, однако, по новомодным же веяниям, похоже на маленький средневековый замок с островерхой крышей, флюгерами и парой башенок. Даже кирпич ручной формовки привезли из Голландии.

А вот резиденция Светлых, казалось, просила хорошего ремонта. Скорее всего просила уже не одно и даже не три десятилетия, и это было вполне рассчитанной маскировкой. Малопримечательное здание в популярном на заре прошлого века стиле модерн вряд ли считалось памятником архитектуры, хотя тоже обладало историей. Верхний этаж был белым и украшен лепниной над центральными окнами, нижний – цвета военной шинели Первой мировой. На углу до сих пор висела треснутая мемориальная доска, гласившая, что в семнадцатом тут заседал совет рабочих и солдатских депутатов. Дмитрий, пробежав табличку глазами, чуть улыбнулся. Он знал роль Иных в революционном прошлом. Это тоже преподавали в школе Дозора.

На окнах первого этажа висели массивные железные ставни. Когда-то здесь располагалась типография, печатавшая городскую «Правду», и ставни должны были заглушать шум ее машин в ночную смену. Типография давным-давно переехала, а на первом этаже дозорные обустроили дежурную часть и мини-гостиницу для командировочных. Те наезжали время от времени для обмена опытом, все-таки город по соблюдению Договора был в числе образцовых.

Однако железные ставни так и продолжали висеть. То ли их решили оставить как дань традиции, то ли сделали частью охранной системы. Дмитрий не сомневался, что их могут захлопнуть в одно мгновение ока без помощи рук – и тогда штурмуй первый этаж, дорогой, если можешь.

Теперь ставни были закрыты. Вечер, нормальные учреждения закончили работу. Но из щелей пробивался свет, и наверху окна тоже горели. Работа Ночного Дозора, по идее, только начиналась.

Словесник поднялся на крыльцо, надавил квадратную кнопку звонка. Только спустя минуту-другую показался дозорный в черной экипировке типичного охранника, с нашивкой «ЧОП Светозар», портативной рацией на груди и даже кобурой на поясе. Для чего нужен такой маскарад, оставалось непонятным – посторонних должна была отваживать Сфера Невнимания.

Впрочем, тут, наверное, замешаны местные обычаи.

Охранник дружелюбно поздоровался.

– А, к Козлову! Проходите.

Наверх вела старинная чугунная лестница с массивными перилами. Дмитрий уже и забыл, когда последний раз такие видел.

С ранних лет при упоминании «детской комнаты милиции» ему почему-то рисовалась в воображении комната с игрушками и деревянным конем-качалкой, но с решетками на окнах. И обязательно с милиционером, высоченным, как дядя Степа, в белом кителе и фуражке с белым верхом.

Федор Козлов благодаря своему росту мог бы сойти за внука дяди Степы. А благодаря выражению лица – за внука доктора Айболита, словно эти два почтенных семейства породнились еще в советские годы. Но Козлов не носил формы, а голову брил наголо.

Увидев, как на самом деле выглядит «детская комната» Ночного Дозора, Дмитрий оторопел. Конечно, игрушки и зарешеченные окна – это была его детская фантазия. Но кресла с воздушными шариками в прозрачных чехлах вместо подушек! Но роспись на стенах, фотографически имитирующая пляж на берегу сапфирового моря! Тут без магии явно не обошлось.

– Я звонил по поводу Голубевой, – начал Дмитрий после короткого обмена приветствиями.

– С ней все в порядке? – осведомился Федор.

– Вполне. – Дреер не стал упоминать, что Анна связалась с компанией Темных.

– Тогда чем могу?.. – поинтересовался Козлов.

Это «чем могу» вдруг ни с того ни с сего напомнило словеснику объяснение у Стригаля.

– Успеваемость… – почти честно сказал Дмитрий. – По Иному циклу на тройки перебивается. Кроме русского языка и Иной словесности.

– А по словесности небось пятерка?

– Конечно. Свидетельствую как преподаватель.

– Талантливая девочка. У нее склонность именно к искусству.

Дмитрию было не очень удобно сидеть в кресле, наполненном воздушными шариками. Ему казалось: повернись неловко – и они все лопнут, выбросив седока в коридор.

Может быть, эта иллюзия преследовала его потому, что Дреер все-таки не привык лгать.

– Но как Иная она объективно слабенькая. Ей почему-то не даются профильные предметы. С такими показателями в конце года вообще может быть поставлен вопрос об отчислении. К тому же я читал ее личное дело. Сознательных нарушений Договора не было, магию применяла по незнанию. Она вполне могла бы учиться в обычной школе, просто с вашим кураторством.

– Ее нельзя отчислять, – резко бросил Федор.

– Нельзя, согласен. – Дмитрий постарался незаметно глубоко вдохнуть. – Федор Николаевич, я по поводу вашей докладной записки. Анна – экзот. Понятно, что это толком не изучено, потому для педагогов и не афишируется. Хотя и странно… Вы ее проверяли, вы ее к нам и направили. Возможно, что-то есть такое в ее способностях… – Он развел руками. – Это можно было бы использовать для поднятия результатов. У меня, например, учится такой Митя Карасев. Хороший мальчик, Светлый, но грамотность почти нулевая. По восемь ошибок в предложении делал. Но страшно любит компьютерные игрушки. Я с ним бился-бился, а потом сказал: каждая не найденная ошибка – это артефакт. Твоя задача собрать все! И в мозгах у него перещелкнуло. Диктанты начал на твердую «тройку» писать, затем вообще на «четверки» перешел. Он теперь каждый текст проходит, как новый уровень, только сохраниться не может.

– Ловко! – одобрил Федор.

– Вот такой фокус я хотел бы попробовать и с Анной, – искренне соврал Дреер.

Федор задумался. Сказал наконец:

– Хорошо, – и поднялся: как будто раздвинулась пожарная лестница. Дреер даже втянул голову в плечи. – Идемте. – Козлов направился к стене.

Дверь оказалась настолько хорошо замаскирована, что можно было подумать: стена разверзлась. А в застенье ждал вполне обыкновенный кабинет: стол, компьютер, бумаги, папки-органайзеры, немытая кофейная кружка. В углу – кулер с полупустой бутылью.