При той силе, практически всемогуществе, которым он сейчас обладал, второстепенные задачи казались досадной помехой. Вот эти существа – теперь он отчетливо видел, что они, как и новый, нынешний Ванька, не являются людьми в общепринятом смысле этого слова, – они не должны были находиться возле села Загарино, они не должны были скапливаться в одном месте, формируя настоящий эпицентр зла. В первую очередь требовалось избавиться от них. Он мог проделать это одним махом – во всяком случае, ему так казалось. Он мог уничтожить их, едва только осознал промежуточную цель. Но в задаче были дополнительные условия. Существа, хоть и выглядели почти как люди, в глубинной своей сути имели оттенки, отличающие их от всего рода человеческого. Нет, это не были ангелы и демоны, хотя аналогии прослеживались. В другое время, как бы нелепо это ни звучало, они вели поистине библейскую войну: силы Света против сил Тьмы. Наверняка к Библии это никакого отношения не имело, но бывшему советскому комсомольцу, выросшему в деревне, где почти в каждом доме стыдливо хранились иконки, где дремучие старухи время от времени листали Ветхий Завет и шептали молитвы, бывшему комсомольцу пришли на ум именно такие ассоциации. Сейчас эти ангелы и демоны не враждовали, объединились, перемешались, их число с каждым часом увеличивалось и грозило вот-вот достичь критической отметки. Если бы они по-прежнему были четко разделены на два лагеря, выполнить дополнительные условия не составляло бы никакого труда. А так – предстояло потрудиться, с ювелирной четкостью вычленяя подходящие объекты.
Спектр оттенков был как на хорошей черно-белой фотографии: от яркого, кипенно-белого до абсолютно, безысходно черного. И ту, и другую крайности обновленное Ванькино зрение выносило с трудом. А между ними – более или менее насыщенные сочетания, более или менее интенсивные полутона. Дополнительное условие состояло в том, что он должен был избавляться от существ, соблюдая зеркальную симметрию цветов, строжайшую пропорцию. Глупое условие, лишняя нагрузка! Если в конце концов он должен будет очистить мир ото всех, то какая разница, с кого и в какой последовательности он начнет и продолжит?! Но раз надо – значит, надо.
«Я песней, как ветром, наполню страну о том, как товарищ пошел на войну… – воинственно горланил Ванька, по-прежнему не слыша никаких звуков, кроме собственного голоса. – Коль ветер лавиной, и песня лавиной, тебе половина – и мне половина-а!»
Его ручные змеи – зверюги, чудовища, монстры! – постоянно были рядом. Достаточно направить их – и любой враг будет сметен, разбит, уничтожен, стерт с лица не только земли, но и всех остальных миров. Настоящая эйфория захлестнула Ваньку. Всесилен! Абсолютно всесилен!
Однако чем ближе подступал он к скоплению существ вокруг Загарино, тем все большие сомнения закрадывались в его мысли. Эти ангелы и демоны – ведают ли они, что творят? Понимают ли, какой вред наносят одним своим присутствием? Или они, словно неразумные дети, влезли дружно в одну песочницу, даже не подозревая, что своим несметным числом попросту развалят ее рано или поздно? Уже трещат деревянные бортики, уже вытекают из разошедшихся швов и стыков струйки песка. Недавняя горка, красовавшаяся посередине, развалена и затоптана, а они все продолжают и продолжают лепить куличики, выскребая остатки, не соображая, что вскоре лепить станет вообще не из чего! Так злоумышленники они или дети? Осознанно или по незнанию уничтожают окружающее их пространство? Однажды побывав в шкуре человека, необдуманно и неосмотрительно помчавшегося наказывать людей, чье поведение ему не приглянулось, теперь Ванька не хотел ошибиться снова. Прихлопнуть их, как мух, или взмахом руки отогнать, вспугнуть?
Так, толком не заметив, Ванька познакомился с оборотной стороной могущества – постоянным и неусыпным самоконтролем. Только неуверенный, нестабильный и, по сути, слабый человек воспользуется любой возможностью, которая сулит ему выгоду или еще большее преимущество. Только слабый беззастенчиво расправится с еще более слабым. А удел по-настоящему сильных – всегда сомневаться в том, насколько необходимо эту силу применять.
Ванька обдумывал варианты, просчитывал вероятности. Он не хотел никого убивать, и выходило, что просто разогнать всех к чертовой бабушке, удалить из эпицентра в более подходящие места, рассредоточить – все это позволяло добиться желаемого результата не меньше и не хуже, чем уничтожение. Привести концентрацию существ в данном месте к нужному показателю и при этом не лишать их жизни – это, без сомнения, гуманно. Вот если такой способ не даст необходимого результата – тогда придется свои действия как-то корректировать.
Первые же успехи в столкновении с существами показали, как он был прав. Нет, песок продолжал течь изо всех щелей, он и не ждал мгновенного результата, но изменения все же были, пусть пока практически незаметные. Его не наказали за самовольство, и, значит, направление выбрано верное. Воодушевленный, он закончил с пробными, робкими, аккуратными подходами и попытался придать принимаемым мерам надлежащий масштаб.
Возможно, он слишком хорошо отнесся к существам. Возможно, зря их щадил. Вместо того чтобы понять, что от них требуется, и помочь ему в воплощении задуманного высшими силами, черно-белая армия собравшихся возле эпицентра нанесла ответный удар. Ванька, отвыкший от боли и чувствовавший себя в безопасности в своей новой ипостаси, вдруг в полной мере ощутил, каково бывает человеку, когда с него заживо сдирают кожу. Ему пришлось вернуться в туманно-водный кисель, раствориться в нем, выждать время, когда чудодейственные струи излечат раны, уймут чудовищное жжение, помогут восстановиться. Пока длился этот процесс, Ванька принял решение не быть столь мягким по отношению к бессовестным созданиям, не оценившим его великодушия. Они не понимают, что он старается для их же блага? Ну что ж, он им скажет об этом прямо! Они продолжают мастерить куличики? Тогда он лишит их способности мастерить хоть что-либо!
Федор Кузьмич стремительно прошелся вдоль стены. Ни щелочки, ни бреши! Что же, ждать, когда кто-нибудь оттуда выйдет? А ежели никогда? Ежели теперь община перешла на полную автономию, и единственный, кто отныне станет шастать снаружи, – сам хозяин, обращающийся то орлом, то неваляшкой?
Вдалеке послышалось лихое клаксонное «фау-фау-ва-ааа!», но Денисов не смог наверняка определить, из-за барьера донесся сигнал или с трассы.
В тайге бушевали выплески Силы – там шло сражение неваляшки с объединенными и уже изрядно потрепанными отрядами Светлых и Темных.
В конце концов он сам себе назначил время: если до четырех утра ничего не произойдет, если не найдется какой-нибудь выход, то перед рассветом он применит «Светлый Клин». А до той поры надлежало спрятаться, укрыться в пожухшей траве – это ведь он за щитом ничего взаправдашнего не видит, а сам-то, наверное, как на ладони! Кто ж оттуда высунется, если он, будто призрак, шарахается туда-сюда?!
И только он устроился в ложбинке на бессумеречной полосе, неподалеку от едва приметной тропки, тянущейся к барьеру, только успел посетовать, что не прихватил с собой теплой одежды, как на том месте, где он стоял буквально минуту назад, материализовалось три силуэта. Без звука, без ярких красочных эффектов, без разводов и ряби на прозрачной, невидимой глади щита – просто возникли, будто по щелчку выключателя. Постояли без движений, приглядываясь, прислушиваясь и давая рассмотреть себя участковому. Двое были ему незнакомы – рослый, плечистый парень в фуфайке и бородатый крепыш с забинтованной или, скорее, загипсованной рукой. Третьим был шулер, вор и по совместительству нетоц на полставки – Ленька.
Денисов застыл, сжавшись на дне сырой ложбинки, в каких-то пятнадцати-двадцати шагах от них. Впрочем, близлежащие окрестности их не интересовали, их носы тянулись в сторону тайги и лагеря. Видимо, почуяли что-то жители общины, забеспокоились.
– Отседова ничего не поймем! – шепнул Ленька спутникам. – Надыть ближее!
