— Вы не ответили на мой вопрос… Вы колдун, Алаан?

Жак снова скрылся в ночи — шорох крыльев, и вот его уже нет. Алаан даже не посмотрел в его сторону. Он поставил свою кружку на колено и с некоторым вызовом взглянул на Элиз.

— Нет, леди Элиз, я не колдун. У меня нет никаких противоестественных способностей, кроме тех, свидетелем которых вы стали: я умею находить тропинки, невидимые другим людям. Вам это может показаться необычным, но туг нет ничего особенного. Вас же не удивляет талант вашего отца как музыканта — дар, полученный от рождения, и не более того.

— Ваша способность мне представляется несколько более удивительной. А где мы все-таки находимся?

— Откуда я знаю? Мы на дороге, которая уводит нас от холма Холберта к… у нее несколько ответвлений, так что мы можем оказаться в разных местах.

— Как вы это делаете? Как находите тропинки?

Алаан пожал плечами и осушил свою кружку, потом снова ее наполнил — слишком быстро, подумала Элиз.

— Вы можете поднять руку и дотронуться до носа пальцем?

— Гораздо увереннее, чем вы, — ответила Элиз, выразительно посмотрев на бутылку.

— Давайте, — сказал Алаан. — Я серьезно.

Элиз подняла руку и прикоснулась к кончику носа.

— Как вы это сделали? — спросил он.

— Ну, я не знаю…

— То же самое и с тропинками, которые не могут найти другие.

— Вы все равно не ответили на мой вопрос.

— Я дал вам единственно возможный ответ.

Элиз задумчиво сделала несколько глотков вина. После целого дня молчания Алаан вел себя даже слишком откровенно, и она не знала, как к этому относиться. Девушке вдруг показалось, что она заключила с ним негласный договор — он будет отвечать на ее вопросы, а она… Однако она продолжала спрашивать:

— Почему вы вмешиваетесь в дела Уиллсов и Реннэ?

— О, я вовсе в них не вмешиваюсь. Меня абсолютно не волнует, кто из них кого прикончит. И совершенно не огорчит, если Реннэ и Уиллсы вообще друг друга перебьют. Иногда мне даже кажется, что без них мир станет лучше. Я встречался и разговаривал с разными представителями обеих семей. Их главное отличие состоит в предмете ненависти — в остальном все то же самое.

Элиз сделала еще глоток вина, удивленная тем, что его слова вызвали у нее возмущение — пусть и не слишком сильное.

— В таком случае зачем вы меня спасли?

— Я должен с сожалением вам сообщить, леди Элиз, что вы тут почти ни при чем. Погибнет множество ни в чем не повинных людей, если ваши семьи снова начнут воевать друг с другом. Но главное — Хафидд.

— Кто?

— Хафидд, — повторил он слегка заплетающимся языком. — Да, конечно, вам он известен как советник принца Иннесского Эремон.

— Рыцарь в черном плаще?

— Именно.

— Отец предупреждал, что мне следует его опасаться.

— И правильно сделал. Я помог вам бежать, чтобы нарушить планы Хафидда и поставить его в неловкое положение перед союзниками — принцем Иннесским и вашим дядей, — лордом Мэнвином. Я хочу посеять в их душах зерна сомнения.

— Ну, я рада слышать, что вас так сильно волнует моя судьба.

— Да, я уверен, члену семейства Уиллсов почти невыносимо слышать, что он не является центром вселенной.

— Я подобных иллюзий не питаю и так же здраво смотрю на деятельность Уиллсов, как и многие другие, возможно даже, как и вы. Да, я родилась в семье, где учат ненависти, Алаан, но я не испытываю к Реннэ ничего похожего на ненависть, несмотря на все, что они нам сделали.

— И что вы сделали им, — проговорил Алаан. — В ненависти Реннэ к Уиллсам, и наоборот, нет ничего особенного. Она лишь эхо той вражды, что раздирала ваши кланы много веков назад? — Он немного наклонился вперед. — Вы никогда не замечали, что менестрели и собиратели преданий разъезжают по стране и рассказывают о страшных событиях прошлого. Они приходят в замок Брэйдон и распевают о преступлениях Реннэ, а затем отправляются во владения Реннэ и поют там о злодеяниях Уиллсов. Вы не обращали внимания на то, как на них реагируют слушатели? Менестрели похожи на переносчиков болезни, они бывают в разных местах, приносят с собой чуму ненависти, заражают ею одну деревню за другой до тех пор, пока не заболеет вся страна.

Алаан уверенно поднес кружку к губам, а когда опустил руку, Элиз заметила у него в бороде несколько ярких капель вина.

— Но вы ведь тоже менестрель или выдаете себя за такового.

— Иногда, но я не пою о ненависти. Только о любви и разных загадочных событиях. Иногда мои баллады рассказывают истории со странным концом или диковинными поворотами. Но я никогда не напоминаю людям о зле, которое творят — или творили — другие люди.

— А как же насчет несправедливости в любви?

Он посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Должен заметить, что вы на удивление разумны для своего возраста. Кстати, сколько вам лет?

— Двадцать.

— А рассуждаете так, словно вам тридцать семь.

Его замысловатый комплимент неожиданно смутил Элиз.

— А почему тот человек называет себя Эремоном, — быстро спросила она, — если его настоящее имя Хафидд?

— Потому что он возрожден или так считает. — Алаан поставил пустую кружку на землю и встал гораздо увереннее, чем могла бы подумать Элиз. — Пора спать. Мы встанем с восходом солнца, завтра нас ждет очень трудный день.

Мэнвин пребывал в ярости. Каррал это понял по тому, как его брат открыл дверь. Он всегда радовался, когда Мэнвин злился, потому что тот лишь отчаянно ругался — и больше ничего. В отличие от Хафидда, Мэнвин никогда не ударит слепца — он наделен неким извращенным чувством чести, или просто дело в хорошем воспитании, от которого не так-то легко избавиться.

— Куда она подевалась, Каррал? — тихо, очень серьезно и холодно спросил Мэнвин. — Принц и его мерзкий советник, Эремон, желают с тобой поговорить. Так что лучше скажи мне.

Каррал с трудом сглотнул. Затем дотронулся рукой до синяка на щеке.

— Я не знаю. Эремон, которого на самом деле зовут Хафидд, может еще раз меня ударить, если это доставит ему удовольствие, но я и в самом деле не знаю.

Мэнвин замер на месте.

— Он не бил тебя, — твердым голосом проговорил он. — Ты упал. Ты сам всем сказал, что упал.

— Сказал. Но именно рука Хафидда толкнула меня на колени.

— Я тебе не верю, Каррал. Нет, не верю.

— Твое право. Я сказал правду. Хафидд сильно ударил меня — ты сам видишь след, — потому что я осмелился возражать против брака моей дочери и сына его господина — хотя кто у них там господин, вопрос открытый, я полагаю. Правда и то, что я не знаю, куда уехала Элиз, к счастью. Потому что, если бы Хафидд повел себя, как в тот раз, я бы все ему открыл. Но мне ничего не известно. Так что можешь снова спустить на меня своих собак. Даже если они растерзают меня на куски, я все равно ничем не смогу им помочь.

В коридоре послышались шаги, остановились возле двери.

— Принц Нейт, сэр Хафидд, — сказал Каррал и поклонился гостям, не поднимаясь с кресла.

— Вы ударили моего брата? — спросил Мэнвин, в голосе которого прозвучала холодная ярость.

— Вы хотите сказать, что я могу ударить слепого человека? — поинтересовался Хафидд.

— Ваши слова звучат так, будто у вас есть честь и вам можно нанести оскорбление, — заметил Каррал, у которого от страха пересохло во рту.

— Осторожнее, менестрель, — быстро ответил Хафидд. — Есть пределы того, что я готов простить, даже слепцу.

— А что вы мне сказали в тот день, когда разукрасили мое лицо? — Каррал прикоснулся к щеке. — Что вам плевать на честь и манеры, или так называемые правила хорошего тона. «Я не похож ни на кого из тех, с кем вы до сих пор встречались» — так, кажется, прозвучали ваши слова. Я не знаю, куда уехала моя дочь, сэр Хафидд. Можете оторвать мне ноги и руки, я вам ничего не скажу. Потому что не знаю.

Она бежала с человеком, с которым я встречался в башне. Он назвался призраком, но не открыл мне своего имени. Разумеется, я ему не поверил. Но, с другой стороны, помните, вчера вы заявились в башню и слышали, как я с кем-то разговаривал? Я беседовал тогда именно с ним, но когда ваши люди ворвались ко мне в комнату… его там не оказалось. — Каррал помолчал немного, все еще потрясенный случившимся. — Естественно, вы мне не поверите, но так часто бывает с правдой.