— В роддом? — хмурится Глеб, поднимая голову.

— Да. Там, это… отслойка плаценты, гематома какая-то и… — почему-то мне стыдно признаваться, — всякое еще… Угроза была.

— Кому угроза? — Глеб недобро щурится.

— Угроза выкидыша, Глеб. Мне на сохранение срочно надо было, вот я и…

— А сейчас?!

— Ну, ты ведь сам меня в больницу возил, — пожимаю плечами. — Нормально все.

— Значит, на те деньги ты Златку спасала?

Вижу, как у него брови подрагивают. Больно ему. Откладываю вилку и тянусь через стол к хмурому лицу.

— Уже все хорошо, Глеб. — Прохожусь пальцами по густой бороде, поглаживаю щеку. — Мы просто испугались…

Чувствую, что готова расплакаться. От облегчения. Как же мне его не хватало. Как я боялась, что больше никогда его не увижу…

Вскакиваю со стула.

— Есть еще кое-что! — Улыбаюсь, не позволяя себе плакать. — Не все ж мне на лечение тратиться было…

Подхожу к своему рюкзачку, покоящемуся на стуле, и открываю самый большой отсек.

— Пришлось кое-какой одежды себе купить. Меня ведь скорая в вечернем платье в больницу доставила. — Ковыряюсь в рюкзаке, коротко пересказывая события, произошедшие со мной, пока его не было рядом.

Достаю небольшой кулечек и возвращаюсь к столу. Руки дрожат, пока я безуспешно пытаюсь развязать узелок на пакетике. Не выдерживаю, рву. И расправляю перед лицом Глеба крохотную распашонку. Поднимаю глаза к потолку, пытаясь сдержать слезы.

— «Папина гордость», — подрагивающим голосом читает он надпись на малюсенькой одежке.

Шмыгаю носом, прячась от Глеба за тонкой тканью. Уже ничего не вижу от слез, застивших глаза. Большие ладони вдруг накрывают мои руки. Глеб осторожно подтягивает меня к себе. Целует пальцы, забирая из них распашонку. Усаживает к себе на колени, сгребая в охапку, как маленькую.

— Тише, девочка, тише. — Успокаивающе покачивает в своих руках, поглаживая по волосам. — Я, кажется, совсем забыл сказать тебе… спасибо. Спасибо за Злату. И за то, что уберегла ее, пока я был не в себе…

Вздрагиваю от уже неконтролируемых рыданий. Обвиваю голову Глеба руками, утыкаясь носом в его шею.

— Прости меня, — всхлипываю я. — Прости…

Чувствую, как мощное тело напрягается, а большая ладонь застывает на моей голове.

— Аня, — тихо рокочет в моих волосах, — если предположить, что ты не информатор, за что ты вечно извиняешься?

— Ты же из-за меня чуть не умер! — взрываюсь новой порцией истерики.

Тяжелое молчание вынуждает меня перестать всхлипывать, а мозг начать работать, обрабатывая слова, которые я вечно ляпаю невпопад. Поднимаю голову, заглядывая в темные глаза. Опять хмурится.

— Ты ведь меня прикрывал, — пытаюсь объясниться, пока между нами снова не встало недопонимание. — Потому и пострадал…

— Вот я и думаю, — зачарованно наблюдая за мной, бормочет он, — то ли ты прекрасно подготовленная актриса, то ли бестолковая девчонка, из-за своей глупости попавшая в этот переплет.

— Не хочу быть бестолковой! — фыркаю я. — Тогда уж актриса. А лучше — певица!

— А я молюсь, чтобы ты оказалась бестолковой. Зато моей… — грустно усмехается он, опуская глаза. — Садись, ешь. И так сегодня без обеда осталась. С завтрашнего дня приемы пищи ни под каким предлогом не пропускать. Соблазнение тоже больше не прокатит.

— Это я-то? — Вскакиваю на ноги. — Опять собрался меня обвинять?!

— Ну а кого еще обвинять в том, что ты такая соблазнительная? — Глеб проводит языком по нижней губе, сбивая меня с мыслей. — Разве что родителям твоим спасибо сказать?

Возвращаюсь на свой стул, стараясь не вестись на провокации. Беру вилку.

— Ты есть не собираешься? Мне, значит, тут диктатуру устроил, а сам еще даже не притронулся к еде, — ворчу я. — Тебе, вообще-то, сейчас силы не меньше моего нужны!

В уголках его глаз собираются едва заметные морщинки, которые подсказывают мне, что он хочет улыбнуться, но не позволяет себе.

— Кстати, о родителях, — продолжает Глеб. — Когда мы познакомимся с отцом?

— Это еще зачем? — Я вздрагиваю от неожиданности, едва не давясь пюрешкой.

— Как бы это помягче сказать… — раздумывает Глеб. — Я вроде как отец его внучки?

— Не думаю, что это станет приятной встречей, — отмахиваюсь я, даже боясь представить папину реакцию.

— Почему?

— Он лелеял надежды, что выдаст меня замуж за сына своего сослуживца. Думал, я в Москве «наиграюсь» и примчусь прямиком под венец, — без обиняков рассказываю я. — А тут — беременна от мужчины, с которым у него разница в возрасте меньше, чем у меня.

Признаться, я думала, что отцу без разницы, каким образом выгнать меня с общей жилплощади. Но судя по нашему разгромному скандалу перед моим отъездом в Москву, ему было очень важно породниться с тем полканом, что женился в четвертый раз. Сват-брат-кум, ох уж эти панибратские отношения…

Отвлекаюсь от невеселых мыслей, заметив, что вилка в руках Глеба приобрела странную форму.

— Это что? — спрашиваю я, непонимающе изучая неизвестную мне ранее букву «зю».

— Разве не видно?! — Он бросает изуродованную вилку на стол и откидывается на спинку стула. — Ревность!

Не в силах сдержаться, улыбаюсь. Ревность — это хорошо.

— Я наелась, — говорю, поднимаясь из-за стола. — Дайте-ка мне ножницы, Глеб Виталич, и пройдемте со мной, раз не собираетесь больше есть.

— Тебе опять оружие подавай? — усмехается он.

Убираю посуду в раковину с намерением позже таки ознакомиться с чудом современной техники под названием «посудомойка». Направляюсь к выходу из кухни и понимаю, что Глеб не спешит исполнять мою просьбу. Останавливаюсь в коридоре и, вытянув над головой руки, потягиваюсь, покачивая бедрами из стороны в сторону. Слегка наклоняюсь вперед… и слышу, как ножки стула скрипят по мраморному полу. Уже через секунду мою спину согревает тепло мощного тела.

— А ты определенно умеешь заинтересовать, — глухо хрипит Глеб у моего уха.

— Не понимаю, о чем вы, — усмехаюсь тихо. — Я просто потянулась…

Он выставляет вперед руку и, раскрыв кулак, расправляет перед моим лицом трусики.

— Ничего не забыла? — выговаривает Глеб почти по слогам. — Завязывай уже провоцировать. С тем, как я тебя хочу, ты просто ходить пару суток не сможешь, когда я удовлетворю все свои желания. Но я боюсь навредить малышке. Потому сдерживаюсь. Иначе бы драл…

Его рука на грани боли сжимает мое обнаженное бедро, притягивая теснее, заставляя почувствовать, что он не шутит. В волосы врывается мучительный вздох. Тело словно огнем вспыхивает. Грубые губы нетерпеливо впиваются в мою шею, и кожу оцарапывает запущенная борода, напоминая мне о том, что я собиралась сделать.

— Нет. — Нехотя выворачиваюсь из его объятий. — Сначала надо это исправить!

Подойдя к двери, ведущей в его комнату, бросаю взгляд на слегка очумевшего Глеба, который беспомощно вытягивает перед собой руки.

— Издеваешься? — сдавленно рычит он и словно собирает языком мой привкус, оставшийся на губах.

— Помнится, мне вы тоже как-то не позволили подержать во рту то, что мне очень хотелось, — усмехаюсь я. Заметив, как его грудь вздрагивает от резкого вдоха, прячусь за дверью.

Беру стул из комнаты и волоку его в ванную. Размещаю перед зеркалом, раздумывая, что еще может пригодиться.

Глеб появляется в дверях с ножницами в руках и задумчивой ухмылкой на губах.

— Ну и что ты делаешь?

— Что мы делаем? — поправляю я.

— Мы… — смакует он. — Очевидно, МЫ собираемся бриться?

Кивает на бритву в моих руках и усаживается на стул напротив зеркала.

— Мы будем еще и стричься. — Забираю из его рук ножницы, откладываю бритву и принимаюсь за приведение в порядок густой шевелюры. — Это же просто невозможно. Я еще понимаю, когда в больнице лежал. Но сейчас-то? Хоть бы мастера вызвал. А то как леший зарос!

— Не до того было. — Глеб складывает огромные ручищи на груди и прикрывает глаза, отдаваясь в мою власть.