К нам подскакивает незнакомец, который до этого упорно пялился в окно, явно не желая быть свидетелем наших разборок, а потому не сразу понял, что произошло. Помогает мне усадить Глеба на кровать и вынуждает его опуститься на мою подушку.

— Я ведь об этом и говорю! — ругает он Глеба. — Хочешь вообще в кресле оказаться?! Или сразу на том свете?! Я ведь предупреждал, что после комы нельзя так рано из больницы сбегать!

Сказав это, мужчина почему-то окидывает меня гневным взглядом.

— Угомонись, Валер, — обессиленно ворчит Глеб, облизывая пересохшие губы. — Лучше водички принеси.

Незнакомец по имени Валера отправляется выполнять просьбу. А я нависаю над Глебом, встревоженно вглядываясь в его лицо, когда он прикрывает глаза.

Коляска? Кома? Тот свет?!

Так вот почему его штормило, пока он обнимал меня утром. Он нездоров… Причем, судя по словам незнакомца, это может закончиться очень плохо.

Сердце словно спотыкается, когда я понимаю, что он все еще может оставить меня. Невольно касаюсь хмурого лица, но тут же отдергиваю руку, когда Глеб лениво открывает глаза.

— Я ведь из-за тебя даже умереть не смог, — хрипит он. — Ты все приходила во сне. И разбудить пыталась.

Я ему снилась, пока он был в коме?

Как бы я хотела быть рядом! Но я ведь была уверена, что его уже нет в живых. Набравшись смелости от его слов, я осторожно касаюсь хмурого лица.

Глеб тяжело вздыхает, прикрывая глаза и словно давая мне волю делать то, что я хочу, пока он не смотрит. Он едва заметно отстраняется от моей руки и сжимает губы в жесткую линию. Между его черных бровей пролегает глубокая складка.

Это какая-то внутренняя борьба. Уж я-то знаю. Каждую морщинку на этом лице выучила.

Видимо, проиграв свою душевную войну, Глеб хмурится и утыкается лицом в мою ладонь.

— За что ты так со мной, Невеличка? — тихо шепчет он.

Ноги подкашиваются от этого нежного прозвища, придуманного самим Глебом. Опускаюсь на край кровати и, окончательно осмелев, прохожусь пальцами по заросшей голове.

— Вам бы подстричься не помешало, Глеб Виталич, — бормочу, игнорируя его вопрос.

Сколько можно переливать из пустого в порожнее? Ну не знаю я, о чем речь. Вот как объяснит все толком, тогда и разберемся.

Рядом с кроватью снова возникает незнакомец. Я поднимаюсь и отхожу, чтобы не мешать приводить Глеба в порядок.

— Сколько тебе повторять: я пластический хирург, а не твой семейный доктор, — ворчит мужчина, и я наконец понимаю, кто передо мной.

Валерий Александрович. Пластический хирург. Мы познакомились непосредственно перед нападением на клуб. Буквально за секунды до взрыва. Он вроде друг Глеба. Это хорошо, что рядом с ним есть люди, которые о нем заботятся.

— Рада, что с вами все в порядке, Валерий Александрович, — искренне говорю я, заглядывая через его плечо, чтобы видеть лицо Глеба.

— Не смей даже заговаривать со мной, — слышится тихий ответ доктора. — Если бы не Глеб, я бы тебя самолично придушил.

Отшатываюсь, словно мне влепили увесистую пощечину. Вжимаюсь в ширму, когда Валерий Александрович проносится мимо меня и покидает палату, оповестив об этом грохотом двери о косяк. Непонимающе смотрю на Глеба, который лениво размыкает глаза.

— Скажи еще, что уязвлена? — недобро усмехается он. — У Валерки отец очень сильно пострадал в том нападении, что ты помогла организовать.

— Я помогла? — хмурюсь непонимающе. — Глеб, да о чем ты?!

— Завязывай уже строить из себя святую невинность. Я знаю, что ты была информатором этих баранов. Сливала им инфу об аукционе.

— Бред! — взрываюсь я. — Ты веришь в эту чушь?!

Приплыли. Ну, зато хоть какие-то подвижки.

— Сначала не хотел, — выдавливает он.

— А потом? — ошарашенно отзываюсь я, не в силах поверить, что меня так просто оклеветали. Да и кому это могло понадобиться? Кто я такая, чтобы меня подставлять?

— А потом ознакомился с доказательствами. — Каждое слово дается ему с большим трудом.

Во мне закипает праведный гнев. Я просто поверить не могу в то, что он говорит!

— Какими доказательствами, Глеб?! — Не могу сдержаться. — Доказательствами чего? Того, что я ничего не делала?

Он измученно выдыхает, и я понимаю, что совсем несвоевременно затеяла этот разговор.

— Я догадывался, что ты начнешь отпираться, — вяло кивает он. — Но все же надеялся услышать признание от тебя лично.

— Мне не в чем признаваться, — ровным тоном отвечаю я, чтобы не волновать неожиданного пациента, занявшего мое место.

Вижу, что Глеб хочет сказать что-то еще, но в палату возвращается Валерий Александрович со шприцем в руках.

— Еле выпросил, — ворчит он. — Щас вколю, но если вместо того, чтобы отлеживаться дома, продолжишь шататься где ни попадя, я тебя принудительно обратно в больничку упеку! А твою эту… в ментовку! Понял?

— Понял-понял, — усмехается Глеб, вновь облизывая сухие губы. — Сейчас только по-быстрому сгоняем, все оформим, и домой.

— Глеб, — серьезно говорит доктор, — ты уверен, что это хорошая идея?

— Ты ведь сам слышал, — полусонно отвечает Глеб на непонятный мне вопрос. — Все еще считаешь, что он не мой? Мне нужны гарантии.

— Смотри сам. С тобой ведь бесполезно спорить, — отмахивается Валера, вкалывая Глебу какой-то препарат. — Полежи хоть часок. Не срывайся сразу.

Доктор выходит из палаты, и я снова крадусь к кровати. Поднимаю стул, который Глеб уронил чуть раньше, и усаживаюсь рядом. Глеб все же заснул.

Осторожно касаюсь его руки, прослеживая пальцем узор из плотных вен под смуглой кожей. Сгиб локтя под закатанным рукавом рубашки весь словно в комариных укусах и мелких синяках. Очевидно, от капельниц.

Бедный мой. Ты ведь терпеть не можешь больницы.

Спохватываюсь и тянусь к широкой шее, желая расстегнуть воротник рубашки, чтобы ему было легче дышать. Уже три пуговицы позади, а я все не могу оторвать руки от его горячей кожи. Так хорошо просто знать, что он жив. Иметь возможность прикоснуться к нему. Поговорить. Да просто видеть его…

Правда, его состояние мне совсем не нравится. Как и реакция на меня.

Хотя… Судя по тому, что в полубреду он не помнил о своей напускной жестокости, он не так уж и ненавидит меня? Но и вряд ли все еще любит, как заверил меня в нашу последнюю встречу. Сердце неприятно сжимается. Словно я упустила что-то очень важное.

Может, еще не все потеряно?

Подаюсь вперед и касаюсь губами его груди. Плевать, чего он там себе надумал, я найду способ доказать, что не предавала его. Я уже достаточно знаю его вспыльчивый нрав. Пусть позлится. А когда остынет, сам поймет, что вся эта клевета шита белыми нитками.

Кроме того, я обязана Глебу жизнью. Если бы тот взрыв пришелся на мою спину, я бы точно не пережила. А он теперь страдает из-за меня. Сама помню, каково после комы. Тело не слушается, сколько ни массируй. Мозги в кашу, как ни пытайся сосредоточиться. Немудрено, что он принял все, что ему наговорили, за чистую монету.

Надо придумать способ побыстрее остудить его гнев. И вместе во всем разобраться. Потому как если информатор не я — а это точно не я, — то он все еще поблизости. А значит, и Глеб все еще в опасности.

Я должна постараться. Ради Глеба и своего ребенка.

Нашего.

Анечка… Моя Анюта.

Сознание понемногу начинает проясняться. И я понимаю, что снова желаю увязнуть в своих сраных нереалистичных грезах. И так каждое утро за секунду до пробуждения. Словно невидимая граница моего душевного равновесия.

Тварь.

Я должен был сказать ей это! Но стоило попытаться, и мое неокрепшее после комы сердце отчего-то начало с утроенным усердием перекачивать кровь, вынуждая заткнуться.

Чувствую приятное давление в ногах и нехотя разлепляю глаза. Вижу, как тонкие пальчики с удивительной силой разминают мои одеревеневшие икры. Ползут выше, сжимая кожу бедра вместе с тканью брюк. В штанах становится тесно от опасно близких к моему паху рук.