Поднимаю взгляд на хозяйку сильных ладоней, и предательское сердце снова пускается в бешеный галоп. До скрежета сжимаю челюсти. Опять она… Я бы предпочел, чтобы все связанное с ней оказалось гребаным сном. Не знать ее. Не видеть никогда.

Рвано выдыхаю.

Идиот! Грожусь расправой. Видеть и знать не желаю, а на деле даже не могу найти в себе сил оторвать он нее взгляд. Нахмуренный лоб покрылся испариной от натуги. Темно-золотые волосы липнут к влажной шее.

Как под гипнозом наблюдаю за капелькой пота, стекающей по тонкой коже. Невольно облизываюсь. Мое дыхание становится тяжелым, и я понимаю, что надо срочно переключиться, пока не сорвался, как утром.

— Что ты делаешь? — хриплю я.

Думал, для приличия хоть вздрогнет от неожиданности. Заодно бы и меня остудила. Но, похоже, моя актриса устала-таки притворяться невинной овцой и перешла к откровенному соблазнению. Ну, посмотрим, какая ты настоящая.

— Разминаю мышцы, — равнодушно пожимает плечами она, продолжая терзать мое бедро. — Просто до сих пор помню, как сама очнулась от комы. Все, о чем могла мечтать, — это чтобы кто-нибудь сделал мне массаж.

— Ну и как? Удалось договориться с кем-нибудь в больнице и снять напряжение? — двусмысленно спрашиваю я.

Сам не знаю зачем. Может, уколоть побольнее. Или все же хочу знать, был ли у нее кто-то после меня? От одной мысли об этом сводит скулы.

— Да нет, — отмахивается Аня, проигнорировав скрытый смысл моего вопроса. — Они там вечно носятся как оголтелые. А это вроде мелочь такая… Как-то неловко было просить.

Хмурюсь. Что еще за херня? В смысле «просить»? Ей обязаны были обеспечить полный уход, разве нет?

Усилием воли отсекаю абсолютно неуместные вопросы. Это вообще не мое дело! Видимо, у ее пособников попросту не хватило денег на реабилитацию!

— Сама потихоньку, — продолжает Аня как-то буднично, не прекращая разминать мои бедра. — Сил, правда, особо не было. Но как могла, массировала.

Невольно заслушиваюсь ее голосом, забывая генерировать ядовитые комментарии. Слежу за нежными губами, которые поджимаются каждый раз, когда она делает усилие.

Слишком старательно входит в образ заботливой сиделки. Но я чувствую, что неосознанно ведусь на эту ее игру. Даже дыхание сбивается, пока я наблюдаю за тем, как Аня прикусывает язычок, прикладывая силы.

Сейчас бы взять этот лживый ротик и насадить…

— Завязывай! — рявкаю не так яростно, как хотелось бы.

Усаживаюсь в кровати и поправляю брюки, пока она не спалила мою заинтересованность ей.

— Отдохнули? — Аня покорно отходит к ширме, складывая перед грудью руки, и едва заметно мнет пальчики.

В теле легкость такая, будто после профессионального массажа. Она что же, все время, пока я спал, разминала мои мышцы?

Слегка подвисаю, разглядывая ее подрагивающие ладони. Так близко, что у меня, по ходу, крыша едет. Я так ждал ее. И вот она рядом. Да только если бы знал, как все обернется, лучше бы и не очухивался. Хоть запомнил бы милым заботливым ангелом.

Поднимаю взгляд на голубые глаза, что смотрят на меня с какой-то непроходимой тоской, и невольно глубже вдыхаю. Между нами витает навязчивый цветочно-травяной запах. И мне хочется припереть девчонку к стенке, чтобы впитать ее целиком, всеми легкими. Оказывается, вот как она пахнет, когда не пахнет мной.

Хочу ли я ей верить? Нет. Не могу быть идиотом, который, наплевав на все предоставленные доказательства, ведется на лживую сучонку. Просто хотел бы вычистить память. До нуля. Чтобы не помнить всех тех бумажек, что собрали на нее «добрые люди». Стиснуть в объятиях и любить, пока сама не попросит остановиться.

Морщусь, осознавая, насколько невозможно мое желание, и первым опускаю взгляд, оценивая свою смятую одежду и масштабы личной катастрофы. Я же теперь вечность от ее прикосновений отмываться буду. Кожа буквально горит от одной мысли, что она трогала меня, пока я спал.

Растерзать хочу. И сожрать. Чтобы покаянно стояла передо мной на коленях и буквально высасывала прощение…

Довольно!

В гневе подрываюсь с кровати, чувствуя, что провокационные мысли не планируют останавливаться, и тут же хватаюсь за спинку стула. Меня ведет, а голова словно наливается кипятком.

Аня тут же бросается ко мне и подхватывает под локоть.

— Ну куда ж вы так вскакиваете? — возмущенно, словно имеет право, восклицает она.

Замечаю, что опять перешла на «вы». Значит, сама догадалась субординацию соблюдать. Что еще раз подтверждает: а рыльце-то в пушку.

— Я сказал — завязывай, — шиплю, дергая плечом и высвобождая руку. — Я больше не поведусь на эти твои игры в заботу, так что можешь не стараться.

Вру, конечно. Потому и вынуждаю ее остановиться. Чувствую ведь, что поведусь. И еще как поведусь. Уже начал.

Аня послушно отходит, а я вспоминаю, как утром она бросилась мне на шею. У ног ползала. И это ее «прости»… По ходу, решила просто добить меня. Если бы не сорвался на поцелуй, то убил бы!

Выпрямляюсь и поправляю закатанные рукава.

— Поехали, — бросаю холодно.

— Куда? — непонимающе хлопает она своими голубющими глазами. И зачем я только смотрю? — Так ведь часа еще даже не прошло. А Валерий Александрович сказал…

— Я как-нибудь сам разберусь, — перебиваю ее, шагая к дивану, на котором оставил пиджак. — В твоей компетенции — родить мне здоровую дочку. Все остальное не твое дело.

Боковым зрением замечаю, как она съеживается при упоминании о ребенке.

— Глеб, прекрати, пожалуйста.

Слышу боль в ее голосе. Наигранную, конечно. Но совсем игнорировать не выходит. Стоит представить, что ей действительно может быть больно, как сердце тут же начинает колотиться, едва не пробивая грудную клетку.

— Я ни в чем не виновата, — с надрывом продолжает она. — И никогда не предавала тебя.

Прикрываю глаза, запрокидывая голову к потолку. Шумно выдыхаю.

— Давай допустим. — Снова поднимаю взгляд на обнаглевшую лгунью, поправляя воротник рубашки. — Тогда ответь мне… Кто оплатил твои больничные счета после аварии?

Этот вопрос у меня как спасательный круг в болоте ее лжи. Чтобы снова не затянуло. Есть только два варианта: либо соврет, лишний раз подтвердив, что предала меня, либо скажет правду, и тогда я получу от нее долгожданное признание в предательстве.

Сам не понимаю, на кой мне это сдалось. Словно собранных доказательств все еще недостаточно. Но кажется, если она доверится мне и признается, мне наконец станет проще дышать.

— В смысле? — Снова непонимающе хлопает голубыми глазками.

Нет. Она не хочет проявить ко мне милосердие.

Что, удивлена, что я в курсе?

— То-то и оно. — Мрачнею. — Ты не можешь ответить. И не утруждайся. Я и без тебя уже знаю, что это мои бывшие, а твои нынешние друзья постарались. Ребята молодцы! Я их недооценил. Поумнели с тех пор, как мы были по одну сторону баррикад. Слепили себе идеального шпиона. Подлатали ровно до того, чтобы ты живой осталась. А со зрением решили повременить. Ведь никто не станет думать на слепого котенка, что он — крыса? Не так ли?

Не смог удержаться от тирады. А ведь планировал вообще без лишней необходимости с ней не говорить. Валерка прав. Она как цыганка. Моя личная цыганка. Зубы заговаривает. Проворачивает эти свои фокусы пикаперские. Или это какое-то НЛП?

Вот как сейчас. Смотрит так жалобно, пробуждая во мне какие-то звериные инстинкты, отвечающие за защиту моей самки. Ротик свой персиковый приоткрывает, будто сказать что-то хочет. Но не решается. Прихватывает влажную губку зубами.

Шумно сглатываю.

Аня тыльной стороной ладони смахивает с шеи каплю пота, вызывая во мне приступ неоправданной заботы этим, казалось бы, безобидным жестом.

— Чувствую, мне придется постараться, чтобы восстановить свое честное имя, — так и не найдясь, что ответить, тихо говорит она.

Стойкая. Сдаваться не намерена, значит. Это мы еще посмотрим!