А позади – крики, трели свистков, надсадный лай бесновавшихся за забором псов, зарево охватившего усадьбу пожара!

– Гони! Гони! – заорал Пратт, когда мы закинули трофейный ящик в карету и сами вскочили следом. – Ходу!

Эдвард взмахнул плетью, кони встрепенулись и побежали по дороге, взламывая копытами и колесами схваченную ночным морозцем грязь.

Выбрались? Похоже на то.

– Наконечники все на месте? – спросил Джек, когда кое-как успокоил сбившееся дыхание.

– Одного не хватает, – сообщил я.

– Зараза! – с чувством выругался Пратт.

– Не страшно.

– Вот уж не скажи, – возразил рыжий пройдоха. – Задницей чую, эта железяка еще всплывет.

– Главное, чтобы в усадьбе не осталась.

– Я бы почувствовал.

– Уверен? А то найдут на пепелище, и завертится карусель.

– Да не было там наконечника, точно тебе говорю!

– Дай-то Святые, – вздохнул я и поинтересовался: – Узнал, что за ложа такая у них? Кто в нее вхож?

– Не узнал, – нервно мотнул головой Пратт и расстегнул ворот сорочки. – Не успел. Не до того было…

– Не до того? – уставился я на него.

– Выяснял, кто еще из моих замешан, – пояснил Джек.

– И?

– Клялся, что один только такой урод был…

Я откинулся на спинку сиденья, потом зажал ладонями виски и простонал:

– Ты хоть понимаешь, что мы с тобой только что натворили? Ты, между прочим, собственноручно отправил в Бездну нового главу королевской тайной службы!

– В гробу я его видал! – выругался рыжий. – Зато все концы в воду. А расследование его хозяева наверняка на тормозах спустят. Им огласка ни к чему.

– Его хозяева? А кто они – его хозяева?

Пратт покачал головой и смежил веки.

– Не знаю и знать не хочу, – пробормотал он.

– И не говори, – в кои-то веки согласился я с ним, памятуя о том, что покровителем Карла Готье полагали герцога Арно, сына кронпринца Иоанна, второго человека в очереди на стильгский престол.

Святые упаси это осиное гнездо разворошить!

У меня и без того проблем хватает, новых и даром не надо.

А что надо, так это влить в себя стакан абрикосового бренди и завалиться в постель. И больше – ничего.

Но верно говорят: не стоит смешить Святых своими планами. Той ночью поспать так и не получилось. И причина для этого оказалась серьезней некуда: отец Доминик прислал посыльного с известием об исчезновении Леопольда.

Ну что за жизнь…

Месяц Святого Иоанна Грамотея

Год 989-й от Великого Собора

Мне бывает странно слышать уверения знакомых о том, будто один их день как две капли воды похож на любой другой. Я категорически не понимаю тех, кто печалится, что с ними никогда не происходит ничего интересного и необычного. А больше всего поражают жалобы этих самых господ на свою серую и скучную жизнь.

Так и хочется недоуменно хмыкнуть: грезите о страшных опасностях и удивительных приключениях? Да вы просто больной на голову!

Святые свидетели, я знаю, о чем говорю! В моей жизни было немало серых, унылых и однообразных будней, но никогда, даже в самый спокойный и тихий денек, я до конца не мог быть уверен, что не встречу вечер, болтаясь в петле или истекая кровью из перерезанного от уха до уха горла.

И знаете, жить в ожидании удара в спину – вовсе не столь увлекательно, как может показаться со стороны. На самом деле постоянное напряжение не лучшим образом сказывается на психике даже матерых душегубов. И тогда рука сама собой тянется к стакану или набитой опиумом трубке.

Я не жалуюсь, вовсе нет. Просто судьба жулика, она как кошка – только отпустит и снова когти выпускает.

Какая спокойная и размеренная жизнь, откуда скуке взяться, о чем вы?

Не успел еще проклятые наконечники запрятать, как пришлось Леопольда по всему городу разыскивать. А тот как сквозь землю провалился, сгинул по дороге из дома в семинарию – и следов не найти. Даже непонятно: то ли сам убег, то ли похитили. Ни свидетелей, ни зацепок.

А крайний кто? Правильно – Себастьян Март! Недоглядел, не поговорил, не вразумил. Еще и с Бертой с зимы увидеться не получается; у нее в доме теперь постоянно кто-нибудь из монашеской братии дежурит. Чтоб, если вдруг Леопольд объявится, сразу за химо его и в монастырь, на постриг.

Оно и понятно, у сына Ричарда Йорка скверна в крови от рождения, как он в возраст войдет, таких дел наворотить сможет – бесам в Бездне тошно станет.

Только вот слишком долго пацана найти не могут, как пить дать, похищение это. То ли из Ланса дотянулись, то ли в Довласе мою давешнюю хитрость раскусили. Да и сам он мог на себя беду накликать, после того как от Берты правду о своем рождении узнал.

Стоило бы о ее самоуправстве отцу Доминику доложить, но не стал, уж простите меня, Святые. Пусть у девчонки характер и не сахар, да только люблю бесовку, не стану ее под монастырь подводить.

А у самого нервы будто струны на лютне бродячего музыканта – мало того что перетянуты, так еще и вразнобой звенят. Ведь если Леопольд не удрал из дому, если его не умыкнула разведка Ланса – сдался он ей! – если не проснулись вдруг родительские чувства у одной ветреной дамочки из окружения великого герцога Довласа, то ситуация много хуже, чем представляется нам сейчас.

Тринадцать лет назад Леопольдом всерьез интересовался Высший. И неспроста – любое порождение Бездны, вселившееся в столь восприимчивое к потустороннему тело, обретет воистину невероятную мощь. Одна только мысль об этом пугала отца Доминика до икоты. Да и меня, честно говоря, тоже.

Простите дурака, Святые, что не поговорил с пацаном, не уберег его.

Простите. И помогите все изменить.

Я поднялся с колен, отряхнул штанины и, кивнув беседовавшему с прихожанами священнику, вышел из молельного дома под ласковое летнее солнышко. Зимняя хмарь давно сгинула, ледяные ветра больше не гнали по Эверю серые свинцовые волны, а с неба на головы прохожим не сыпалась то ледяная крупа, то хлопья мокрого снега, но никакого желания прогуляться по принарядившемуся городу не возникало.

Грязь жилых кварталов, вечная сутолока набережной, вонь припортового района.

Ну и какая может быть неспешная прогулка?

Да и пику в бок получить проще простого, крутились у меня в голове последнее время нехорошие предчувствия. Ничего конкретного, но…

…но в ресторацию я отправился на карете. Так оно спокойней.

Впрочем, неприятности – такая штука, что достанут человека даже в могиле. А еще они ходят стаями.

Стоило только подняться на крыльцо ресторации, как на улицу выскочил взъерошенный Клаас Дега.

– Вас шпик дожидается! – выпалил он, округлив глаза.

Я шумно выдохнул, мысленно досчитал до трех и только тогда спросил:

– Какой еще шпик?

– Из надзорной коллегии! Этот толстый, как его… Ольтер! – припомнил мой перепуганный помощник.

Под ложечкой противно засосало, а во рту пересохло, будто не пил три дня. На миг накатил страх, но я только поморщился и решительно распахнул дверь.

У господина старшего дознавателя на меня ничего нет. Ничего. Вообще.

Да и возникни у толстяка хоть тень подозрения в моей причастности к известным событиям, общаться с ним пришлось бы вовсе не в ресторации, а в застенках надзорной палаты или, того хуже, в пресловутом «Тихом месте». Хотя в этом случае я бы скорее просто сгинул в подвалах бывшей скотобойни, ныне ставшей тюрьмой Пурпурной палаты.

Пройдя в обеденный зал, я спокойно огляделся по сторонам и без особой спешки приблизился к угловому столу, за которым изволил завтракать старший дознаватель надзорной коллегии Ференц Ольтер, тучный и неопрятный дядька, куда более умный и опасный, чем могло показаться на первый взгляд.

– Ну, наконец-то, – без всякой радости протянул он при моем появлении, вытер пухлые пальцы салфеткой, после промокнул жирные губы и поморщился: – Право слово, я уже начал беспокоиться, что придется задержаться здесь до обеда!