– Чушь! – сказал Густав как отрезал. – Мне лучше знать!

– Ну-ну, – пожал я плечами и скомандовал кучеру: – Езжай, покрутись по кварталу!

Карета тронулась с места, я развалился на сиденье и спросил:

– Насколько опасна ведьма?

– Слышал о кобрах?

Я вопросительно взглянул на Эдварда Роха, тот пояснил:

– Ядовитая змея.

– Чрезвычайно ядовитая змея, – поправил его чернокнижник. – А в той твари яда на сотню кобр хватит. Даже не пытайся захватить ее живой. Увидишь – убей.

– Твоя пыль нам не поможет?

Густав хмуро посмотрел на меня, потом вытянул руку, и стало видно, как мелко-мелко подрагивают его пальцы.

– Выдохся, – сообщил Сирлин.

– Тогда едем за Карлом, кроме него, твою дочь никто в глаза не видел, – решил я и попросил Эдварда: – Покараулишь там тогда? Вдруг вернется кто…

– Покараулю, – не стал отказываться лучник.

И я со спокойным сердцем велел кучеру ехать на склад.

Когда вернулись в пахартский квартал, на город уже понемногу накатывали вечерние сумерки. Перед питейными заведениями прямо на тротуары выставляли столы и стулья, жарилось на открытых мангалах мясо, зажигались фонари в окнах игорных домов и борделей, выползали из своих нор зазывалы и попрошайки, густо пахло выпечкой и экзотическими специями.

И кругом – люди, люди, люди.

Люди и голоса.

Смуглые еретики с браслетами из начищенных до блеска меди и серебра, заглянувшие на огонек добропорядочные горожане, прожженные жулики, подвыпившие гуляки, приезжие провинциалы и сошедшие с кораблей морячки. Все они толкались, кричали и ругались, и при этом не обращали никакого внимания на медленно катившую по дороге карету. Кучеру даже пришлось пару раз приложить замешкавшихся зевак плетью, и уверен, – не стой на запятках дюжие парни, с рук бы ему это не сошло.

У «Золотого лотоса» порядку прибавилось; в этом районе селились наиболее зажиточные и респектабельные пахартцы, чьи предки перебрались в Стильг уже несколько поколений назад, поэтому никаких борделей и притонов там не было и в помине. Первые этажи домов занимали не игорные заведения и кабаки, а обычные магазины и лавки, которые к этому времени уже начинали закрываться.

Смуглые работники укрывали витрины деревянными ставнями, а скучавшие на тротуарах приказчики и охранники оборачивались и провожали карету пристальными взглядами. Пристальными – и не особо дружелюбными.

А как иначе? Пусть я и старался вести дела, особо местных не притесняя, но обыватели почему-то всерьез полагают, будто не нуждаются ни в чьем покровительстве вовсе.

Странное и донельзя наивное заблуждение.

А уж когда за спокойную жизнь приходится платить инородцу, ненавидеть его – святая обязанность каждого переселенца. Такое с молоком матери впитывается.

– Аккуратней тут, – предупредил я Густава, выбираясь из кареты. После позвал Вадера: – Карл, ты со мной.

Поднялся на крыльцо «Золотого лотоса», охранники поспешили следом, да еще невесть откуда вынырнул Хмурый. Он распахнул передо мной дверь и шепнул:

– Можем начать в любой момент.

– Идем!

Я провел ладонью по лицу, заставляя растянуться в презрительной ухмылке губы, и уверенно шагнул через порог в расцвеченный красными, зелеными и синими фонариками полумрак.

Внутри остро пахло благовониями и приправами, тихонько тренькал какой-то экзотический музыкальный инструмент, позвякивали бубенцы. Публика – сплошь пахартцы средних лет, многие с замысловатыми татуировками, намеренно выставленными напоказ. Не бандиты, но серьезные люди, считающие зазорным скрывать приверженность традициям далекой родины.

И без того тихие разговоры при нашем появлении моментально стихли, я прошел по проходу между низенькими столиками во второй зал, и уже там вдруг понял, что нисколько не верю в успех мероприятия.

Более того – внутри угнездилась гаденькая мыслишка, будто впустую теряю здесь время. А ведь оно и без того утекает сквозь пальцы, и с каждым вздохом, с каждым ударом сердца его остается все меньше и меньше!

Я глянул на почерневший браслет и тяжело вздохнул.

Все меньше и меньше, да.

Луизы здесь нет и никогда не было. Выкрали ее вовсе не из-за выкупа; похитителей интересовала лишь доставшаяся ей от папочки Тьма. И даже не сама эта неосязаемая и незримая материя, а возможность передать ее по наследству. Шанс соединить в одном ребенке Тьму и Скверну.

Те, кто алчет силы Осквернителя, никогда не променяют власть на золото, ибо вещи эти несоразмерные изначально.

Захотелось плюнуть на все, развернуться и заявить Густаву, что мы вытянули пустышку, но я сдержался. Не из-за нужды в услугах новоявленного князька и даже не из-за присутствия Карла Вадера, а просто, просто…

Я выкинул из головы пафосное «так нельзя!» и остановился перед загородившим проход во внутренние помещения коротышкой, загорелым до черноты, худым и жилистым.

– Лучше отойди, – тихонько посоветовал ему.

Охранник тоскливо глянул на громил у меня за спиной и послушно отступил в сторону. Послышался шорох, будто все присутствующие разом повернулись посмотреть в нашу сторону, но проверять, так ли это на самом деле, я не стал и прошел на кухню к раздававшему указания поварам и прислуге хозяину.

Высокий, удивительно плечистый для пахартца мужчина средних лет был одет в традиционную накидку, правая рука терялась в просторном рукаве.

Терялась в рукаве? Да нет, потерялась она несколько раньше, и вовсе не в рукаве.

Я оглядел задымленное помещение, где шипели и шкворчали сковороды, булькали котлы, постукивали о разделочные доски ножи, шлепали по сырому мясу деревянные колотушки. Никто из персонала при нашем появлении ни на миг не оторвался от готовки, только владелец «Золотого лотоса» развернулся ко мне и спросил:

– Могу узнать, что привело вас сюда, – и уже после едва заметной паузы, – мастер Шило?

– День не задался.

Пахартец ничем не выдал своего удивления, лишь слегка склонил голову набок в ожидании объяснений. Но я продолжать не торопиться.

Что-то здесь было не так, что-то было неправильно.

Обожженную силой Марка душу до сих пор саднило, и редкие крупицы разлитой в воздухе Скверны смягчить выматывающую боль до этого момента не могли. А вот на кухне «Золотого лотоса» потустороннее сгустилось, словно предрассветный туман, окутало меня своей нереальностью как целительным бальзамом, помогло открыться второму дыханию.

И вместе с тем окончательно сбило с толку. Голова закружилась, стены то удалялись, то приближались, и невольно начало казаться, будто комната на самом деле чуть больше, нежели видится невооруженным глазом.

Я покрутил головой, размял шею и только тогда прервал свое затянувшееся молчание:

– Не так давно ты доставил мне много хлопот, но я подарил тебе второй шанс. Мог этого не делать, и никто бы меня не осудил, но подарил. Так?

Пахартец медленно кивнул.

– Я был уверен, – продолжил я, – что ты возьмешься за ум и станешь держаться подальше от неприятностей. И представь, каково было мое удивление, когда мне сообщили, что ты опять взялся за старое!

– Боюсь, не понимаю вас, мастер Шило, – ответил владелец «Золотого Лотоса», опуская взгляд.

– Ограбление, – подсказал я, пытаясь определить источник растекавшейся по кухне Скверны.

Однорукий пахартец встрепенулся и с нескрываемым облегчением уверил меня:

– Я не имею к этому никакого отношения! Никто из моих людей не причастен к налету на курильню! Можете не сомневаться, мастер Шило…

Обычно облыжно обвиненный человек испытывает возмущение и раздражение. Но если тяжким грузом давит иная тайна, тогда в первую очередь накатывает облегчение. Так уж устроены люди, и не важно, истинной они веры или язычники.

Услышав обвинение в грабеже, владелец «Золотого лотоса» испытал облегчение. И так уж случилось – испытал облегчение не только он.

Сильные эмоции – враг концентрации; воздух в кухоньке на миг подернулся рябью, и в тот же миг я крутнулся на месте и ударил за спину выдернутым из чехла на поясе ножом.