– Все когда-нибудь проходит. Но, если захотите поговорить об этом, всегда можете на меня рассчитывать.

– Разумеется.

– И вы не заказали заупокойную молитву по господину Фаре…

– Он был дрянным человеком, отче, – прямо заявил я, ощутив приступ дикой злобы на своего беспутного подручного. – Плохо жил и плохо умер. Он всех подвел.

– Но бессмертие души…

Я придвинулся к священнику и тихонько произнес:

– Не думаю, что заупокойная молитва спасет его душу от падения в Бездну, даже если ее разом прочитать во всех молельных домах Акраи. Он был очень дурным человеком, святой отец. – Сказал и отправился на выход, спиной ощущая неодобрительный взгляд собеседника.

Да и пусть его. В своей правоте я нисколько не сомневался.

О мертвых либо ничего, либо хорошее? Отлично! Тогда помолчим.

Прохладный полумрак молельного дома сменился зноем летнего полдня; зависшее в полудне солнце опалило кожу совсем уж неласковым жаром, и легкая полотняная рубаха моментально промокла от пота.

Лето! Раскаленные мостовые в центре, вонь тухлой рыбы и нечистот на окраинах. А ведь совсем рядом, просто рукой подать, – открытое море.

Свежесть, прохладный ветерок, свобода.

Уйти в море? Уйдешь тут, пожалуй… Если только прямиком на дно.

Я уже привычно пробежался кончиками пальцев по серебряным щиткам браслета и раздраженно махнул рукой дожидавшимся меня охранникам, которые сидели на корточках у стены соседнего здания, прячась в его узкой тени от палящих лучей недобро скалившегося с безоблачного неба солнца.

Браслет, все этот клятый браслет. Окольцевали, будто зверя какого…

– Куда сейчас, мастер? – спросил Ори, распахивая дверцу подогнанной кареты.

– На кладбище же велели… – напомнил ему сидевший на козлах Гастон, обмахивая раскрасневшееся лицо соломенной шляпой. – Похороны на час пополудни назначены, как раз доберемся…

– Да, езжай сразу на кладбище, – подтвердил я и забрался внутрь. Вытащил из дорожного ящика плоскую бутылочку с полынной настойкой, выдернул пробку, глотнул.

Горько, будто лекарство принял.

Лекарство и есть.

Я поскреб ногтем потемневший в паре мест серебряный щит браслета и вдруг ощутил нестерпимое желание плюнуть на все и завалиться в Берте.

Но – нельзя. Да и не дело похороны Фаре пропускать.

Слишком много нужных людей на кладбище соберется, чтобы это мероприятие игнорировать.

Когда карета затряслась на загородной дороге, я повязал шейный платок и нехотя снял с вешалки черный сюртук.

Упрею на солнце, но куда деваться? Нельзя правила приличия нарушать.

Бесов праздник, как же Фаре сдох не вовремя! Хотя бы декаду еще небо покоптил…

Карета остановилась, Ори распахнул дверцу и оповестил меня:

– Приехали.

– Вижу, что приехали, – буркнул я, взял себя в руки и вздохнул: – Ладно, ждите здесь.

Сам прихватил трость, прошел в кладбищенские ворота и сразу свернул на тенистую аллею, засаженную кленами и липами. Среди деревьев гулял легкий ветерок, жара отпустила, и дышалось здешним чистым воздухом на удивление легко; невольно даже закралась мысль, что живым сейчас остается лишь позавидовать мертвым.

В городе – духота и зной, здесь – свежесть и прохлада.

Будто из преисподней на прогулку выбрался. А все наоборот, да…

– Мастер Шило! – окликнул меня сидевший на скамейке в тенистом уголке аллеи Хмурый. – Присаживайтесь! Успеем повялиться на солнцепеке.

Я опустился рядом с подручным и поморщился, не скрывая досады:

– Шарлю стоило бы дважды подумать, когда он выбирал место для похорон.

– Когда это он думал о ком-нибудь, кроме себя? – резонно отметил головорез.

– Но не на холме же! – Я махнул рукой и уже на полном серьезе спросил: – Ты проверил обстоятельства его смерти?

– Девчонка была новая, из приличной семьи. Уж не знаю, как там все случилось, но по всему выходит, что ткнула она его наугад, куда придется. А пришлось в сонную артерию. Шарль истек кровью в считаные мгновения. Поговорить бы с этой дурехой, да она, когда поняла, что натворила, в окно кинулась и, как на грех, на ограду напоролась.

– Сама кинулась или помогли?

– Вроде сама.

– Следы насилия?

– Многочисленные, – подтвердил Хмурый и пояснил и без того очевидную вещь: – На ней, не на Шарле.

– Понятно. Значит, случайность?

– Да какая случайность? – с отвращением протянул головорез. – Давно все к тому и шло.

– Тоже верно, – согласился я, оперся на трость и поднялся на ноги. – Идем, нехорошо опаздывать.

– Шарлю уже все равно.

– Ему – да, остальные нервничать будут.

Уж в этом сомневаться не приходилось: в траурной одежде на таком солнцепеке долго не выстоять. А кладбищенский парк хоть и подходил к холму, но на склонах деревья не росли, и засыпанные гравием дорожки петляли там меж раскаленных на солнце надгробий. И только уже на самой вершине маячили фигуры людей – черные, словно стая слетевшихся на падаль стервятников.

Хорошее место Фаре выбрал. Хорошее – да, но зачем ему такой обзор из могилы?

Не понимаю.

С трудом подавив желание ослабить шейный платок, я растянул губы в скорбной улыбке и по солнцепеку принялся взбираться на самую кручу. Там выразил соболезнования родне покойного, после отошел к коллегам, но о делах говорить не стал, молча замер на краю могилы и начал внимать словам затянувшего бесконечную речь священника.

Правда, просил я Святых вовсе не о хорошем посмертии для Шарля Фаре, просил ниспослать нам хотя бы одно-единственное облачко.

Остальные, подозреваю, тоже.

В ресторацию вернулся совершенно разбитым. Заскочил в апартаменты переодеться, затем спустился в обеденный зал и выдернул в коридор Клааса, занятого организацией поминок.

– Все приглашенные собрались? – спросил у помощника.

– Из наших – все. Только Живица пока не видно.

– Пошли за ним кого-нибудь, – распорядился я, не желая затягивать начало мероприятия.

– Отправлю, ага, – кивнул Дега и неуверенно потеребил кожаную обложку планшета. – Мастер…

– Ну?

– Может, мне стоит заняться делами Шарля? Корабль с опиумом придет со дня на день…

Я покачал головой:

– Нет, на тебе и без того нищие.

– Но…

– С опиумом разберусь сам, – отрезал я. – И пошли кого-нибудь за Майло, не тяни.

Клаас отправился выполнять распоряжение; я прошел в обеденный зал и принялся ходить меж столов, на правах хозяина приветствуя публику. Здесь родни не было, здесь соболезнования в связи с тяжелой утратой приносили уже мне.

Я печально улыбался, кивал и выискивал взглядом нужных людей. Этим жал руки и как бы между делом сообщал, что, несмотря на смерть Шарля, все договоренности остаются в силе. Впрочем, собравшиеся это понимали и без всяких напоминаний, проблемы намечались с теми, кто на поминки явиться не удосужился.

Ну, да их время еще настанет.

Дега приблизился, когда гости уже начали расходиться.

– Мастер, – прошептал он мне на ухо. – На пару слов…

Я промокнул губы салфеткой и вслед за помощником отошел от стола.

– Ну? – поторопил там помощника.

– Насчет Живица… – пробормотал Клаас.

– А где он, кстати? – огляделся я, припомнив, что законник на поминках так и не появился.

– Он мертв, – прошептал Дега. – Убит.

– Что? – выдохнул я. – Что ты сказал?!

– Он убит…

Бокал в моей руке жалобно хрустнул и по ладони потекло вино. Я стряхнул осколки на пол и, не обращая внимания на всполошившихся гостей, зашагал на выход.

– Карету! – прошипел, обернувшись к помощнику. – Быстро!

Клаас рванул вслед за мной и сбивчиво зачастил:

– Не стоит, мастер! В его конторе сейчас полно легавых!

Еще и в конторе?!

Я пинком распахнул дверь и поспешил на задний двор.

Майло Живиц был моим святым-хранителем. Компромат зачастую сам по себе ничего не значит и никого не интересует, важно умение правильно преподнести его нужным людям. Законник на этом собаку съел, и без него я остался с кучей бумаг, которые не так-то просто будет пустить в ход, возникни в том нужда!