Влип?

На глаза попалась распахнутая дверь комнатушки с разобранным полом, я метнулся туда и заглянул в пролом. Внизу – насаженное на железные штыри тело.

Сгодится!

Свесившись, пару раз качнулся и разжал пальцы. Хлоп! Грузно приземлился на первом этаже, выпрямился и только тогда заметил выставленного в помещении караульного.

Стражник начал оборачиваться, я толчком в спину впечатал его лицом в дверной косяк и, памятуя о поддетых под камзол кольчугах, засадил изогнутый клинок в бедро. И сразу бросился наутек.

По счастью, первый этаж уже зачистили, и все служивые успели подняться наверх, поэтому никто не помешал мне пустыми коридорами домчаться до подвала с вожделенным спуском в катакомбы.

Там-то и вляпался.

Позабыв про осторожность, я с разбегу повернул за угол и едва не насадился на выставленный стражником меч. В самый последний миг завалился за спину, клинок промелькнул в опасной близости от лица, а меня по инерции протащило по полу, и сверху повалился сбитый с ног штурмовик.

Пехотный меч – оружие для свалки не самое подходящее, но, видно, служивый об этом никогда не слышал и ловко приложил меня рукоятью по голове. Из глаз брызнули искры, второй удар я принял на предплечье, выпростал из-под противника правую руку и ткнул ножом в выпуклый кадык. Штурмовик заперхал кровью, я столкнул его с себя и едва успел перекатиться вбок, когда ухвативший меч двумя руками напарник убитого резко опустил свое оружие вниз.

Спину обожгло огнем, но лезвие лишь рассекло кожу, и боль не помешала подцепить изогнутым клинком ногу супостата и рывком рассечь его икроножную мышцу. Боец рухнул на одно колено и попытался выдернуть из досок засевший в полу меч; я резанул его по пальцам, обратным движением полоснул по глазам и под истошные вопли подранка кубарем скатился в подвал.

Сплюнул заполнившую рот кровь, поднялся на ноги и уставился на бочку, которая скрывала за собой ход в катакомбы.

Бочка оказалась отодвинута, потайная дверь – нараспашку.

И сразу ясно стало, каким образом в дом проникли штурмовики.

Дега! Вот сучонок! Надо было его собственными кишками удавить!

Заставив себя позабыть про терзавшую тело боль, я сбежал в катакомбы и привалился к неровной стене на перекрестье двух ходов. Заметил отблески фонаря в одном из них и по колено в воде побрел в противоположном направлении.

Дотла выгоревшая за время схватки скверна обернулась усталостью, ноги и руки дрожали, в голове стоял звон. Но это нормально – когда тебя бьют по голове, такое в порядке вещей. Куда больше пугала неправильность ситуации сама по себе.

За последние годы я привык к определенному статусу, мне всегда было куда отступить, на кого положиться. А сейчас? Подручных вырезали, самого гонят, будто дикого зверя и всех перспектив – либо заживо сгнить в монастыре, либо сдохнуть на потеху толпе с петлей на шее.

Бесов праздник!

Я выругался, сообразил, что вслух разговариваю сам с собой, и замолчал. Уровень воды понемногу повышался и доходил теперь уже до середины бедра. В паре мест я проваливался по грудь, но продолжал брести, внимательно оглядывая стены в поисках знакомого прохода.

Канализация Акраи – это целый город: не зная ориентиров, по катакомбам можно бродить не один день, но зато и отыскать там человека под силу разве что армейской бригаде. Только вот скрываться внизу от преследования – последнее дело. Слишком сыро и холодно. Не отыщут, сам заживо сгниешь.

Некоторые и сгнивали. Заблудиться-то проще простого…

Но тут на глаза попалась сломанная решетка, и я с облегчением перевел дух. Начал подниматься по лестнице и быстро отступил к стене, заслышав чьи-то шаги. Пустое – вот уже мелькнул оранжевый отблеск, и, прежде чем удалось отыскать хоть какое-то укрытие, меня высветил яркий фонарь.

– Хмурый! – выдохнул я, разглядев поднявшего его над головой человека.

– Что случилось?! – охнул головорез.

– Надо убираться отсюда, – заковылял я к нему. – Нас накрыли. Идем!

– Но как?

– Зашли через катакомбы.

– Гадство! – выругался Хмурый и без неуместных сейчас расспросов поспешил вслед за мной.

Еще бы не поспешил! Пусть Акулья пасть тот еще гадюшник, но, если стражникам хватит ума блокировать ближайшие спуски в канализацию, наверх придется выбираться совсем уж окольными путями.

– Ты как здесь очутился? – обернулся я к головорезу.

– На пути из дворца местные перехватили, сказали, что дом обложили, – сообщил Хмурый. – Ждал-ждал вас на условном месте, не дождался и решил проверить.

– А местные не сказали, кто нас прижал? – спросил я тогда. – У штурмовиков какие-то банты фиолетовые на руках повязаны были. А кто такие – непонятно.

– Не фиолетовые, – поправил меня головорез, – пурпурные.

Пурпурные!

Щелк! И будто мозаика сложилась.

Драгарнские чернокнижники и Марк Бонифаций Тарнье, армейская разведка нашего закатного соседа и продажные стильгские вельможи, шпионаж и торговля дурманом с острова Дивный. А еще похищение проклятых клинков и таинственная ложа, в которую был вхож Карл Готье.

Рассыпанные фрагменты сложились воедино, и в голове всплыло имя герцога Арно, внучатого племянника его величества, бывшего предводителя канувшего в лету «Червонного клуба», создателя Пурпурной палаты.

Неужели именно герцог Арно заинтересован в появлении на свет Осквернителя? Но зачем ему это? Или его просто использует некий закулисный кукловод?

– Себастьян, стой! – придержал меня Хмурый, первым высунулся из лаза и огляделся. – Идем! – протянул он руку, помогая выбраться наружу.

Мы пересекли глухой замусоренный дворик, вышли в темный переулок, и головорез распахнул дверцу загнанной в подворотню кареты.

– Быстрее, Себастьян! – вновь поторопил головорез.

Я заскочил внутрь и с удивлением уставился на дожидавшегося там меня человека.

– Ты что здесь делаешь?!

– Фи, ну и воняет от тебя, рыжий, – скривился Джек Пратт и демонстративно зажал двумя пальчиками нос.

– Едем отсюда! – скомандовал Хмурый кучеру, и тут же меж домов прокатился короткий отзвук служебного свистка.

Головорез захлопнул дверцу и уселся рядом со мной; я стянул промокшие сапоги и принялся избавляться от грязной одежды.

– Что ты здесь делаешь? – вновь спросил у Джека и достал из дорожного ящика бутылку, на дне которой плескались остатки полынной настойки. Пить не стал, отдал ее приятелю и попросил: – Обработай порез.

– Да у тебя все затянулось уже, – ответил Пратт, но просьбу тем не менее выполнил, и спину обожгло огнем. – А здесь я, друг мой, рискую собственной задницей. И заметь – рискую только лишь из-за хорошего отношения к тебе.

– Ухо принес?

– Как я мог тебе отказать?

– Да кто тебя знает?

Я открыл ящик с запасной одеждой, натянул штаны и рубаху свободного покроя, а вместо сапог, в которых так и хлюпала вода, прочные солдатские ботинки с подбитыми железом мысками. Прополоскал настойкой рот, сплюнул в приоткрытую дверцу и спросил:

– Что происходит, Джек?

– Ты в заднице, Себастьян.

– А помимо этого?

– Ты в заднице, друг мой, – вздохнул Пратт и очень четко добавил: – В зад-ни-це! И это все, что должно тебя волновать.

– Поясни.

Джек откинулся на спинку и невесело усмехнулся:

– Ты теперь у нас государственный преступник, враг Короны. Задумал со свету его величество сжить. Верхушку столичной Стражи в полном составе отправили в отставку, остальным негласно объявили, что в случае твоей поимки старые грешки никому припоминать не будут. Так что половина стражников ищет тебя, чтобы выслужиться, а половина, чтобы прирезать по-тихому, пока не начал говорить. – И Пратт постучал ладонью по сиденью: – Эта карета, кстати, проходит по всем ориентировкам.

Я вопросительно глянул на Хмурого, тот кивнул.

– Честно говоря, мне бы и самому стоило тебя прирезать, – задумчиво протянул рыжий пройдоха, – но мы же друзья! Это святое!

– Джек, я тебя умоляю! – поморщился я. – Откуда этот похоронный тон? В Норвейме меня гонял Святой сыск, в Драгарне – ночная гвардия, про Ланс даже вспоминать не хочу, и тем не менее я сейчас здесь с тобой, а не с ними в Бездне.