— Так в пару магазинов заскочил дежурных. Купил закуски и коньяка на выходные. У меня в субботу день рождения будет. С паспортом сверь, начальник. Праздник у меня скоро.

— Похоже, что не скоро Кузькин, у вас праздник будет, — удачно вмешался я в разговор и положил перед ним бумажку.

Тот с удивлением уставился на справку, в которой говорилось о том, что экспертом-криминалистом лейтенантом милиции Пупкиным (фамилию свою не стал ставить, если уж липа, то на сто процентов пусть будет липой) проведено дактилоскопическое исследование осколков стекла, изъятых тогда-то по такому-то факту. В результате исследования на одном из осколков обнаружен след большого пальца правой руки гражданина Кузькина Евгения Прохоровича, 12.04.1936 года рождения. Получите, распишитесь…

Таксист замер. Прочитал еще раз. Вцепился в бумажку, будто собирался ее съесть, как фальшивомонетчик купюру. Снял кепку и вытер ею лоб.

Опер забрал у него справку, тоже пробежал глазами и посмотрел на меня:

— Отлично! Пальчики Кузькина! У вас новый эксперт? Кто такой Пупкин?

— Новенький, — кивнул я, тихо про себя матеря нерасторопного опера (чуть контору не спалил, мог бы и мозгами маленько раскинуть). — Перевелся недавно. Из Москвы. Лучший спец по пальчикам.

— Ну что, Кузькин? — опер торжествующе уставился на подозреваемого, тряся перед его мордой Филькиной писулькой. — Признаваться будем? Хотя мне твои признания уже ни к чему. Против криминалистики не попрешь! Видал, что наука говорит? Для суда железное доказательство. Куда цепочку дел, ворюга? Лучше говори! Содействие следствию зачтется.

— В гараже заныкал, — пробубнил поникший таксист, комкая в руках кепку. — Вот ведь как… Аккуратно старался я, не наследить. Как так получилось-то?

— Ну знаешь, Кузькин, и на старуху бывает, сам знаешь, что.

— Так-то оно так, начальник. Но тут написано, что наследил я правой рукой.

— И что?

— Так я левша, начальник…

— Бывает, — выдал Погодин. — Волновался и руки перепутал.

Таксист дал признательные показания, а цепочку чуть позже обыском изъяли.

— Спасибо, Петров! — тряс мне руку Погодин. — Раскрыли по горячим, так сказать. Теперь утренней планерки можно не бояться. Есть, чем перед начальством похвастаться.

— Пожалуйста, — ответил я. — Но я бы не хвастался… Не преступление века.

— Да ты что? — всплеснул руками опер. — Это же мое первое самостоятельное дежурство! И такая удача!

— Удача тут не при чем, — я взял со стола справку и на глазах у опера порвал ее на клочки.

— Ты что, Петров? — Погодин удивленно вытаращился на меня. — Это же доказательство!

— Теперь оно ни к чему. Кузькин признался. Нет у нас в отделе криминалиста Пупкина. И не было. Понимаешь?

— Как это?

Я вздохнул:

— Тебе сколько лет, Погодин?

— Двадцать четыре.

— Чайник ставь, расскажу кой-какие премудрости… Пригодятся.

Я отпросился с работы на пару часов, чтобы провернуть одно важное дельце. Шагал по просторному коридору школы номер семь. Крашенные в казенно-синий цвет стены гулко отдавали эхом. Сейчас шел урок, и помещение, пахнущее свежей каской, казалось вымершим.

Одиночные фигурки учеников, что иногда маячили “на горизонте”, завидев молодого мужчину в строгом костюме и галстуке (который недавно прикупил), принимали меня за учителя и спешили смыться с глаз долой. Чтобы вопросов к ним не возникало: «Почему не на уроке, а ну быстро на занятие и завтра с родителями в школу!»

Оделся я солидно. Костюм не броский, новый и добротный, чтобы на представителя органов был похож. Неважно каких… Надеюсь, удостоверение не попросят показать.

Вот и нужный кабинет. Черная пухлая дверь, обитая кожзаменителем с подложкой из поролона, наверное, с табличкой “Директор”.

Постучал.

— Войдите, — пригласил приглушенный голос.

Потянув деревянную ручку, вошел внутрь и оказался в небольшом кабинете, сверху донизу забитым комнатными цветами. Среди всей этой зелени — герани, щучьих хвостов и фиалок за небольшим не по-директорски скромным столом примостилась худая женщина с шишкой седых волос на голове и длинным носом. Вылитая Шапокляк, только глаза добрые и головного убора нет.

— Здравствуйте, Светлана Степановна, — имя выяснил заранее, так проще расположение собеседника завоевать. — Я из милиции. Петров Андрей Григорьевич (для легенды оставил настоящее имя, а из какой-такой милиции и какого отдела не стал уточнять). — Хотел бы вам задать несколько вопросов по поводу вашей бывшей сотрудницы Соболевой.

— Верочки? — встрепенулась директриса. — Что-то прояснилось? Неужели убийцу нашли?

— К сожалению, Светлана Степановна, преступление пока остается нераскрытым.

— Уже год прошел, — директор глянула на меня с укоризной.

— Работаем. Поэтому и пришел к вам. Скажите, у Веры были недоброжелатели?

— Что вы! Она хоть и была молодым специалистом, пользовалась уважением в коллективе. Всегда выручала коллег. Если подменить надо или детей организовать в поход или в музей. Всегда в первых рядах. А почему вы спрашиваете? Я же это уже все рассказывала следователю из прокуратуры.

— Я этим делом занялся недавно, хотел, так сказать, услышать все из первых уст. И потом… Бывает, что по прошествии времени что-то вспоминается, какие-то детали всплывают. Скажите, у Соболевой был мужчина?

— Я не знаю, — пожала плечами директриса, — девушка она была видная, в разводе… Может и был. Погодите… Сейчас у Шурочки спросим.

— У Шурочки?

— У Александры Евгеньевны, это наш внеклассный педагог. Продленку ведет. Знает все, что в школе происходит. Сует свой нос… То есть, я хотела сказать, вникает во все учебные и общественные процессы.

Женщина подняла трубку и покрутила диск телефона:

— Алло, Шурочка! Зайди, пожалуйста, ко мне.

Меньше, чем через минуту по коридору гулко забарабанили каблуки.

Дверь распахнулась и в кабинет влетела девушка лет тридцати. Худенькая фигура утянута в костюм “юбка-жилет” ярко-синего цвета, граничащего с нормами профессиональной дозволенности. Белокурая прическа в стиле Монро и такие же вызывающе-красные губы.

Шурочка с ходу выпучила глаза и замахала руками:

— Светлана Степановна! Вы представляете! Трудовик с физруком опять в каморке закрылись! Я стучу, а они притихли и не открывают. Но я-то знаю, что они там. Я отошла, каблуками поцокала и тут же вернулась на цыпочках. Ухо к двери приложила и слышу: “Дзинь”! Совсем стыд потеряли! Средь бела дня в школе образцового порядка выпивают! Гнать их надо, Светлана Степановна!

— Шурочка! — директриса, наконец, смогла вставить слово. — Позже с Гавриковым и Стрельцовым разберусь. У нас, вообще-то, гость.

— Ой! — Девушка прижала кулачки к груди, типа наконец заметив меня, сидящего на одном из стульев у стены. — Простите, простите! А товарищ из гороно?

— Из милиции.

— Из милиции? — Шурочка радостно всплеснула руками. — Фу-ух… Очень хорошо, а я-то подумала…

— Александра Евгеньевна, — теперь взгляд директрисы напоминал глаза Шапокляк. — Не надо думать. Вы и так наговорили уже лишнего. Помолчите, пожалуйста. Товарищ Петров задаст вам несколько вопросов. Хорошо?

— Конечно, Светлана Евгеньевна! Я всегда готова помочь нашей милиции. А в чем, собственно, дело? Это из-за того, что в столовой ящик сгущенки пропал? Так это я уже завхозу сказала. Он заставит кухработников возместить. Милицию-то зачем вызывать?

— Шура! — хрупкая директриса хлопнула кулачком по столу.

— Ой, поняла, поняла, Светлана Степановна! Все, молчу, молчу!

Я сидел с блокнотом и ручкой и старался изображать чрезвычайно важный и деловой вид. Но глядя на Шурочку, еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Настоящая находка для шпиона, ОБХСС-ника или проверяющего из гороно.

— Скажите, Александра Евгеньевна, — я посмотрел на девушку взглядом Пуаро, она сразу прониклась ко мне и готова была выложить всю подноготную школы, и не только школы. — Что вам известно о личной жизни погибшей Соболевой?