Подойдя к черте, от которой нужно стрелять, Скобелев поднял пистолет над головой и выстрелил.

— Ваша очередь! — крикнул противнику.

Павлов изготовился, долго целился. Секунда казалась вечностью. И стоял, не шелохнувшись, Скобелев. Лицо бледное, глаза мертвенно застыли.

— Стреляйте же! — напомнил секундант.

— Не могу, — опустил тот пистолет.

— Стреляй, Павлов! — крикнул Гнатовский. — Чего испугался?

Тот опять медленно стал поднимать руку, целясь в грудь. Скобелев видел черное отверстие ствола, из которого должна вырваться смерть… И она вырвалась и пронеслась намного выше головы.

И тут же Павлов уронил пистолет, бросился вперед и обнял Скобелева.

— Извини, Миша! Извини за все!

— Тряп-пка! — процедил Гнатовский. — Прошу зарядить оружие.

Он, капитан Гнатовский, был совсем другим. Сын генерала, он обладал твердым характером и, видя в Скобелеве соперника, завидовал ему. Он был умным, знающим дело офицером, рискованным человеком с весьма трудным характером, за что его не очень жаловали товарищи и начальство.

— Я буду стрелять, на милосердие не рассчитывай. И постараюсь уложить, — и взяв у секунданта заряженный пистолет, Гнатовский решительно направился к черте.

— Но первым это сделаю я, — ответил Скобелев, целясь в пуговицу на груди у капитана. Тщательно, но твердой рукой, стараясь удержать мушку, он осторожно нажал на спуск…

— Боже мой! Убит! — бросился секундант.

Капитан жадно глотал воздух, устремив в небо неподвижный взгляд…

На следующий день Скобелев предстал пред генералом Кауфманом.

— Я должен выразить вам свое неудовольствие. Не дело офицеру Генерального штаба слыть скандалистом и дуэлянтом. По правилам я должен отдать вас под суд, но я этого не сделаю. Надеюсь, вы понимаете почему? И еще я не желаю иметь в штабе офицера сомнительной исполнительности. В поиске вы нарушили приказ. Вам запрещалось проникать за пределы границы. Направившись к колодцу, вы в какой-то мере раскрыли противнику наши замыслы. Это недопустимо. С ближайшей оказией вам надлежит отправиться в распоряжение главнокомандующего Кавказской армией.

Штаб Кавказской армии находился в Тифлисе. Начальник штаба генерал Свистунов встретил провинившегося штаб-ротмистра весьма нелюбезно:

— Хотя вы и офицер Генерального штаба, но места для вас у меня нет. И что это за правило: как проштрафился, так — на Кавказ!

— Не обращай на Свистуна внимания, — успокаивали Скобелева офицеры, знавшие генерала. — Кроме как высказывать недовольство да оскорблять подчиненных, он ни к чему не пригоден. Перевели б его куда-нибудь.

На счастье, в штабе появился полковник Столетов, знакомый по академии. Он приплыл из Красноводскога укрепления, где дислоцировался его отряд.

— Скобелев! А вы-то как здесь оказались? Ведь вас же направили в Ташкент! — не скрыл при встрече он удивления.

Михаил Дмитриевич рассказал о случившемся, посетовал, что не у дел.

— Не у дел? Да в такое время! Впрочем, если Свистунову не пришлись по душе, то лучше уходите.

— Куда? Я рад бы.

— Ко мне в помощники по кавалерии пойдете? В Крас-новодский отряд? Имеется вакансия.

— Готов немедленно. — Он не спрашивал, какие там условия и тяжела ли служба. Он искал дела. И не в штабе, а при войске. Понял, что его место в строю.

Через два дня Столетов пригласил его к себе.

— Поздравляю, Михаил Дмитриевич, с новым назначением. Приказ подписан. Собирайтесь в Красноводск.

Николай Григорьевич Столетов был человеком незаурядного ума и таланта. Окончив физико-математический факультет Московского университета, он участвовал добровольцем в Крымской войне, был произведен в прапорщики. Вскоре блестяще сдал экзамены и был принят в академию Генерального штаба. По окончании служил в действующей армии на Кавказе. Осенью 1869 года с небольшим отрядом пересек Каспийское море и высадился на берег Красноводского залива, где создал укрепление.

— Красноводское укрепление — это опорный пункт в наступлении на Хиву, — посвящал он своего помощника. — А от Хивы путь лежит к Бухаре и Коканду.

— Но к Хиве удобней добраться из Оренбурга, чем отсюда, через пески!

— Из Красноводского укрепления удобней отторгнуть ее от дикого Востока, от Персии, что лежит за Копетдаг-ским хребтом.

— Следовательно, предстоит покорение Хивы?

Столетов недовольно сморщил лицо.

— Не люблю этого слова. Оно здесь ни к месту. Русская армия не для того, чтобы покорять или завоевывать. Она должна вырвать и без того забытый богом туркменский народ из азиатчины. Вы же знаете, что он отстал в своем развитии на целые века. Через Хиву пролегают жизненные интересы России в Туркестане и во всем азиатском краю, мы вдохнем культуру в этот дикий край через торговлю, экономику, жизнь.

Скобелев слушал полковника, удивляясь его способности мыслить широко, по-государственному, совсем иначе, чем большинство офицеров, с которыми приходилось встречаться.

— Но эмиры-то против! Следовательно, будет война.

— А она уже идет.

— Стало быть, мы на штыках несем цивилизацию? — сказанное прозвучало вопросом.

— Иного пути, дорогой Михаил Дмитриевич, нет. И нашему отряду предстоит поход к Хиве, в совсем недалеком будущем. Так что по прибытии на место придется вам засесть за план к походу, да проводить рекогносцировки маршрутов.

По прибытии в Красноводск Столетов и его помощник развернули деятельную подготовку, но летом вдруг приехал генерал Свистунов. Узнав, чем был занят Скобелев, он потребовал документы. Прочитав, возмутился.

— Кто позволил этим заняться? Почему проявили самочинство? Почему не поставили в известность?

В их действиях, особенно в дальних поисках к Хиве, он усмотрел самочинные и противные интересам России действия. Возвратившись в Тифлис, он обрисовал обстановку таким образом, что дело приняло скандальный оборот. Столетова отстранили от командования отрядом и едва не судили. Скобелева же отправили в Петербург.

По прибытии он недолго оставался без дела. Стараниями отца получил назначение в Новгород старшим адъютантом в 22-ю пехотную дивизию. Должность хлопотная, ответственная, в руках все делопроизводство дивизии, требовавшее полной отдачи сил.

Тогда же в его жизни произошло важное событие — женитьба.

Впервые он встретил ее в Летнем саду, где прогуливался со знакомым капитаном. К воротам сада подкатил экипаж, вышли две женщины. Продолжая разговор, он не обратил на них внимания. Но когда, приблизившись, взглянул на младшую из них, невольно замедлил шаг. Поразила красота и какая-то одухотворенность лица. «Это она», — мелькнуло в голове. Он поклонился, и женщины с достоинством ответили.

— Узнайте, кто такие? — попросил он капитана.

Тот выяснил у кучера, что это княгиня Гагарина и ее дочь Мария Николаевна.

Она была знатного, приближенного к царскому двору старинного рода. Когда-то ее дядю князя Гагарина обласкал сам император Павел, сосватав за свою любовницу Анну Лопахину. На свадьбе был посаженным отцом, а потом поселил их в Михайловском замке, под своей спальней, куда вел тайный ход к замужней наложнице. Вскоре императора не стало, недолго прожила и Анна.

Когда вечером Михаил завел разговор о Гагариных, Ольга Николаевна сразу догадалась, чем вызван интерес сына.

— Уж не дочь ли приглянулась?

— Может, и она, — ответил он шутливо.

— Ну, что ж! Она девушка видная, достойного рода. Вот только будет ли надежной женой? Непривычен их род к армейской жизни.

Мария Николаевна Гагарина получила воспитание за границей, в Париже. Домой в Россию наезжала лишь летом, на месяц-другой. Любила жить в свое удовольствие, посещать балы, пользоваться вниманием мужчин в веселых компаниях. На ближайшем балу к ней решительным шагом подошел молодой подполковник, пригласил на мазурку. И она не посмела отказать.

Свадьба была пышной, многолюдной, а медовый месяц безоблачным.