Воодушевленные турки углубились в расположение гренадерского корпуса. Еще усилие — и оборона будет смята, блокада прорвана, а вырвавшееся на простор турецкое войско само станет для русских грозной силой. Пусть тогда попробуют его унять! Но на пути выросли новые полки и артиллерия. Орудия стреляли по наступающим в упор, картечью, образуя при каждом выстреле пустоты в человеческой массе. Шедшие в первых шеренгах падали, по ним ступали находившиеся сзади, не видя преграды, с отчаянием обреченных рвались на гибель.

Представление о сражении дополняет рапорт командира корпуса, переданный генерал-адъютанту Тотлебену. Вот некоторые выдержки из него:

«Наступление было ведено неприятелем с замечательной быстротою, впереди сплошная цепь стрелков, за которою непосредственно следовали поддержки в разомкнутом строю, который представлял из себя также как бы сплошную цепь; за поддержками шли резервы; артиллерия сопровождала цепь стрелков. Несмотря на учащенный огонь всех наших 9-фунтовых батарей и огонь пехоты, турки, проникнув в промежутки между окопами, перебили защитников; слабые остатки их, уже не в силах держаться, стали отходить.

Подоспевший 10-й гренадерский Малороссийский полк, приняв на себя сибирцев, задержал наступление противника, при этом сам понес огромные потери: в несколько минут из строя выбыли три батальонных и половина ротных командиров… восемь наших орудий находились в руках турок… подошел Астраханский полк и смело двинулся вперед… Непосредственно за ним шел и 11-й гренадерский Фа-нагорийский полк… На подходе были 8-й гренадерский Московский и 7-й Самогитский полки…

В 10 с половиной часов они атаковали противника, занявшего наши ложементы. Ничто не могло устоять против этой атаки. Отбросив турок, астраханцы и фанагорийцы, поддержанные сибирцами и малороссийцами, быстро продолжали наступление, штыками выбивали турок из траншей…».

Неизвестно, сколько бы продолжалось это страшное побоище, если б не ранение находившегося в боевом порядке Осман-паши. Многие увидели, как конь под ним осел, а вместе с ним упал и он, обагренный кровью. В рядах наступающих возникла паника. Вскоре взметнулось белое полотнище: турки запросили пощады.

Потери турецкой армии в том сражении составили 6 тысяч человек, а в плен сдались 10 пашей, 128 штаб-офицеров, 2 тысячи обер-офицеров, 40 тысяч нижних чинов, 77 орудий.

Есть в Москве в Лубянском сквере, что у Старой площади, часовня. Это памятник гренадерам в честь одержанной ими победы под Плевной 28 ноября 1877 года. Проект памятника принадлежал известному русскому художнику академику Владимиру Осиповичу Шервуду. Закладка памятника состоялась через десять лет после того сражения. Построен он на средства от добровольных пожертвований. Ныне памятник напоминает о славном подвиге русского воинства в далекой войне на Балканах.

Скобелев застал Осман-пашу в небольшом помещении караулки, куда того доставили после пленения. Турок сидел на скамье, положив раненую ногу на патронный ящик. Это был пожилой, дородный и крепкий человек с острым проницательным взглядом. На волевом лице черная с проседью бородка. При нем находились доктор и переводчик. Увидев русского генерала, Осман-паша хотел подняться, но Скобелев остановил его, представился:

— Я — генерал Скобелев.

Услышав фамилию, раненый с интересом посмотрел на вошедшего:

— Так вот вы какой! Я много слышал о вас и не предполагал, что вы так молоды!

— А я завидую вашему таланту, сумевшему удержать крепость длительное время.

Осман поморщился то ли от слов, то ли от боли, махнул рукой.

— У вас опыт превыше всех, с кем мне приходилось сражаться. И еще я не сомневаюсь в том, что мои дети отдадут дань уважения вашему таланту, когда вы станете фельдмаршалом русской армии.

Осман-пашу доставили в главную квартиру к Александру. Поддерживаемый двумя приближенными, он стоял перед императором.

— Что вас побудило противиться? — спросил тот.

— Я выполнял свой долг и, надеюсь, заслужил признательность не только своего отечества, но и милость вашего величества.

Осман снял с себя кривую саблю, рукоять и ножны которой сверкнули каменьями, но Александр ее не взял.

— В знак уважения к вашей храбрости оставляю вам оружие.

В числе шести военачальников, отличившихся в сражениях за Плевну, в документах был назван и Скобелев. Ему же выпала честь стать первым русским комендантом города.

За пятимесячную осаду город превратился в средоточие больных, раненых, мертвых. В нем и его окрестностях лежали во множестве трупы, распространяя заразу. Население испытывало недостаток в продовольствии, всего необходимого для жизни. Весь скот пал. Скобелев не питал пристрастия к административной деятельности, однако обстоятельства вынуждали отдать делу всего себя. Он днями был на ногах, поспевая повсюду, где возникали сложности. Работали не только солдаты-скобелевцы, но и турецкие пленные, жители города. В короткий срок удалось ликвидировать угрозу эпидемии, оказать помощь больным и пострадавшим, наладить снабжение продуктами. Начались работы по восстановлению разрушенных домов и дорог.

Генерал спешил завершить первоочередные комендантские заботы, потому что его предупредили: в скором времени 16-й дивизии предстоит выполнение важной задачи и нужно было подготовить ее к этому.

Плевенский узел был разрублен. Основные силы Дунайской армии, занятые в блокаде Плевны, готовились к дальнейшим действиям. Теперь им предстояло преодолеть хребет, выйти в Забалканье, а оттуда — прямой путь к Босфорскому проливу. С овладением Константинополем можно рассчитывать на окончание войны.

Путь к Босфору пролегал через Шипкинский перевал. К нему Скобелев с отрядом выбрался еще летом, 7 июля, и с тех пор перевал в руках русских. Однако продвинуться дальше не удалось: с юга подошли турецкие части и надежно закрепились на ближайших высотах, контролируя дорогу и тропы.

В первых числах декабря Скобелев получил распоряжение: его дивизия вместе с приданными полками переходит в подчинение генерала Радецкого — командира 8-го корпуса. Главные силы корпуса располагались у Шипкинского перевала, отражали атаки турок, которых возглавлял генерал Вессель-паша. Вскоре пришел вызов и от самого Радецкого: явиться к нему для получения указаний. Штаб корпуса располагался в небольшом городке Габрово, и Скобелев выехал туда затемно, чтобы успеть к назначенному часу. Его сопровождали офицер штаба, два ординарца и полусотня донцов.

Все эти дни, несмотря на позднюю осень, стояла погожая погода. Ночами с гор наплывали туманы, под утро подмораживало, иней серебрил землю. Порой сеял мелкий дождь, совсем как в России. Но накануне погода изменилась: с гор вдруг задул холодный ветер, небо затянули тяжелые черные тучи и вместо дождя завихрились снежинки. Снег шел всю ночь, и наутро земля лежала словно в белом саване.

В Габрово они попали, едва не опоздав к началу совещания. В кабинете у Радецкого уже находился генерал Святополк-Мирский. Полгода назад он был начальником Скобелева, теперь они сравнялись в должности, оба командовали дивизиями. В кабинете присутствовали еще начальник штаба и старший артиллерист.

Они расположились у стола, на котором лежала исчерченная цветными стрелами, значками и надписями карта, над ней — генерал-лейтенант Радецкий, высокий, крепкий для своих пятидесяти лет человек с совершенно седой головой. Во всем его облике чувствовалась начальственная уверенность. Офицеры называли его «кавказцем». После окончания академии Генерального штаба он служил на Кавказе, на опасной лезгинской линии, потом в Дагестане, участвовал во многих боевых экспедициях, заслужив славу отважного и умного начальника. По окончании Кавказской войны командовал дивизиями, а на Балканы прибыл уже командиром корпуса. Подчиненная ему 14-я дивизия генерала Драгомирова первой форсировала Дунай у Зимницы, и немалая доля в ее успехе принадлежала Федору Федоровичу Радецкому.