Направленный к Зотову офицер штаба доложил, что генерал Скобелев обещает Плевну взять, если получит усиление. Князь Имеретинский эту просьбу поддерживает.
— Вот пусть он и отдает свой резерв, — ответил Зотов.
— Но он такой возможностью не располагает.
— И я не располагаю. Резерв мне самому нужен. Здесь решается судьба сражения, а не в Зеленых горах.
— Если к утру помощь не поступит, все наши усилия пойдут прахом. Придется редуты оставить и отступить, — не скрывая досады, сказал Скобелев начальнику штаба.
Ночью Михаил Дмитриевич никак не мог заснуть. Лежал на жесткой кошме, в голове бродили черные мысли. Набросив на плечи шинель, вышел из палатки. Неподалеку едва теплилось пламя костра, вокруг лежали люди. Он подошел, сел на пенек, протянул к огню руки. Один из лежавших поднялся. Скобелев узнал ординарца Чеботарева.
— Сейчас подкину дров, будет жарко. — Чеботарев начал рубить поленья.
Он бросил их в костер, и языки пламени оживились, заиграли, дерево затрещало, выбрасывая снопы искр. Послышались шаги, и из тьмы, словно призрак, вышел солдат. Он брел, опираясь на винтовку, на голове, закрывая половину лица, белела окровавленная повязка. Издав стон, тяжко опустился у костра, потянулся к огню.
— Ты откуда, солдат? — спросил его Михаил Дмитриевич.
Но тот, казалось, не слышал.
— Кажись, суздалец, — определил Чеботарев и придержал солдата за плечо. — Куда ж ты, братец, лезешь в огонь! Сгоришь ведь!..
Солдат вдруг забился в судорогах, дробно застучали зубы, из горла вырвались невнятные звуки.
— Ему бы водки али спирта, враз бы полегчало, — посочувствовал кто-то.
— Суздальцам ноне досталось, — пророкотал голос.
— А владимирцам, что ли, легче? Всем пришлось тяжко…
Раненый вдруг протянул руку, схватил за полу шинель, которая была на плечах Скобелева, и потянул к себе.
— Ты что это, братец! — воскликнул Чеботарев. — Окстись, служивый!
Но тот, не выпуская полы, с трудом выговорил:
— Дай шинелку… Дай… Умираю…
Генерал поднялся и, сбросив шинель с плеч, бережно укрыл ею солдата.
— Грейся, браток, грейся. — И перевел взгляд на Чеботарева. — Там в моей фляге есть спирт. Принесите.
Солдат выцедил жидкость будто воду и затих, закутавшись в генеральскую шинель.
Ночью владимирцам удалось втащить в редут Казанлык два орудия. То же сделали суздальцы под начальством подполковника Мосцевого. Подогнали зарядные ящики со снарядами. Пехотинцы укрепили позиции, приспособив их для стрельбы в сторону Плевны. Трудились всю ночь. А с утра из Плевны ударили орудия. У редутов взметнулись взрывы, засвистели осколки. Появились цепи турецкой пехоты. По ним открыли огонь из ружей, орудий, но было поздно. Туркам удалось ворваться в траншею, завязался яростный рукопашный бой.
— Стоять насмерть! — успел скомандовать майор Горта-лов, в следующий миг взлетев на турецких штыках.
Отчаянно дрались и в другом редуте…
Заслышав стрельбу, Скобелев бросился к штабной палатке. Капитан Куропаткин был уже на ногах.
— Капитан! Шлите на редуты гонцов! Узнать обстановку! В случае угрозы — отходить! Отходить немедленно! Редуты возьмем потом! Важно сохранить людей!
Он сразу разгадал, что происходит у редутов. В этом помог ему опыт. Нужны помощь, резервы, но их не было.
А на редутах творилось страшное. На укрепления накатывалась одна атакующая цепь за другой. И каждый раз защитникам удавалось отразить огнем атаки. Один из снарядов угодил в зарядные ящики, и весь запас снарядов взлетел в воздух. Три орудия разбиты, прислуга поражена. Много убитых, еще больше раненых. Но выбраться из редутов невозможно, потому что подступы к ним и Зеленогорский лог насквозь простреливались. Только счастливцам удавалось его преодолеть.
Трижды оттуда добирались гонцы, сообщали безрадостное и просили помощи.
— Отходить! Всем отходить! — каждый раз говорил Скобелев и требовал немедленно выполнять приказ.
Гонцы уходили, а генерал, глядя вслед, с тревогой думал: «Успеют ли передать приказ? Доберутся ли назад?» Он безошибочно знал, что силы защитников редутов на исходе.
— Ваше превосходительство! Михаил Дмитриевич! — размахивая телеграфным бланком, бежал Куропаткин. — Депеша от Зотова. К нам идет резерв!
И тут, словно в подтверждение вести, примчался верховой офицер. На полном ходу осадил коня и едва не упал, соскакивая. Это был майор, адъютант главнокомандующего.
— Его Высочество, князь Николай Николаевич, повелел направить вам для развития успеха Шуйский полк. Он уже близко, скоро будет здесь.
Майор всем видом пытался показать спасительную важность доставленного сообщения, полководческую мудрость командующего, принявшего такое решение. Но Скобелев вдруг приблизился к нему и подчеркнуто медленно произнес:
— Поздно! Теперь уже поздно, майор! Вы слышите, что там происходит? — указал рукой в сторону скрытых в тумане редутов. — Двумя часами ранее мне нужна была бригада, еще ранее — полк. Всего полк. Поступил бы он вчера, и Плевна бы пала. Мы бы сейчас находились в ней. Теперь же этот полк способен только прикрыть наше отступление… Впрочем, он и это не сможет сделать. Как мне известно, в Шуйском полку осталось менее батальона, растерзанного в сражении. Нет, майор, радоваться нечему. Мы упустили победу. Так и передай главнокомандующему.
Он отвернулся и устремил взгляд в туманную даль, где гремело сражение и бились последние солдаты славных полков.
— И еще одна новость, ваше высокопревосходительство, — осторожно сказал адъютант. — Вчера его Императорское Величество соизволило подписать указ о присвоении вам звания генерал-лейтенанта. За Ловчу и другие успехи. Поздравляю!
— А, майор! Это сейчас нисколько не радует.
Через неделю на походе, обгоняя строй полка, он услышал песню.
— Это про вас, — сказал Дукмасов.
Михаил Дмитриевич придержал жеребца, прислушался.
залихватски вывел запевала и неожиданно смолк. И тут же вся рота, вся сотня простуженных и прокуренных голосов, воедино слившись, коротко отозвалась:
И снова прозвенел голос запевалы:
Рота коротко ответила:
Завидя генерала, солдаты приосанились, ступали четко, и гулом отзывался каждый их шаг. У иных на лицах расплылась хитрая ухмылка.
Прогремели два шага тяжелой поступи, и единой грудью сказано было в ответ:
И опять задорно вывел запевала:
— Ах, негодники! — пряча улыбку, произнес Михаил Дмитриевич и, огрев жеребца, поскакал далее.
Конец плевенской страды
Неудача третьего штурма Плевны означала поражение русской армии. Это понимали Александр II и военное руководство и сознавали, что поражение отзовется в России тяжким эхом недовольства исходом боев после первых победных реляций. Еще совсем недавно народ ликовал, журналисты пророчествовали, что в июле падет Адрианополь, в августе русские войска войдут в Константинополь, и войне конец.