— Я передам императору все, что сейчас от вас услышал, — пообещал полковник.

— Но не только. Я желаю, чтобы ты констатировал, что мой отряд взял в плен армию Весселя-паши.

— Нет, — решительно возразил Соболев. — Этого я не скажу. Турецкую армию в плен взял не ваш отряд, а войска 8-го корпуса. Они караулили ее всю осень и зиму, а летом отразили все ее атаки. Следовательно, славу в деле заслужили все войска, окружившие турецкие позиции. Если уж приписывать ее одному лицу за шипкинское дело, то этот человек — генерал Радецкий.

— Пожалуй, ты прав. Я согласен. Докладывай там, в столице, как найдешь нужным.

Соболев выехал в Петербург в первых числах января. С собой он вез не только письма главнокомандующего Дунайской армией великого князя Николая Николаевича императору, но и отбитые у турок знамена и штандарты. Сопровождала его бравая команда донских казаков. По Дунаю шел лед, и им пришлось двое суток ждать, пока река, наконец, станет, с величайшей осторожностью переправившись через нее. До железнодорожной станции Журжево они добирались неделю и столько же ехали в поезде.

В дороге полковника не покидала мысль о том, как он будет склонять знамена поверженного врага к ногам всемогущего самодержца, а потом вручит пакет с донесением о победном сражении, и представил, как довольный одержанной викторией император пожелает услышать о ходе сражения, и он, полковник Соболев, с чувством величайшей преданности станет рассказывать, а император будет внимать ему.

При всей беспристрастности он, конечно, уделит большее внимание левому, генерала Святополк-Мирского отряду. И не потому, что сам он состоял в нем, а потому что отряд без задержки преодолел Балканы, первым вступил в сражение и весь день бился против неприятеля. Он, конечно, умолчит о том, что в диспозиции, которую составил штаб 8-го корпуса генерала Радецкого, отряду Скобелева отводилась главная роль, что правый отряд должен был первым вступить в дело, навязывая туркам инициативу и свою волю, и лишь просчет в плане не позволил Скобелеву вовремя вступить в бой.

В Петербург он прибыл утром. На вокзале его уже ждали, и, уложив в карету знамена, он поспешил прямо к Зимнему дворцу. Дежурный флигель-адъютант, встретив, сообщил, что Государь у себя, справлялся о приезде.

— Не часто приходится принимать таких курьеров. Своим сообщением вы окажете Его Величеству истинную приятность. — И царедворец, приняв пакет, скрылся с ним за дверями императорского кабинета.

Распаковав чехлы, полковник установил знамена вдоль стены.

— Ваше превосходительство, прошу, — пригласил его флигель-адъютант, распахивая дверь.

Александр стоял посреди кабинета. На нем теплый мундир с пуговицами в два ряда, на шее крест, на золотых погонах императорский вензель.

— Так ты прислан с личным докладом? — спросил он, протягивая руку.

— Так точно, Ваше Императорское Величество, — ответил Соболев и приложился к руке. — Его Высочество главнокомандующий повелел мне всеподданнейше доложить шипкинскую операцию и особенно последние бои, а также план дальнейшей кампании в Румынии.

— Да, я знаю, о том он написал в записке.

С этими словами он взял со стола красную коробочку, достал из нее Георгиевский крест.

— Благодарю за службу. Ты знал, что представлен к ордену?

— Никак нет, Ваше Величество.

— Дай я закреплю. — Не ожидая согласия, Александр прикрепил к мундиру крест. — А теперь садись и расскажи о нашем славном деле на Шипке.

Расстелив на столе карту, Соболев начал рассказывать о плане операции, а затем перешел к действию левой колонны Святополк-Мирского. Император слушал со вниманием, изредка одобрительно кивал. Дважды высказал восхищение действиями солдат:

— Ай да молодцы! Ну какие еще солдаты могут с ними сравниться!

— Так точно, Ваше Величество! Они дрались против турок, как львы, с достоинством умирали. Вообще, левая колонна показала образец стойкости и храбрости и заслужила…

— Постой, братец, — прервал Александр Соболева. — Что ты все о левой колонне? А что же Скобелев? Не могу поверить, чтоб он действовал хуже. Где карта его отряда?

Полковник поверх карты положил новую с описанием действий скобелевского отряда. Александр склонился над ней.

— Ты сам, братец, где в том сражении находился?

— В отряде Святополк-Мирского.

— Понятно, — сухо ответил монарх. — А этот план я оставлю у себя, сам потом разберусь.

Полковник, поняв, что допустил оплошность, оцепенел. Его бросило в жар.

— Отряд генерала Скобелева, Ваше Величество, на завершающем этапе операции действовал на редкость удачно и даже дерзко. Его кавалерия вырвалась к самому Казанлыку и окружила турецкую армию. Честь пленения Вессель-паши принадлежит отряду Скобелева.

— Этот генерал — лихой в делах! Уж он-то дело свое знает, хотя и молод.

— Молодость — не порок, Ваше Величество.

— В молодости преимущество, — согласился Александр.

Взлетев по ступенькам крыльца, казак толкнул дверь и оказался перед Скобелевым.

— Там турки!.. Всех грабят, режут!.. Примчались оттуда едва живые!.. — выпалил он, не переводя дыхания.

Вид казака выражал испуг, растерянность, готовность скакать туда, откуда принеслась страшная весть.

Генерал уставился на казака, покривил губы и неожиданно скомандовал:

— Смир-рно!

Казак вздрогнул, вытянулся в стойке, глаза недоуменно округлились.

— Вольно! — продолжал генерал. — Теперь толком докладывайте: где турки? сколько их? кого режут? кто примчался?

Казак, собравшись, стал объяснять:

— Примчались, ваше превосходительство, два мужика болгарина из соседнего села. Сказывают, что на их село напали турки. Всех жгут, режут, даже женщин и детей, дома грабят.

— Где эти болгары?

— А туточки, у хаты.

Михаил Дмитриевич перекинул через плечо ремень сабли, поспешно вышел.

У крыльца в окружении казаков двое чернявых мужчин, возбужденно жестикулируя, что-то говорили. Завидя генерала, бросились к нему. Но генерал не стал их слушать, обратился к есаулу Тарарину.

— Далеко ли до селения?

— Верст с десяток.

— А турок много?

— Да вроде бы сотни две.

— Командуйте своим: на конь! И мне жеребца. Сам поведу.

Через четверть часа казачья сотня есаула Тарарина во главе с генералом неслась к селению на выручку жителей. Скобелев, конечно же, мог и не ехать сам, но сознание подсказывало, что непременно следует возглавить это дело. Мчались рысью, боясь потерять в пути лишнюю минуту. Впереди, в полуверсте, скакали два десятка из дозора, с ними знавшие дорогу болгары.

Отступая, турки безжалостно уничтожали селения, грабили, угоняли скот. Особенно неистовствовали так называемые башибузуки. Из них были созданы отряды, а точнее банды, отличавшиеся особой жестокостью.

Первыми селения достигли дозорные. Не ожидая сотни, они с гиком влетели в улицу, устрашающе выбросив перед собой пики. Послышалась беспорядочная стрельба.

— В лаву! — подсказал генерал Тараринову, и есаул, привстав на стременах, во весь голос подал команду:

— Казаки-и, в ла-аву! — И сотня развернулась для атаки и бросилась вперед.

Заприметив казаков, турки вскочили на коней и пустились наутек. Дома горели. Над ними бесновались огненные языки. Пламя гудело, слышался треск пожираемого огнем дерева. По улицам бродили и ошалело ревели животные. И ни одного жителя.

Михаил Дмитриевич направился к ближайшей уцелевшей хате. Переступив порог, подался назад. Прямо у ног на глиняном полу лежала полуобнаженная женщина со вспоротым животом. Рядом растекалась лужа сгустившейся крови. Поодаль ниц лежала другая. Из-под косынки выбивались седые космы. И тоже кровь. В люльке застыло бездыханное тельце грудного ребенка. У распахнутого сундука в беспорядке валялась одежда, тряпье, лоскутное одеяло. Возле печки перевернут чугунок, разбросаны глиняные черепки посуды. Такую жестокость к беззащитному населению Михаил Дмитриевич видел впервые.