— И вовсе нет! — сказал Степан Путний. — Не хочет Митрий ходить под началом Бакланова. Это уж точно так…

А через день ушла на Дунай команда, в которой числился Яков.

Накануне войны

С наступлением 1827 года отношения России и Турции обострились. Уклоняясь от выполнения договорных условий, турецкие власти стали чинить препятствия торговле России, задерживать и не пропускать ее корабли через Босфор, в открытую подстрекать Персию к войне против северного соседа. А в декабре они расторгли все заключенные соглашения и объявили россиянам «джихад» — священную войну неверным.

Незадолго до того в турецкой армии произошли большие перемены. Правительство отказалось от устаревшего принципа добровольного формирования и перешло к организации армии по европейскому образцу. Если раньше ее основу составляли профессионалы-янычары, которые за свою службу получали немалые доходы, то теперь ее формировали путем насильственной вербовки солдат на пожизненную службу. Новобранцы всячески уклонялись, их нередко доставляли в части под конвоем, в кандалах. Объявление «джихада» обязывало каждого мусульманина взять оружие, что усиливало мощь турецких вооруженных сил. В них появились важные советники из Франции, Англии, Австрии, они обучали начальников и солдат на европейский манер.

Благодаря принятым мерам турецкая армия значительно разрослась. Против 95-тысячной русской армии на Балканах она смогла выставить 150 тысяч своих войск и еще 50 тысяч направить на Кавказский фронт.

Турецкий султан Махмуд II мечтал возвратить то, что было утрачено раньше в войнах против России. Победой в войне он надеялся исправить также и внутренние, далеко не блестящие, дела. Греки, находившиеся под властью турок, подняли на юге Балкан восстание. Турецкие янычары, не щадя повстанцев, жгли и грабили греческие города и села.

Россия приняла сторону восставших, защищая христиан-единоверцев. Англия, Австрия, Франция, Пруссия, опасаясь усиления влияния на Балканах России, выступили в поддержку Османской империи.

Вскоре начальник главного штаба Российской армии генерал Дибич докладывал императору план войны. Сам немец и ярый поклонник прусской военной системы, Дибич все рассчитал с немецкой пунктуальностью. Россия должна была открыть против Турции два фронта: Балканский и Кавказский. Главный из них — первый. Начало военных действий предусматривалось планом 1 марта.

— В этот день, — докладывал Дибич, — наша армия на Балканском фронте должна перейти Прут в трех местах и ускоренным маршем двигаться к Дунаю. 14 апреля наши колонны подойдут к реке и немедля приступят к форсированию. После этого корпус блокирует крепость Шумлу и будет наступать вдоль черноморского побережья на Месемврию, Бургас. — Генерал кончиком карандаша касался карты. — Здесь будет наступать корпус генерала Рота. Правее на маршруте следует колонна Родигера. В конце мая они преодолевают Малые Балканы. В июне, выйдя на равнинный простор, мы займем Адрианополь и поведем наступление на Константинополь. Первого августа наши войска в него вступят.

Дибич безошибочно называл корпуса и дивизии, фамилии их начальников, указывал состав колонн, количество в них артиллерии.

— А что казаки? Предусмотрено ли их участие? — спросил император.

— Так точно, Ваше Величество. Всего казачьих полков в Балканской армии будет восемь: по два в каждом корпусе. Они уже выступили с Дона и находятся в пути.

Николай I до восшествия на престол начальствовал над гвардейской дивизией. В военных делах и стратегии он не был силен, зато знал тонкости строевой службы. С его уходом из дивизии замотанные смотрами и парадами солдаты вздохнули. Дибичу это было известно, однако он докладывал с видом признания высоких военных достоинств российского владыки.

Иван Иванович Дибич умел служить. Он оказался способным сыном прусского офицера, сумевшего найти счастье в русской армии. Когда Иоган Карл закончил в Берлине кадетский корпус, отец и его перетащил в Россию. «Умей, Иоган, служить не столько делу, сколько начальству. Здесь это любят», — поучал отец. Сын внял совету и успешно делал карьеру. В сорок четыре года Иоган Карл, теперь Иван Иванович Дибич стал полным генералом, адъютантом свиты его величества, отмеченным наградами и царской милостью. Перед вступлением Николая на престол он донес ему о заговоре так называемых декабристов и тем завоевал его доверие. «Хитер, как Дибич», — говорили при дворе.

— План сей составлен с учетом изменившегося состояния турецкой армии, — продолжал он докладывать. — Проводимая реформа еще не завершена, чем мы, конечно, воспользуемся. Поэтому в основу своего плана мы положили идею молниеносности. Она выражается в том, что мы сумеем завершить войну в одну кампанию. К зиме мы непременно подпишем выгодный для нас договор.

План император одобрил и, чтобы сделать приятное генералу, сказал:

— Вы план писали, посему вам и карты в руки: с началом войны вам предстоит возглавить командование Балканским фронтом.

— Ваше Величество… — в горле у немца застрял комок.

В феврале 1828 года казачьи полки влились в армейские корпуса. Перевели в Молдавию и полк Якова Бакланова, которым теперь, после смерти Попова, командовал отец. К службе он относился ревностно, остерегался допустить в деле промашку; знал, что охотников командовать полком множество и чуть что — сразу отстранят и назначат другого, кто поименитей.

Вечером он сказал Якову:

— Отбери двенадцать казаков и отправляйся с ними поутру в Одессу, к самому генерал-губернатору Воронцову. Человек он строгий, придирчивый. Явишься к нему, держи себя молодцом. Он вручит тебе пакет для передачи его великому князю Михаилу Павловичу. Он сейчас под Браиловом. Кто он? Да сын покойного императора Павла. Вот кого придется тебе видеть! Да и Воронцов — тоже светлейший князь, главный над всеми в Новороссийском крае!

Утро выдалось теплым, по-весеннему влажным. От реки ленивыми клубами плыл негустой туман, в разрывах которого проглядывало небо. Сытые и застоявшееся кони шли весело, и у казаков было на душе светло от дальней поездки в неизвестный портовый город, где находилась резиденция князя Воронцова.

— Разреши песню, Яков Петрович? — спросил бородатый урядник Матвеич, помощник Бакланова. — Ну-ка, Семен, затягивай!

Уж ты, конь, ты, мой конь,
Конь — товарищ дорогой, —

высоким фальцетом начал Прядкин, чубатый казак лет двадцати двух. Остальные казаки подхватили:

Ты бежи-бежи, мой конь,
На мой тихий Дон родной.
Передай-ка ты, мой конь,
Отцу-матери поклон, —

продолжал Семен тем же высоким, почти женским голосом.

А жане моей скажи,
Что жанился на другой,
На винтовке боевой, —

подхватили казаки дружно, слитно.

Пел и Яков. Не очень наделенный слухом, он подпевал грубоватым простуженным голосом:

Остра шашка была свашка,
Штык булатный был дружком,
Свинцова пуля венчала
Среди битвы правой.

Город поразил казаков не только многолюдием, шумом, суматохой, но и благоуханием акаций, высаженных на прямых улицах и бульварах. Воздух пьянил.

— Как в раю, — заключил Матвеич. — Так бы весь век и дышал…

Когда-то на месте города находилось греческое селение Одесос, которое турки разрушили и вместо него построили небольшую крепость, для защиты их кораблей в бухте. Бухту же и прилегающее к ней местечко назвали Хаджибеем.