— Папаше вашему, Дмитрию Ивановичу, должность найдется. А вот с вами… Просто ума не приложу, куда вас направить, — придал старый генерал голосу озабоченность. — Может, ко мне в штаб?
— Я не штабист, прошу в строй и ближе к делу.
Непокойчицкий кашлянул, пожевал губами.
— Хотите к генералу Драгомирову? Его дивизии предстоит интересное дело.
Михаила Ивановича Драгомирова Скобелев знал, хотя и не был с ним знаком. Знал, что он — генерал не боевой, служба его проходила в Петербурге. Но уважение вызывали его книги и статьи. В них высказывались необыкновенно глубокие мысли по обучению и воспитанию солдат, и Михаил Дмитриевич во многом с автором соглашался. Теперь генерал Драгомиров был начальником 14-й пехотной дивизии, расположенной неподалеку от Зимницы.
— Почитал бы за честь служить под его началом, — ответил Скобелев. — Позвольте узнать: в какой должности?
— Ни в какой!
— Как же можно?
— Предлагаю находиться при начальнике дивизии, быть, так сказать, неофициальным его помощником. — Старик глядел испытующе. — Потом все утрясется.
«И опять для него нет должности. Неужели он такой некудышний генерал?» — Подавляя чувство обиды, Михаил Дмитриевич согласился. Не теряя времени, он сдал дела и выехал к Зимницам, где находился штаб 14-й пехотной дивизии. Начальника дивизии он нашел быстро, представился генерал-майору Драгомирову.
Среднего роста, полноватому, несколько медлительному, степенному человеку было в то время сорок семь лет.
— Я слышал о вас, — сдержанно сказал он, вглядываясь в молодого генерала, и, склонив большую лысую голову, провел по ней рукой, как бы приглаживая волосы. — И не смею возражать против вашего назначения. Будет с кем посоветоваться в ходе сражения.
Говоря, он не мигая, смотрел в глаза собеседника спокойным, проницательным взглядом.
— Какое сражение вы имеете в виду? — спросил Скобелев.
Драгомиров опять погладил голову и, не ответив, в свою очередь спросил:
— А вам Непокойчицкий ничего не говорил?
— Нет, упомянул только, что дивизии предстоит интересное дело.
По плану русского командования 14-я пехотная дивизия должна была первой форсировать Дунай. И к этому с соблюдением тщательной секретности велась подготовка. О дне и месте форсирования знали немногие. Даже находившийся в войсках император не был поставлен в известность. Он узнал о том за несколько часов до начала операции.
Чтобы отвлечь внимание неприятеля от направления главного удара и ввести его в заблуждение, русские войска предприняли форсирование на далеких от Зимницы участках. Из предосторожности полки 14-й дивизии находились в удалении от реки, занимались боевой подготовкой, не ведая о том, что в одну из ближайших ночей они скрытно подойдут к месту операции и начнут переправу.
Драгомиров вместе со Скобелевым выехал к намеченному месту. Ехали они верхом в сопровождении нескольких штабных офицеров. Скобелев мысленно отметил, что начальник дивизии наездник отнюдь не лихой и вообще обликом больше напоминает профессора академии, чем боевого командира. Это сходство усиливалось, когда он надевал пенсне и немигающе смотрел на собеседника.
Решение русского командования поручить такое сложное дело, как форсирование реки, генералу Драгомирову было не случайным: незадолго до того он защитил диссертацию о преодолении крупных водных преград, написал большой труд о высадке десантов в древнейшие и новейшие времена. Поздравляя его с успешной защитой диссертации, командующий высказал пожелание:
— Теперь вам все карты в руки для претворения теории в деле.
И он эти карты получил.
Приближались к Дунаю лощинами и перелесками, на пути то и дело встречались казачьи патрули, поскольку на дорогах под видом торговцев и крестьян рыскали турецкие шпионы.
В лощине всадников поджидали казаки. Оставив лошадей, генералы с сопровождающими по тропке прошли через густой ореховый сад к небольшому домику.
— Пожалуйте сюда, — указал офицер с желтым портфелем на дверь.
Жильцов в доме не было, ставни закрыты, лишь одно с видом на Дунай было раскрыто, перед ним на треноге укреплена зрительная труба. Отсюда широко открывалась панорама Дуная. Вода в реке была светло-серой, по ней с плеском скользила перевернутая вверх дном лодка.
Глядя на реку, Михаил Дмитриевич определил: ширина — более полуверсты, противоположный берег высокий, обрывистый, брать его будет нелегко. Правее на реке виднелся заросший зеленью остров Адда, правей еще один — Бужиреску, делившие реку на два рукава. В ближайшем рукаве, у острова Бужиреску Михаил Дмитриевич увидел сосредоточенные лодки, понтоны.
— Здесь будет садиться наш первый эшелон, солдаты Волынского полка, — объяснил начальник штаба дивизии полковник Якубовский. — Место посадки скрыто от наблюдения неприятеля и защищено от артиллерийского огня.
За кручами в мареве знойного дня едва виднелись белые дома в зелени садов и торчащие в небо минареты. Это Систово — небольшой городок, опорный пункт турецкой обороны.
— И когда же назначено дело? — спросил Михаил Дмитриевич Якубовского.
— Сегодня ночью.
— Сегодня? — не скрыл удивления генерал. Про себя же подумал, что ему явно посчастливилось, ведь мог же и не попасть сюда. А сегодня ночью он будет участвовать в таком трудном деле, как форсирование реки, да еще какой — Дуная!
— Познакомьтесь с приказом, — предложил начальник штаба. — В нем все определено и указано. Его писал сам Михаил Иванович.
Скобелев взял плотно исписанные листки и уединился.
Вначале был расписан план форсирования с указанием, кто, что и как должен делать, с определением боевых рубежей и времени выхода на них. Потом следовали указания начальника дивизии подчиненным командирам. Михаил Дмитриевич читал:
«Никогда не забывать объявлять перед делом, что собираемся сделать, — требовал он. — Последний солдат должен знать, куда и зачем он идет. Тогда, если начальник будет убит, смысл дела не потеряется. Если начальник будет убит, людям не только не теряться, но еще с большим ожесточением лезть вперед и бить врага…»
«Кто попадет в боевую линию, останется в ней, пока сделано дело не будет, потому патроны беречь, хорошему солдату тридцати патронов достаточно будет на самое горячее дело. Как бы тяжело ни приходилось, не унывать, а помнить, что только очень терпеливый до конца спасется. Святой долг офицеров самим это помнить и людей подбадривать, чтобы этого не забывали…»
«У нас ни фланга, ни тыла нет и быть не должно, всегда фронт там, откуда неприятель. Делай так, как дома учился: стреляй метко, штыком коли крепко, иди вперед, и Бог наградит тебя победою…»
«Помнить, что пока дело не кончено, совсем еще ничего не сделано: нужно бить до тех пор, пока ничего свежего и устроенного перед тобой не останется. Иначе, получив подкрепление, турки могут снова поворотить на нас…»
Михаил Дмитриевич был согласен с каждым словом боевого напутствия, еще раз отмечая мудрость начальника дивизии и знание им солдатской души.
— Когда же это дойдет до рот? — спросил он Якубовского.
— Сегодня перед началом дела до всех доведут.
В полночь с 14 на 15 июня первый десантный эшелон начал выдвижение к месту посадки на понтоны. Всего здесь было сосредоточено около семидесяти понтонов и полупон-тонов и шесть паромов. На них в первую очередь должны переправиться двенадцать пехотных рот и восемь орудий Волынского полка.
В 2 часа ночи командир полка доложил Драгомирову, что все готово к переправе.
— Вот и хорошо, — сказал генерал и перекрестился. — С Богом!
— Отчаливай! — последовала команда.
— Пошел!.. Пошел!.. Пошел! — на понтонах ударили по воде веслами.
Первыми отплыли два пехотных батальона, сотня пластунов, 60 казаков из 23-го Донского казачьего полка, горная артиллерийская бригада. Из предосторожности обмотали копыта коней тряпками, гребцы в уключины весел заложили солому. С начала ночи светила луна, и ее свет помог выбраться к главному рукаву, взять нужное направление к местам высадки. Противоположный берег молчал. И в этом молчании чувствовалась затаившаяся опасность, которая могла прерваться огнем батарей и ружей.
