И вот…

После первых двух неудач престиж России в Европе поколебался, особенно неистовствовало правительство Англии, обеспокоенное судьбой черноморских проливов — Босфора и Дарданелл.

Произошел тяжелый разговор между военным министром Милютиным и главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем.

— Я удивлен, Ваше Высочество, что вы доверили плевенское дело генералу Зотову, — сказал министр.

— Я не принял руководство потому, что в тот день не мог отойти от Государя Императора.

— Но вряд ли это может оправдывать, — осторожно возразил министр.

— А не я ли в свое время говорил и даже просил направить сюда должное количество войск? Я знал, что турки не так слабы, как полагали некоторые, что малым войском и ко всему еще плохо вооруженным их не одолеть. Но вы не приняли просьбы, полагали обойтись тем, что было. Теперь мы пожинаем плоды, горькие плоды.

Потом состоялся военный совет, на котором был сам император. От прямого объяснения причин неудачи многие отказывались, не решались говорить нелицеприятное в присутствии императора. Однако отмечали успешные действия отряда Скобелева и выражали недоумение по поводу того, что ему отказали в резервах, когда отряд был почти у Плевны.

— Как же далее поступить? — обратился Александр к присутствовавшим.

Мнения разошлись. Одни высказались за то, чтобы отступить за Дунай, в Румынию и уж оттуда после прихода новых войск вновь начать наступление. Другие настаивали на продолжении военных действий до взятия Плевны, особенно военный министр Милютин. Он же предложил овладеть Плевной не штурмом, а блокадой, объясняя, что по сведениям агентов запасы в городе на исходе, там много больных и раненых, население испытывает голод.

Александр согласился с министром. Для организации блокады из Петербурга призвали известного военного инженера генерала Тотлебена. Его авторитет как военного инженера был высок. Талантливый ученик, а затем и помощник российского инженера Шильдера, Эдуард Иванович участвовал во многих боевых действиях на Кавказе, в Балканах, Молдавии. Военную практику он сочетал с теоретическими работами, внося значительный вклад в развитие инженерного дела.

Под его руководством производились укрепления Николаева и Киева, Кронштадта и Выборга, Бреста и Вильны. Но особую известность он приобрел во время героической обороны Севастополя в Крымской войне. Вначале главнокомандующий обороной Севастополя князь Меншиков отклонил предложения Тотлебена, но потом, спохватившись, принял и неукоснительно поддерживал опытного инженера. В последнее время Тотлебен был занят работами по укреплению Черноморского побережья, но последовал высочайший вызов в Дунайскую армию.

Там же, на военном совете, было решено подчинить Скобелеву пехотную дивизию. Это было высокой честью и доверием, о котором мечтали многие убеленные сединами генералы.

Через несколько дней генерал-лейтенант Скобелев вступил в командование 16-й пехотной дивизией. В нее входили знакомые по прежним делам полки: Владимирский, Суздальский, Углицкий, Казанский. По ходатайству Скобелева начальником штаба назначался капитан Куропаткин.

С ведомостью численного состава дивизии Алексей Николаевич пришел к Скобелеву.

— В последних боях из строя выбыло 133 офицера и более пяти тысяч нижних чинов, — доложил он. — В строю находится: офицеров — 116, нижних чинов — 4642.

— Выходит, выбито более половины состава?

— Совершенно верно. Но еще хуже положение с командирами. Здесь все указано.

Михаил Дмитриевич взял испещренную числами ведомость, стал ее изучать. Положение было действительно удручающим. Осталось менее трети ротных командиров, не хватало батальонных командиров.

— Да-a, — тяжко вздохнул генерал и тут же произнес уверенным голосом. — Не вешать головы, Алексей Николаевич. За битого двух небитых дают, — так говорил Суворов. Будем воевать и побеждать. И пополнение обещают направить.

22 сентября генерал Тотлебен был уже у Плевны. Все находившиеся там войска, а также прибывшие гвардейский и гренадерский корпуса вошли в его подчинение. И 16-я пехотная дивизия, усиленная артиллерией, болгарской дружиной и 9-м Донским казачьим полком Нагибина, поступила под начало нового командующего.

Вскоре Михаил Дмитриевич предстал перед командующим.

— А, вот и знаменитый Скобелев! — такими словами встретил его шестидесятилетний полноватый седой генерал. Не скрывая любопытства, оглядел молодцеватую фигуру вошедшего. О нем читал статьи в Петербурге, слышал восторженные легенды, ходившие в армии. Внимательно слушал генерала, задавал вопросы и получал по-военному короткие и вместе с тем исчерпывающие ответы. Он понял, что командир дивизии не только отважен, но умен и начитан.

— Мы с вами еще непременно встретимся, — пообещал Тотлебен.

4 октября они весь день провели вместе, рекогносцируя подступы к Плевне.

— От штурма нужно отказаться, — пришел к заключению Тотлебен. — Нужна блокада. Но прежде обязательно следует взять Горный Дубняк и Телиш. Тогда гарнизон Плевны будет в полной изоляции.

Осторожные, подчас выжидательные действия Тотлебена Скобелев не разделял. Ему были по душе смелость, решительность, внезапность с последующей ошеломляющей неприятеля атакой. Однако, преклоняясь перед авторитетом генерал-адъютанта, он заставлял себя следовать плану.

Через несколько дней Горный Дубняк и Телиш пали, наши войска приступили к планомерной блокаде Плевны. Нашлось дело и для 16-й дивизии, которую теперь все уважительно стали называть скобелевской. Ее позиции находились в Зеленых горах. Полки занимали два гребня, а первый, ближе к Плевне, находился у турок.

В своем дневнике генерал Тотлебен в те дни писал: «Я приказал занять первый гребень Зеленых гор. Отрядом командует генерал Скобелев, герой, какого редко встретишь, но человек без веры и закона. Пункт тот очень важен для турок. Они оказали упорное сопротивление… Пули, казалось, выбрасывались машинами. Несмотря на это, гребень занят и укреплен. Турки тоже укрепились в 200 шагах и несколько раз были выбиты штыками… Скобелев дважды контужен и должен полежать…»

За скупыми записями скрывались следующие события.

Овладеть гребнем Зеленых гор Скобелев приказал Владимирскому пехотному полку. Вызвав его командира полковника Кашнева, он сказал:

— Некогда роты вашего полка запятнали славное имя владимирцев. Надеюсь, помните тот день?

— Было такое. В первый день третьего штурма, 30 августа.

— Вот-вот, поддались они тогда панике. Теперь же эти самые роты пусть атакуют первый гребень. И без победы не возвращаться!

— Я сам поведу их в атаку, — пообещал полковник. — Обещаю, что задачу они выполнят с честью.

В окружении офицеров Михаил Дмитриевич наблюдал из ближайшего укрытия за атакой Владимирского полка. По наступающим часто стреляли, били из орудий, но цепи настойчиво продвигались вперед.

— А, черт! — выругался генерал. — Никак не могу понять…

Не выпуская из руки бинокля, он ступил на банкетку и выбрался из траншеи. Остальные по кивку Куропаткина поднялись вслед.

— А вы чего здесь, господа? Ступайте в укрытие. Могут сразить.

— Поэтому мы здесь, — ответил Куропаткин. — Рядом с вами.

— Ну, хорошо, спущусь. Только вначале вы.

— Ваше превосходительство, ведь только вчера произошла неприятность, — продолжил Куропаткин.

Вчера Скобелев тоже поднялся из окопа, чтобы разглядеть турецкие окопы. Облаченный в белый мундир, он неподвижно стоял, представляя заманчивую для стрелков цель. И случилось то, что должно было произойти. Пуля попала в руку, изорвав и окрасив кровью мундир. Рука вдруг повисла, а лицо генерала побелело.

— Кажется, угодило, — произнес он.

Рана оказалась не опасной, задело лишь ткань, не повредив кости.

Выждав, когда офицеры спрыгнули в укрытие, генерал повернулся, чтобы спуститься. И в этот миг поблизости взорвался снаряд. Будто споткнувшись, генерал упал ниц.

— О-ох! — вырвалось из его груди.