Уже 3 января подвижный и сильный отряд Гурко овладел Филиппополем с явным намерением развить успех по долине реки Марицы к Константинополю. Отряд Радецкого с авангардом, которым командовал Скобелев, наступал на стратегически важный Адрианополь или, как его называли турки, Эдирне. С овладением этого города открывался прямой путь к Константинополю.

Константинополь — сердце древней Византии, чьи плодотворные токи проникли на Русь, неся силу разума и культуры. Но Константинополь являлся также ключом к Средиземному морю. Владеть этим городом — давняя мечта флотоводцев. Да только ли их! Город, словно магнит, притягивал нацеленные на него войска Дунайской армии.

«Нельзя допускать русских к проливу! Потребовать, чтобы они остановились!» — зашумела европейская пресса, обвиняя Россию в захватнических планах. Военная истерия нарастала. Перепуганное английское правительство громогласно заявило, что в случае, если русские войска займут проливы, Босфор и Дарданеллы, оно будет себя считать свободным в действиях по защите британских интересов в Средиземноморье. Все эти дни Михаил Дмитриевич пребывал в возвышенном, прямо-таки праздничном настроении. И отнюдь совсем не по причине наступления Нового, 1878 года. Волнение, даже отчаяние, какое он испытывал при переходе через Балканы, досадное опоздание со вступлением в сражение, а потом и понесенные немалые потери, сменилось после дела у Шейново непередаваемым, с трудом сдерживаемым чувством сладостного упоения достигнутой победой. Далеко не каждому смертному выпадало такое счастье.

— Вы, Михаил Дмитриевич, не просто генерал, — польстил художник Верещагин. — Вы — артист своего дела. Обещаю непременно написать картину сражения. И вы будете на ней в центре внимания.

— Ну уж, право, Василь Васильич, вы переоцениваете мои заслуги. Я делал все так, как сделал бы на моем месте здравомыслящий начальник.

Верещагин остался верен обещанию. По окончании войны он создал целый цикл картин, посвященных недавним военным событиям. В числе их была и картина «Скобелев под Шейновым». В начале 1880 года все картины о балканской войне были доставлены в Петербург и выставлены на обозрение в одном из богатых особняков на Фонтанке, у Семеновского моста. Народ валил на выставку тысячами.

Брат художника А. В. Верещагин вспоминал: «Здесь, на выставке, я нередко встречал Михаила Дмитриевича Скобелева. Он часто забегал полюбоваться на картину «Скобелев под Шейновым». Как известно, «белый генерал» изображен здесь скачущим на белом коне вдоль фронта солдат, причем срывает с головы своей фуражку и кричит им в привете: «Именем Отечества, именем государя, спасибо, братцы!» Скобелев каждый раз приходил в великий азарт от картины, и ежели при этом публики в зале было не особенно много, то бросался душить автора в своих объятиях. Я точно сейчас слышу, как он, обнимая брата, сначала мычит, а потом восклицает: «Василий Васильевич! Как я вас люблю!», а иногда в избытке чувств переходил на «ты» и кричал: «тебя люблю!»

Так на большом полотне выдающийся русский художник запечатлел момент одной из битв Балканской войны и ее героя…

Поздравил Скобелева с Новым годом и победой и великий князь Николай Николаевич.

— Вы достойно вели себя, — сказал он сухо, давая понять различие в положении.

Зато Федор Федорович Радецкий крепким объятием выразил искреннее расположение.

— Молодец, Михаил Дмитриевич! Истинный бог, молодец! Большое вам от всех шипкинцев спасибо. Рад, что имею таких боевых начальников под своим началом. Готовьтесь возглавить в наступлении авангард.

Это было наконец-то признанием его боевых заслуг, его таланта полководца. 4 января состоявший из кавалерии авангард отряда Гурко был передан в подчинение Скобелеву. Кроме 16-й пехотной дивизии, теперь в его распоряжении находилась бригада драгун, которой командовал генерал Краснов, и казачья бригада Чернозубова, состоявшая из 24-го и 30-го донских полков.

Памятуя приказ главнокомандующего о быстрейшем выходе к Адрианополю, а затем к Босфору, Скобелев предпринял форсированный марш-маневр. Того же требовал и генерал Гурко. Имея впереди казачьи полки и драгунскую бригаду, авангард, не задерживаясь в большом и красивом городе Филиппополе (Пловдив), устремился вслед за поспешно отходившей армией Сулейман-паши.

Утром б января от генерала Краснова поступило донесение, что бригада ночью напала на турецкую колонну и захватила 23 орудия, а на рассвете столкнулась с неприятелем и ввязалась в перестрелку. Скобелев представил небольшого роста, убеленного сединой генерала с Дона, балагура и насмешника и одновременно не знающего страха храбреца. В конце донесения была приписка с просьбой поддержать драгун, потому что силы неприятеля превосходят. «Непременно надобно Даниле Васильевичу помочь», — решил Скобелев и поспешил к месту схватки.

Дорога тянулась по долине быстрой Марицы, обмелевшей зимой и не столь бурной. Справа возвышалась горная гряда, а слева за рекой простиралась равнина. Было морозно и ветрено, хотя светило солнце. И по всей дороге видны были следы поспешного отступления неприятеля. Встреченная на пути деревня пуста. Спасаясь от расправы турок, жители бежали в горы. Несколько хат горело, слышался зловещий гул и треск пожираемого огнем дерева. Ветер крутил взметнувшиеся языки, рвал их, и клочья огня летели в холодном воздухе. Двери хат были распахнуты, везде разбросан скарб, бродил брошенный и голодный скот. И страшные следы на дороге: убитые жители, зарезанные прямо в упряжке волы, брошенные повозки. Такого Михаил Дмитриевич еще не встречал. Нетрудно было понять, что турки мстили за свое отступление, стремясь как можно больше навредить остававшимся здесь людям.

В полдень, когда Михаил Дмитриевич находился в полку Дробышева, примчался казачий офицер с сообщением о прибытии двух турок-офицеров, которые требуют представить их главному начальнику.

— Для чего? — спросил генерал.

— Будто бы намерены вести переговоры.

Облаченные в черные мундиры, турки удивительно похожи друг на друга: одного роста и сложения, чернявые, с округлыми бородками и неулыбчивые. С достоинством поклонились, прежде чем один из них заговорил:

— Они прибыли по распоряжению верховной власти с полномочиями начать переговоры о прекращении военных действий, — перевел драгоман.

— А имеют ли они документ, который бы подтверждал их полномочие?

— Да, такой документ есть. — Турок протянул бумагу.

И переводчик, прочитав ее, перевел содержание.

— Однако мне не дано права на переговоры, — отвечал Михаил Дмитриевич. — С этим вы должны обратиться к самому главнокомандующему.

— Хорошо. Тогда мы направимся к нему. Наш поезд в полной готовности.

— Какой поезд? — насторожился генерал.

Турки объяснили, что они прибыли из Адрианополя на поезде, который сейчас находится на станции. И тут, словно озарение, Михаилу Дмитриевичу пришла на ум дерзкая мысль.

— К главнокомандующему поездом не добраться, вам к нему надо ехать на лошадях, — заявил он. — Но это не близко.

— Ну что ж, мы готовы.

— Я вам помогу. Сейчас распоряжусь об экипаже и охране. Надеюсь, вы не задержитесь со сбором?

Перекинувшись взглядом, турки заявили, что готовы ехать хоть сейчас.

Скобелев велел подготовить для турок экипаж, охрану, сообщить по телеграфу в штаб великому князю о представителях турецкой стороны. Приказал также немедленно прибыть к нему командиру Углицкого полка полковнику Панютину.

Тот не заставил себя ждать. Явился, как всегда, уверенный в себе, полный энергии и достоинства.

— Немедленно взять под охрану турецкий состав! Свой батальон в полном вооружении — к поезду!

Отправив турок, Михаил Дмитриевич поспешил на железнодорожную станцию. Поезд с вагонами стоял под парами, в готовности находились и солдаты батальона.

— По вагонам! — распорядился генерал и сам направился к одному из них.

Вагонов не хватало, и часть солдат расположилась на крышах. Набирая скорость, поезд покатил в сторону Адрианополя.