— Это вот Клавдий Алексеевич Ермолов — сынок знаменитого Алексея Петровича. Весь в батюшку. Рвется в самое пекло.

— Ежели рвется, то грех отказывать. Пусть идет с охотниками. Возраженья от меня не будет.

— А от меня тем более.

Они склонились над картой, решая, как успешнее выполнить поставленную задачу.

— Мы, стало быть, действуем на вспомогательном направлении, против Чакмахских укреплений, — произнес Базин. — А каковы они, эти укрепления? Мне сей участок нисколько не знаком.

Сухой, с морщинистым от жаркого солнца лицом, Базин — полная противоположность Бакланову: и внешностью и воинственностью духа.

— Чакмахские укрепления прикрывают Карс с севера, — стал объяснять ему Яков Петрович, указывая на карте карандашом. — Они начинаются от речки Каре-Чай и тянутся до Шорахского оврага. В укреплениях три люнета[9]: Тиздель-Табия, Томсон-Табия и Зораб-Табия. В них — пятнадцать орудий, и между собой они связаны непрерывным бруствером. Люнеты с горы прикрыты рвами, но они неглубоки, и их можно взять не токмо пехотой, но даже кавалерией. Главную ж опасность представляет форт Вели-Табия, что находится слева, у Шорахского оврага. Он опоясан глубоким рвом, есть подъемный мост, на ночь убирается; а в самом форте — тридцать два орудия. Возьмем его — и Карс — наш.

— Сей участок, Яков Петрович, мне неизвестен, — признался Базин. — Ты же его знаешь, как свою ладонь. А потому — смело советуй! Советы приму с благодарностью.

Они выработали план действия, наметили сигналы, договорились о многом, что может произойти в бою.

— Чтоб обеспечить успех, надобно пушки за ночь скрытно подтянуть к турецким укреплениям, на самую допустимую близость. А с рассветом ударить по тем укреплениям.

Базин с недоумением поглядел на Якова Петровича (такого он еще не слыхивал), однако возражать не стал. Сказал только:

— Разве такое сделаешь, чтоб под нос неприятеля выкатить пушки?

— А мы в оси погуще пустим смазки, да колеса соломой обмотаем.

К вечеру подошли из Ардагана три пехотных батальона Базина. Солдат накормили и приказали отдыхать, чтобы к полуночи были в полной готовности.

Первыми, как условились, выступили пластуны-охотники во главе с капитаном Ермоловым.

— Ты с охотниками, Клавдий Алексеич, наступай на крайний люнет, — инструктировал Ермолова Бакланов, когда охотники подобрались к Чакмахской высоте на пушечный выстрел. — Впереди будет небольшой пригорок, подберешься к нему, собери людей — и одним махом через него. Не мешкай! Не то сильно пострадаешь! Пригорок пристрелян тремя батареями, картечью турок бьет. Если его перебежишь, считай, что люнет твой. Действуй решительно.

— Все сделаю, как велите, — отвечал капитан.

Он повернулся было, но вдруг снял висевшую на груди подзорную трубу, протянул Якову Петровичу.

— Возьмите, ваше высокопревосходительство, она мне ни к чему. А если что случится, будет обо мне памятью.

— За презент спасибо, услужил. Эй, Николай! — обернувшись, негромко позвал генерал. Перед ним всплыла фигура казака. — Забери его с собой, Клавдий Алексеевич. Это мой младший, хорунжий Бакланов. Используй в деле, да для посылок.

— Спасибо, батя!

— Теперь идите.

Ночь стояла лунная, по небу медленно ползли облака, и отряд охотников, используя короткую темень, поспешил к тому пригорку.

Бакланов и Базин, выжидая начало штурма, расположились в кустарнике. Яков Петрович вглядывался в ночь: по его расчетам охотники уже преодолели тот пригорок. Теперь нужно подтянуть пехотные батальоны, чтобы они не опоздали с атакой.

Прибежал прапорщик, доложил, что батальон залег неподалеку, ждет команды.

— А как пушки?

— И они на месте. Их на руках солдаты вытащили.

— Передай, чтоб батальон сюда подтягивался вместе с пушками.

— Не рано ли, Яков Петрович? Сигнала-то еще не было, — засомневался Базин.

— Никак нет, в самый раз. Промешкаем, будет поздно.

На востоке уже у горизонта высветлилась полоска, тьма дрогнула. В этот момент от Шорахских высот донесся далекий и гулкий орудийный выстрел. И тотчас загрохотало. Сражение началось.

Однако Яков Петрович, прежде чем ударили орудия, услышал ружейные выстрелы на Чакмахской высоте, понял, что пластуны Ермолова достигли люнета и им нужна поддержка.

— За мной, пехота! — словно ротный командир, повел батальон на неприятельские укрепления.

Подтянутые на картечный выстрел, наши орудия открыли пальбу по другим люнетам. Прибежал от Ермолова Николай, замешкался, кому докладывать. Отец указал пальцем на Базина.

— Ваше превосходительство, люнет наш! Господин капитан повел казаков на второй! Атакует его успешно!

— Ну, что я говорил! Молодцы! — не удержался Бакла нов. — Нужно требовать от главнокомандующего подкрепления. Еще три или четыре батальона — и мы ворвемся в крепость! Карс будет наш! Немедля нужно послать гонца к Муравьеву!

Не ожидая согласия Базина, он отдал сыну распоряжение:

— Скачи, хорунжий Бакланов, во весь опор в Шорах, там находится главнокомандующий. Явись самолично к нему и доложи, что у нас полный успех: взяты две батареи и сражаемся за третью. Нужны силы, чтобы сломить последний форт Вели-Табию и потом уж рваться на Карс. Скажи, что генерал Базин просит пехоты три батальона. И тогда будет полная победа!

Николай вскочил на коня, помчался в Шорах.

— Доскочит ли? — усомнился Базин.

— Непременно! Пусть только посмеет задержаться! Главное, чтоб подоспели батальоны.

На себе испытав крутой отцовский характер, Яков Петрович не давал поблажки и сыновьям, Николаю и Семену, служившим под его командой. Требовал от них, как от других казаков.

Позапрошлым летом в одной из схваток Николай был ранен: турецкая пуля сбила его с коня. Он упал, обливаясь кровью. Завидя раненого, к нему прискакал командир полка, полковник Ежов.

— Терпи, Бакланов, сейчас распоряжусь о помощи.

В этот момент подскочил Яков Петрович.

— Ваше превосходительство, ваш сын… хорунжий Бакланов, — начал докладывать Ежов, но генерал поглядел на него так, что тот осекся.

— Вижу… Ранен… А вы-то почему здесь, полковник? Ваше место при полку, а не у раненого казака. Туда! — и вытянул руку с саблей в сторону неприятеля.

Ежов ударил каблуками коня. За ним, оставив сына, помчался и Бакланов…

У селения Шорах Николай увидел раненых. Одни шли, бережно неся перед собой руку, другие с забинтованной ногой шкандыляли, опираясь на ружья; повозки везли тех, кто не мог идти. Никогда Николай не видел столько раненых. Они текли сплошным потоком: в измазанном кровью обмундировании, с потемневшими и злыми лицами.

— Ну как там? — спросил он одного солдата.

— А ты пойди туда — и узнаешь, — ответил недобро солдат и сплюнул кровавым шматком.

Главнокомандующий Муравьев находился восточней селения Шорах, с возвышенности наблюдал, как пехота трех колонн безуспешно пыталась атаковать шорахские укрепления. Вся гряда высот затянута дымом, в котором сверкали частые вспышки разрывающихся ядер. Колонны пехоты потеряли стройность и топтались на месте, не в силах преодолеть плотность огня.

— Ваше превосходительство, дозвольте доложить просьбу? — обратился к нему Николай.

— Ты откуда явился? — спросил Муравьев.

— От Бакланова, ваше превосходительство. Генерал повелел доложить, что все люнеты чакмахской линии, кроме форта Вели-Табия, взяты. Они просят три или четыре батальона. Тогда Карс будет нашим.

— Нет у меня батальонов, нет! Пехоты и здесь не хватает! Видишь, что творится! Поезжай назад и передай это генералу.

Яков Петрович, находясь вблизи дерущихся солдат пехоты, распорядился спешенными казачьими сотнями занять люнеты и быть готовыми по его команде вскочить на коней и лихой атакой ворваться в город.

Тут-то с ним едва не случилось непоправимое. Что-то ударило в голову с такой силой, что он упал навзничь и лежал без сознания с залитым кровью лицом. Только через четверть часа пришел в себя.